Чтобы дать краткий обзор предложенных до сих пор теорий, мы должны упомянуть здесь, прежде всего, об указанном уже учении о бесцельности государства или государстве как самоцели, практическое значение которого сводится к отрицанию правомерности индивидуальных требований, предъявляемых к организации и результатам деятельности государства. По общему правилу под этой теорией скрывается определенная политическая тенденция. Консервативно-реакционная политическая литература первых десятилетий XIX в. во главе с L. V. Haller’ом[297] усердствовала в отрицании цели государства, чтобы устранить всякую неудобную критику существующего. Мнимая бесцельность государства, в действительности, сводится у этих авторов к тому, что целью государства является у них неизменность существующего социального порядка, препятствование распространению и победе революционных идей.
Только внешним образом относится сюда еще другое учение, выросшее на почве органической теории государства и утверждающее, что то, что называют целями государства, в действительности представляется его функциями[298], – неясная, основанная на ложной аналогии с естественным организмом идея, ибо функция государства есть действие государства, а всякое действие должно иметь мотив, а стало быть, и цель: если государство имеет функции, оно тем самым имеет и цели. Признать же целями сами функции – значит смешивать цели со средствами.
Более старые учения, признающие и конструирующие цель государства в отношении к индивидам и обществу, по общему правилу выводят свои положения из идеального типа государства. Они по большей части знают поэтому только абстрактную и потому не поддающуюся более точному определению цель. Мы назовем эти теории учениями об абсолютной цели. Эти абсолютные теории цели стремятся выставить одну-единственную цель государства, всегда, во все времена и во всех формах проявления государства, остающуюся равной самой себе, – цель, которая сама по себе едина и заключает в себе все другие цели. Так как эти теории исходят не из существующего, а из совершенного государства, то действительность никогда не соответствует телеологическому идеалу. Но так как всегда представляется желательным осуществить идеал, то в этих учениях заключается сильная политически-агитационная тенденция, как и вообще представление о политических идеалах всегда играло практическую роль, значение которой не следует оценивать слишком низко.
Абсолютным теориям противополагаются теории относительно-конкретных целей государства, которые выводятся из исторически меняющихся представлений о задачах государства и конкретных государственных отношений, а также путем тщательного исследования естественных границ деятельности государства.
Здесь мы прежде всего должны подробнее остановиться на абсолютных теориях. Они распадаются на две большие категории. Они либо благоприятствуют безграничному расширению власти государства, либо ставят ее в точно определенные границы. Абсолютные теории распадаются, таким образом, на учения о всеобщих (экспансивных) и об ограниченных целях государства.
1. Учения о всеобщих целях государства
а) Эвдемонистически-утилитарная теория. Эта древнейшая из теорий выработана сперва спекулятивным путем и наиболее понятна наивному мышлению. Что благосостояние индивида и общества составляет высшую и единственную цель всех публичных учреждений, кажется с первого взгляда едва ли не само собою разумеющимся. Все античное учение о государстве построено, между прочим, на эвдемонистическом принципе, который образует основу эллинской этики, хотя это понятие эвдемонии различно формулируется отдельными школами. Но точно так же и современные утилитарные системы морали естественно приходят к выводу, что государство есть учреждение, служащее общей пользе.
Как только пытаются, однако, приложить эту идею на практике – тотчас же возникают величайшие сомнения. Понятие блага и близкородственной ему пользы настолько многозначаще, неопределенно и субъективно, что из него можно вывести и действительно выводили все что угодно. Под предлогом общего блага во все времена совершались самые беззастенчивые вторжения в высшие и важнейшие индивидуальные блага. К теории благосостояния примкнули поэтому все те, кто стремился к безграничному расширению сферы деятельности государства. Она является классической теорией государственного абсолютизма и полицейского государства. Наиболее тщательно она была разработана поэтому в XVIII столетии, в эпоху просвещенного абсолютизма, как опора этой системы правления. В частности, эта теория получила широкое развитие в системе Chr. Wolff’a, усматривающего высшую цель человека, а потому и всех действий, направленных на существующих рядом людей, в благополучии, основанном на самоусовершенствовании. Сам Вольф признает целью государства vitae sufficientia, tranquilitas et securitas, из которых оба последние являются условиями достижения felicitas[299]. Постольку, поскольку этого требуют указанные цели, индивид должен мириться с ограничением его свободы. Что это ограничение во многих случаях равносильно уничтожению, видно из дальнейших его рассуждений в его «Политике». Под влиянием Вольфа начинает вырабатываться, со времени Justi[300], теория полицейского государства, признававшая правомерным всякое вторжение в сферу индивидуальных прав под предлогом общего блага[301], – как это ярко отразилось в созданном на основе этой теории законодательном памятнике – прусском общем земском праве. Но не только монархический, но и демократический абсолютизм искал опоры в эвдемонистической теории, и якобинцы официально провозгласили общее благо высшей целью государства, что на практике означало лишь санкцию неограниченного господства большинства[302]. Точно так же первые из современных коммунистов, Babeuf и его приверженцы, ссылались на «bonheur commun» для обоснования их безумных проектов, превращающих общество в каторжную тюрьму[303]. По утилитарной теории, в формулировке Бентама, признающего единственной целью всех социальных учреждений наибольшее счастье возможно большего числа людей, деятельность государства в конечном результате должна повести к уничтожению высших духовных интересов, по природе своей доступных только меньшинству, к полной духовной и моральной нивелировке всех до уровня стоящих наиболее низко, так как обладающий высшими способностями может быть низведен до уровня низшего, но не обратно – человек средних способностей до уровня стоящего наиболее высоко[304]. Всякое движение вперед, всякое улучшение существующего, всякая жертва в интересах более отдаленного будущего могут быть отвергнуты с точки зрения блага. Кроме того, само благо всегда определяется партийно или в соответствии с субъективными воззрениями данного носителя власти.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Вестник Европы. 1911, февр. С. 385.
Подробнее о жизни и творчестве Г. Еллинека см.: Алексеев А. С. Георг Еллинек и его научное наследие. М., 1912.
Еллинеку можно сделать тот же упрек, который был сделан Л. И. Петражицкому, пытавшемуся обосновать новую науку – «политику права»: чем, собственно, она отличается от опровергаемых теорий естественного права? (см. Ландау Г. А. О политике права. (К истории прикладных наук) // Вестник права. 1906. Кн. 1. С. 1–90).
Традиционное противоположение наук естественных и гуманитарных теперь пытаются, и не без серьезных оснований, заменить противоположением наук естественных и культурных, ср. Rickert, Kulturwissenschaft und Naturwissenschaft, 1898. Здесь мы удерживаем, однако, традиционные названия, чтобы не увеличивать и без того значительной в этой области терминологической путаницы.
Представителями этого воззрения являются, напр., B. Schleicher, Die Darwinsche Theorie und die Sprachwissenschaft, 1873, стр. 7, Max Müller, Die Wissenschaft der Sprache, немецкий перевод Fick’a и Wischmann’a, I.ю 1892, стр. 21 сл. Првильное, теперь господствующее, воззрение см. у Paul’a, Grundriss der germanischen Philologie, 2 изд., I, 1896, стр. 160.
