Критика договорной теории должна ограничиться только ее рационалистической стороной. С договорной теорией как учением о первоначальном историческом возникновении государства, при отсутствии какого бы то ни было исторического базиса, нельзя серьезно считаться с точки зрения современной науки. Какое отношение это имеет к историческим примерам мнимодоговорного возникновения государств, мы укажем в другом месте. Как историческое учение договорная теория была необходимым последствием низкого уровня просвещения, когда всякое знание о первобытном существовании человеческого рода исходило из представления о поддерживаемом верой в авторитет внегосударственном состоянии, из которого люди вышли в силу разумных соображений, для достижения определенных ясно сознанных целей. Большое значение и многовековое господство договорной теории основаны на ее рационалистической основной идее – выяснить государство индивиду как разумный продукт его собственной воли. С первого взгляда трудно представить себе более глубокое обоснование государства, чем то, которое доказывает индивиду, что он сам познал необходимость государства и поэтому свободно и сознательно создал его, что существование государства является, таким образом, только следствием его собственных действий. Кроме того, это учение совместимо со всяким другим воззрением на историческое возникновение государства, так как, будучи ясно и последовательно продуманно, оно стремится рационалистически обосновать не минувшее, а исключительно современное и будущее государство[259]. Даже если государство в его современном состоянии создано слепыми силами природы, почему бы не преобразовать унаследованный порядок в соответствии с усовершенствованием нашей природы, как это случилось с другими институтами, прежде всего с семьей? Договорная теория отнюдь не опровергается поэтому доказательством ее неисторичности, которое в разных формах приводится еще многими как главный аргумент против нее. Так, например, не чем иным, как естественно-правовой теорией в обновленном виде, нельзя признать, несмотря на энергичное отрицание им этого, теорию Спенсера, который, идя по следам Ог. Конта, противопоставляет друг другу два состояния общества – военное, основанное на законе, и индустриальное, основанное на договоре, виндицируя будущее последнему[260] и, таким образом, перемещая к концу истории то, что естественно-правовая теория рассматривала уже как ее начало. Построенное на основе коллективизма свободное общество, которого требуют и о котором мечтают социалисты, также представляется в существе не чем иным, как договорным государством, причем отвергается только название государства, напоминающее о нежелательном принуждении. Даже энергично отвергая какое бы то ни было атомистическое обоснование государства и конструируя его как непосредственный продукт естественных и духовных сил, как организм какого бы то ни было рода, нельзя без дальнейших доказательств отрицать ту идею, что объективно необходимое может, как разумное, быть и желательным и что в этом разумном хотении, внутренне согласующемся и потому совпадающем с волей других, заключается для индивида обоснование требования, чтобы он отдавал себя целому. Сознательное желание объективно необходимого является ведь основной идеей многих глубоко продуманных этических систем, – в древности, например, учения стоиков, в новейшее время – учения Спинозы. Следует именно иметь в виду, что бытие и признание существующего – два совершенно различных понятия. Общими определениями – каковы, например, атомизм, механическое воззрение, индивидуализм – здесь поэтому ничего опровергнуть нельзя.
Ошибочность договорной теории и всех правовых теорий заключается исключительно в неверном понимании ими существа права. Во всех своих оттенках договорная теория исходит из права, существующего независимо от какой бы то ни было общественной организации. Она берет одно или несколько положений существующего государственного правопорядка, чтобы вывести из него государство, что представляется не чем иным, как наивным Ыστερον πρώτερον. Сколько времени должно было пройти до тех пор, пока вообще было выработано положение об обязательности договоров, кажущееся естественному праву само собой разумеющимся! Тот факт, что простое согласие имеет абсолютно обязательную силу, и теперь еще нигде не признается правилом, не допускающим исключений. Невозможно, далее, указать объективное право, которым определяется содержание и юридические последствия основного договора. Отсюда – то поучительное и интересное явление, что естественное право и государственный договор конструируются разными авторами так, что их индивидуальные политические требования как будто дедуктивно вытекают из общих посылок, в которых, однако, – явно или в искусно замаскированном виде – уже вложены мнимые их последствия. Но самым крупным недостатком естественно-правового обоснования договора является невозможность доказать абсолютную связанность индивида раз данным согласием. Если человек по своей природе свободен, то следует признать неопровержимым положение Руссо, что от свободы невозможно отречение и, стало быть, индивид может во всякое время разрушить договор в силу этой его неотъемлемой свободы. С полной ясностью выводит это конечное логическое последствие естественно-правовой теории I. G. Fichte. Если кто-либо меняет свою волю, он с этого момента не находится более в договорном отношении; он не имеет никаких прав по отношению к государству, как и государство по отношению к нему[261]. Если может выступить из государства один, то могут сделать это и многие. Отношения их друг к другу и к государству, которое они оставили, нормируются тогда только естественным правом. Если отделившиеся хотят теснее объединиться друг с другом и заключить новый общественный договор на каких бы то ни было условиях, они, в силу естественного права, под защиту которого они удалились, имеют на то безусловное право. – Возникает новое государство[262].
