Георг Еллинек - Общее учение о государстве

11. Выше мы уже указали на то, что государство не только испытывает на себе влияние других общественных отношений, но и, в свою очередь, само на них воздействует. Характер этого влияния должен составить предмет особого научного исследования. Об этом влиянии мы скажем здесь лишь несколько слов. Следует, прежде всего, отличать сознательное, намеренное воздействие от несознательного и ненамеренного. Последнее, в теории нередко упускаемое из виду, по общему правилу гораздо сильнее первого. Государственные учреждения, даже в тех случаях, когда они непосредственно преследовали совершенно иные цели, оказывали огромное влияние на образование и устойчивость нации, на распространение и вытеснение религии, на создание и смягчение социальных различий. Наиболее ярким примером может служить разгром феодального общества во Франции абсолютной монархией, не терпевшей рядом с собой никакой другой силы в государстве. Благодаря последовательной политике королей общество было, однако, в то же время нивелировано и демократизировано, и этим подготовлена почва для революции, – результат, который, конечно, не входил и не мог входить в расчеты монархов. Государство нередко оказывало значительное ненамеренное влияние даже на язык и литературу. В государствах с различными языками и диалектами литературным языком делался по общему правилу язык двора и высших учреждений[113]. Так, господство северофранцузских королей в немалой мере содействовало низведению некогда столь цветущего провансальского языка на степень диалекта; так, кастильский язык сделался в борьбе с каталонским единственным испанским литературным языком со времени объединения Испании под властью кастильских королей, как и верхненемецкий язык был языком имперских учреждений. Самостоятельное политическое развитие содействовало, между прочим, возведению голландского языка со степени нижненемецкого диалекта на степень особого языка. Строй государства оказывает величайшее влияние даже на характер народа. Привычка к приказаниям и повиновению, возможность сознательно направленной на определенную цель деятельности в соответствии с существующими политическими отношениями, доверие к предусмотрительности и справедливости правительства, вера в непрерывное развитие государства и всевозможные другие государственные отношения оказывают глубочайшее влияние на все мышление и деятельность человека. Впервые познал это, с присущей ему глубиной, Платон, у которого различным государственным формам соответствуют разные характеры[114]. В среднем характере немца, австрийца, русского и т. д. явно проявляется влияние специфических особенностей их государств.

Когда государству приписывают лишь незначительное влияние на социальные отношения, то имеют в виду только намеренное воз-действие государства на общество. Ибо специфическое средство воздействия государства, его власть, как все извне привходящее, не обладают способностью осуществлять глубокие преобразования, которые частью происходят в самом человеке, частью ускользают от воздействия всякой внешней власти даже там, где они проявляются вовне. Никакая принудительная власть не в состоянии разрушить, например, общности интересов между членами экономического класса. Но где государственная власть приводится в действие для достижения определенного социального результата, конечный эффект совершенно выходит за пределы возможного предвидения. Освобождение крестьян, признание свободы экономической деятельности, мобилизация земельной собственности оказали глубокое влияние на преобразование современного общества, но степень и характер этого влияния лишь в незначительной мере сознавались творца-ми этих мероприятий, вызываемых притом по большей части требованиями, предъявляемыми обществом к государству. По исключению государство может создать прочный, хотя бы только и отрицательный, социальный результат при помощи грубой силы, как это показывает пример антиреформационной деятельности католических государств или господство Конвента во Франции. Но и такие результаты ограничены и не прочны, чему доказательством служат признание свободы религии в этих государствах и французская реставрация.

Учение об обществе указывает поэтому границы возможного для государства. Прогрессивное изменение, развитие и регресс всего общества государство может регулировать соответственно своим целям лишь в узких границах. Оно может, правда, своей сознательной деятельностью несколько отклонить течение социальной жизни, замедлить или ускорить быстроту его, но неизвестную ему цель этого движения оно не может ни определить, ни отодвинуть.

Социальное изучение государства представляется, таким образом, необходимым коррективом юридического. Наука права утверждает, что суверенное государство стоит выше всякой другой организованной власти и никакой власти не подчинено. Но могучим силам социальной жизни, действующим не в форме сознательной, направляемой волей силы, подвластен и этот суверен. Юрист дол-жен поэтому остерегаться смешения его мира норм, долженствующих управлять жизнью государства, с самой этой жизнью. Все формально-юридические представления о всемогуществе государства, гипотетически вполне допустимые, исчезают, как только мы из мира юридически возможного вступаем в мир социальной действительности. Здесь действуют исторические силы, которые образуют и разрушают самодовлеющее бытие государств, лежащее вне всяких юридических конструкций. К этому самодовлеющему бытию приложимы гениальные слова столь часто непонимаемого немецкого мыслителя[115]: для образования, бытия и падения государств не существует иного форума, кроме суда мировой истории. Нормы этого суда, без сомнения, не совпадают с нормами юристов.

История терминологии каждой науки тесно связана с историей самой науки. Существует непрерывающееся взаимодействие между словом и его значением. Слово нередко указывало путь всей науки народа или эпохи.

У греков государство называлось πόλις и было, таким образом, тождественно с городом – одно из главных оснований того, что греческая наука о государстве, оставаясь на почве государства-города, никогда не умела охватить государства-земли. Когда говорят о государствах с обширной территорией, их обозначают как совокупность обитателей (οί Αίγύπτιοι, οί Πέρσαι), но название, которое выражало бы отношение жителей к территории, никогда не приобретало более широкого значения[116]. Но и о πόλις нередко выражаются таким же образом; афиняне, фивяне, коринфяне совершенно отождествляются с их государствами. Объективно, как обозначение признака, общего какому-либо народу, государство называют τόkοινον. Во всех этих представлениях вещный элемент далеко отступает перед личным. Гражданская община тождественна с государством. Публично-правовое положение индивида никогда не обусловливается поэтому принадлежностью к стране, а всегда только принадлежностью к членам гражданской общины или зависимостью от нее.

Римская политическая терминология принадлежит к тому же типу. Государство есть civitas, община полноправных граждан, или res publica, общее всему народу, соответственно греческому τό kοινον. Италия и провинции первоначально суть только союзники города и зависимые от него области. Полное право гражданства приобретает лишь принятый в городскую общину, civis romanus всегда есть и остается синонимом гражданина города Рима. Из города Рима вырастает, однако, величайшее государство древности. Это превращение римская терминология сумела отразить лишь несовершенно, отождествив власть правительства с римским государством и превратив, таким образом, res publica в imperium. Существеннейший элемент государства перемещается, таким образом, от граждан к государственной власти; res populi становится синонимом res imperantis.

Рядом с этими названиями государство обозначается, как и у греков, названием народности, – как и вообще populus и gens означают государство[117].

Эволюция государственных отношений в германском мире точно отражается в языке. Немецкое “Reich”, соответствующее латинскому “regnum”, и производным “régne”, “regno”, “reign”, означает первоначально господство, и именно княжеское[118]. То же относится к происшедшим от латинского “imperium” выражениям “imperio”, “empire”. Общего термина, который обнимал бы как монархии, так и республики, не существует, тем более что государственно-научная литература на местных языках появляется лишь в XVI в. Кроме того, упомянутые названия применяются лишь к более значительным государствам. В латинской литературе употребляются и древнеримские термины, причем, однако, civitas по общему правилу означает городское государство[119].