«критической» и/или «радикальной» криминологии, к постмодернизму. Здесь еще много не устоявшихся оценок.
Все же нельзя совершенно уклониться хотя бы от самого общего обзора «самого современного» состояния мировой криминологической мысли, сколь бы спорным ни оказались наши собственные оценки. [274]
Предварительно заметим, что новейшую критическую (радикальную), а тем более постмодернистскую криминологию характеризуют:
• весьма критическое отношение ко всем предшествующим теориям;
• весьма критическое отношение к современным общественным, политическим, властным структурам и отношениям;
• социальные структуры, социально-экономическое неравенство служит источником преступности;
• радикально релятивистский подход к самим понятиям «преступность» и «преступление», как социальным (политическим) конструктам;
• нередко – обновление методологического инструментария. Пожалуй, определенной вехой возникновения «радикальной» криминологии служит книга трех английских авторов – Я. Тэйлора, П. Уолтона и Дж. Янга – «Новая криминология» (1973). [275] В ней обобщаются критические теории, отчетливо просматривается неомарксистская критика современного общества, при этом не отвергается с порога и «буржуазная» криминология. Преступление определяется как причинение социального вреда. Правонарушитель сам рассматривается как двойная жертва – общества и уголовной юстиции. Последняя критикуется как отражение существующего господства. Авторы исходят из того, что важным криминогенным (вообще «девиантогенным») фактором является неравенство возможностей, присущее современному капиталистическому обществу. Неравенство возможностей в свою очередь является результатом неравенства классового, полового или этнического. Авторы называют это «политической экономикой преступности». В этих условиях люди более или менее сознательно делают выбор, который может оказаться преступным (девиантным) – «социальная психология преступности». Но возможность выбора принадлежит не только индивиду, но и обществу (государству), которое может криминализировать ту или иную поведенческую реакцию и заклеймить ее автора («социальная психология общественной реакции»). Иначе говоря, Тэйлор, Уолтон и Янг пытались объяснять преступность и преступление на различных уровнях, выстраивая систему детерминирующих факторов. По словам Айнштадтера и Генри, «вместо взгляда на некоторых людей как „плохие яблоки“ или как причиняющих другим яблокам вред, критические криминологи видят в обществе „плохую корзину“ в которой все больше яблок будет портиться… Решение – только в новой корзине». [276]
Позднее Я. Тэйлор продолжал вскрывать экономические и политические предпосылки преступности в современном мире «свободного рынка». [277] Он не скрывает социалистические корни своих криминологических взглядов. [278] Пользуюсь случаем отдать дань светлой памяти Яна Тэйлора, много сделавшего для восстановления и упрочения научных связей между криминологами городов-побратимов – Санкт-Петербурга и Манчестера.
Имя Дж. Янга еще не раз будет упоминаться, в частности, в связи с концепцией «inclusive/exclusive».
Р. Куинни и В. Чемблисс (Chambliss) рассматривают правопорядок в современном западном обществе как систему, созданную классом капиталистов для обеспечения своих интересов. Для финской исследовательницы Антиллы (равно как для А. М. Яковлева) преступники в современном обществе служат «козлами отпущения».
Достаточно радикальны и взгляды некоторых современных немецких криминологов. М. Брустен настойчиво проводит мысль о селективности самой уголовной юстиции и применения ею уголовных санкций, подтверждая это результатами эмпирических исследований. Ф. Зак ставит под сомнение обоснованность имеющихся определений преступления и преступности. Он предлагает анализировать предмет криминологии с точки зрения различных дискурсов (о роли дискурсивного подхода в криминологии см. ниже). Зак усматривает значительную зависимость криминологии и ее различных теорий от политических властных структур. Он негативно относится к современным мировым тенденциям глобализации и «экономизации» жизни и сознания. «Примат экономики губителен для общества в целом и криминологии в частности… В обществе с приматом экономики не мораль, а деньги играют главенствующую роль в регулировании поведения». [279] Поэтому усиливается репрессивная политика и сознание: богатым надо максимально защищать свою собственность, свои привилегии.
Авторы «Новых направлений в социологической теории» – П. Филмер, М. Филипсом, Д. Силверман, Д. Уолш, будучи сторонниками феноменологического направления в социологии, не могли не затронуть проблемы девиантности и преступности. Их основная идея – конвенциональный характер и девиантности, и преступности. С их точки зрения, отклонение «не внутренне присущее тому или иному действию качество, а следствие соотнесения действий с правилами и применения санкций к нарушителю… Социальное отклонение – это в значительной степени приписываемый статус, в нем фиксируются не только поступки самого отклоняющегося индивида, но и действия окружающих его людей». [280]
Соответственно, и «преступление (и преступник) – не «объективная» категория действия (и действующего лица), причины которого могут быть изучены, а совокупность обыденных социальных значений, используемых членами общества для обозначения некоего рода действий и лиц… Штампование «преступников» – это в прямом смысле слова социальная работа, она есть продукт практической деятельности некоторых организаций, отражающий и поддерживающий представления их сотрудников о социальной структуре». [281] Как юридическая категория преступление это то, что нарушает закон. «И в этом смысле единственной причиной преступления является сам закон». [282]
«Левый реализм» (left realism), как и два предыдущих течения, родился в Англии. Его сторонники исходят из того, что не только среди преступников, но и среди жертв преступлений большинство составляют представители низших классов, рабочие, те, кто также страдает от неравенства. Исходя именно из их интересов, следует усиливать борьбу с преступностью. Преступность нарушает качество городской жизни (Matthews, 1987). Более полное представление о преступности включает взаимосвязь преступника и жертвы, а также их обоих с представителями уголовной юстиции. И левые реалисты, и «радикалы» критикуют «административную криминологию», которая, отвлекаясь от причин преступности, сосредотачивается на мерах социального контроля над ней. [283]
Родословная феминизма в криминологии (Dorie Klein, Rita Simon, Freda Adler, Carol Smart) включает феминистское движение, критическую криминологию, а также интерес к изучению женской преступности. Различают несколько направлений криминологического феминизма: либеральный, радикальный, марксистский, социалистический. Если либеральный феминизм на вопрос, в чем причина преступности, скромно отвечает – в социализации по полу (в ее особенностях), то радикальный утверждает: «преступления – мужское, не женское поведение. Это мужская биологическая природа – быть агрессивным и господствовать». [284]
Если идеологическая составляющая феминизма в криминологии общая для феминистского движения вообще, то акцентирование внимания на исследовании женской преступности вносит достойный вклад в науку. Подробный анализ феминистской криминологии представлен в вышеназванной монографии А. Л. Сморгуновой. [285]
Как относительно самостоятельное течение в криминологии иногда рассматривают аболиционизм. Его последователи (прежде всего, норвежские криминологи Т. Матисен, Н. Кристи, а также голландец Л. Хулсман, американец X. Пепинский, канадка Р. Моррис, полька М. Платек и др.) выступают против современной пенитенциарной (тюремной) системы, за альтернативные уголовной юстиции меры социального контроля. Подробнее об этом пойдет речь в ч. IV книги.
X. Пепинский и Р. Куинни являются основателями «миротворческой криминологии-» (peacemaking criminology). Их усилия направлены на то, чтобы традиционную «войну с преступностью» заменить на «мир с преступностью» [286] (что отнюдь не означает оправдания преступлений, речь идет