Таким образом, договорная теория, доведенная до ее логических последствий, не обосновывает, а разрушает государство. Если это последствие вывел из нее только Fichte, то это объясняется тем, что другие либо устанавливают, не подвергая критике, положение об абсолютно обязательной силе договоров, как не допускающую сомнений догму, либо же для обоснования государства прибегают, рядом с договором, еще к какой-либо другой силе. Договор для многих является лишь causa proxima государства, за которой в качестве causa remota стоит то естественный инстинкт, то высшая этическая норма, так что эти учения сливаются с психологическими и этическими теориями.
Если, таким образом, договорная теория не достигает своей непосредственной цели, то историческое влияние ее было и остается огромным. Под этим влиянием сложилось все современное государство, его строй и учреждения. Ограничимся здесь только кратким указанием на то, что этой теории мы обязаны идеей прямого законодательного признания прав свободы требованием правового государства и осуществлением этого требования путем судебной гарантии всей правовой сферы индивида, в том числе и его публичных прав. Под глубоким воздействием естественно-правовой теории выработались принципы политического и экономического либерализма. Находясь в тесной связи с новейшим учением о народном суверенитете, она послужила основой тех выводов, которые делаются из этого принципа. Она жива и поныне во французской плебисцитарной теории, швейцарском и американском референдуме, как и в политических требованиях немецкой социал-демократии. Безусловно господствуя в XVIII столетии, она превратила в развалины старый европейский мир и содействовала созданию нового за океаном. Ибо влияние политических учений, подобно религиозным, измеряется не абстрактной их истинностью, а той силой и глубиной, с которой они умеют покорять себе умы.
Стремление опереться на догосударственный правопорядок является ошибкой, общей всем правовым теориям. С тех пор как современная наука выяснила истинную природу права, эти теории сделались достоянием истории, хотя бы фактически влияние их продолжалось и в будущем.
Стремление выяснить этическую необходимость государства и тем обосновать его для индивида вытекает уже из теологической теории, так как служащий основанием государства акт Божественной воли заключает в себе в то же время, по отношению к индивиду, моральное требование признания государства. Но и независимо от религиозной основы попытки этического обоснования государства встречаются уже в древности. Для античной философии – в лице ее лучших представителей – жизнь, достойная человека, немыслима вне государства. У Платона и Аристотеля человек лишь в государственно-упорядоченном общении становится человеком в полном смысле этого слова, так как только в этом общении может проявиться природа человека во всей ее разносторонности. Вне государства он был бы Богом или животным; нравственное совершенствование, стремление к которому является назначением человека, возможно только в государстве. И новейшая естественно-правовая теория, как уже упомянуто, нередко прибегает к этическому велению как causa remota государства. Это мы видим уже у Гоббса. Для него совпадающим с моральным законом lex natura fundamentalis и является именно тем законом, который предписывает нам искать мира, а прочный мир можно найти только в государстве[263]. По Chr. Wolf’у, необходимость установления государства вытекает из высшей моральной обязанности к самосовершенствованию[264]. Кант признает категорическим императивом правовой закон, а с тем вместе и объединение людей под защитой правовых законов, каковым ему представляется государство[265]. Фихте еще энергичнее признает абсолютной моральной обязанностью объединение с другими в государстве, добровольную реализацию разумного государства. Правовой закон, говорит он в своем последнем труде, заключает в себе в то же время моральное веление каждому человеку познать его и затем повиноваться ему. Кто не хочет участвовать в разрешении задачи реализовать, в конце концов, государство разума, тот нарушает право другого; такие люди не должны бы быть терпимы, а их следует обуздывать, как стихийную силу природы[266]. Иным путем, нежели естественно-правовая теория, конструирует, опираясь на античные воззрения, этическую необходимость государства Гегель, признающий государство высшей диалектической ступенью развития объективного духа и определяющий его как осуществление моральной идеи. Представляя, таким образом, объективировавшуюся нравственность, государство само по себе разумно, а с тем вместе является высшей обязанностью индивида быть членом государства[267]. Идея этической необходимости признания государства самым разнообразным образом варьируется затем в позднейшей литературе вплоть до настоящего времени[268]. Эта идея находится в тесной связи с другой подлежащей здесь нашему рассмотрению теорией, к изложению которой мы переходим.
