В последнее время определенное распространение за рубежом получила так называемая «гуманистическая психология», согласно некоторым направлениям которой поведение индивида объясняется через его потребности. В частности, отмечается, что поведение определяется иерархической системой потребностей, развивающихся по своим внутренним законам. Низший уровень этой иерархии составляют физиологические потребности (голод, жажда, половая потребность). Над ними надстраиваются потребности, связанные с самосохранением (потребность устойчивости, безопасности, свободы от страха и напряжения, а также необходимость в структуре, организации, протекции и т. п.). Далее следует уровень аффилиативных потребностей (потребность в любви, привязанности, принадлежности к какой-либо группе людей). Еще более высокий уровень – потребность индивида в признании (престиже) и, наконец, потребность в самоактуализации. Два последних условия рассматриваются часто как метапотребности. В качестве общей закономерности отстаивается тезис о том, что удовлетворение потребности низшего уровня создает потребность более высокого уровня; индивидуум в своем развитии как бы движется по иерархической лестнице потребностей.
Главным в исследовании человеческой природы, согласно указанному подходу, является вопрос о том, в какой мере общество удовлетворяет потребности индивида; создает ли оно условия, обеспечивающие переход от одних уровней потребностей к другим, или, напротив, сдерживает его. Данная проблема, несомненно, имеет отношение и к вопросам эффективности права и норм законодательства. Первый вывод, который напрашивается в данном контексте, – чем более оптимально и эффективно нормы законодательства удовлетворяют потребности людей, тем более эффективными они будут сами. В действительности все обстоит несколько сложнее. Во-первых, различные потребности имеют для разных людей и различную степень актуальности. Во-вторых, истории известны случаи многовекового существования и успешного функционирования норм, удовлетворявших потребности лишь узкой группы власть имущих и подавлявших потребности основной массы населения. В-третьих, нормы разных отраслей и институтов направлены на удовлетворение различных потребностей либо вообще на подавление антисоциальных проявлений тех или иных потребностей, при этом их эффективность кардинально не различается. Наконец, имеются весьма эффективные нормы (например, о структуре государственных органов), которые интересы человека как личности, как духовного и биосоциального существа прямо не удовлетворяют. Поэтому, как представляется, прямую зависимость между удовлетворением нормами интересов, потребностей людей и их эффективностью проводить нельзя.
В советской науке весьма обстоятельно разрабатывался тезис о социальной обусловленности поведения человека. Еще К. Маркс в свое время указывал, что индивид есть общественное существо.
Поэтому всякое проявление его жизни есть проявление и утверждение общественной жизни. По мнению советских ученых, специфика жизни индивида не может быть до конца познана с позиции естественнонаучного подхода к человеку, без рассмотрения его включенности в жизнь общества.
Одним из основных в советской психологической науке становится понятие «деятельность». Поведение человека трактуется не как реакция на те или иные внешние воздействия, а как активная деятельность, направленная на преобразование среды.
Деятельность трактуется в советской психологии не как проявление некоторой внутренней, от природы заложенной в индивиде энергии, а как пожизненно формирующийся способ поведения. В процессе развития индивид овладевает исторически сложившимися видами деятельности, как бы «присваивает» себе то, что создано обществом, и вместе с тем в деятельности он приобщается к жизни общества. Таким образом, в деятельности реализуется социальный характер индивидуального бытия человека[596].
В советской науке не раз подчеркивалась именно социальная сущность человека. Г. Л. Смирнов отмечал: «Сущность человека состоит в сущности тех общественных явлений, которую он усваивает в процессе своей жизнедеятельности и которая выражается в его поведении»[597]. Кроме того, основной детерминирующей силой поведения человека считались общественный строй, экономические условия жизни общества.
В марксистской философии человек рассматривался лишь в его «массовидной» форме (как совокупность общественных отношений, элемент производительных сил, представитель тех или иных общественных классов, продукт антропо– и социогенеза и т. д.). В связи с этим анализировались главным образом взаимозависимости и отношения в обществе, позволяющие выявить объективные закономерности общественного развития, логику мировой истории. Что же касается концептуального осмысления проблем отдельной личности, ее индивидуальной свободы, то необоснованно считалось, что эти понятия выходят за рамки социальной философии, так как она является теорией общества и общественного развития, а не каких-либо индивидуальных форм социального бытия[598].
Как справедливо замечают некоторые авторы, в советской науке имела место социологизация человеческой сущности. По мнению В. С. Барулина, трактовка социализма и коммунизма как воплощения человеческой сущности приводила к своеобразной социологизации и одновременно девальвации критерия человечности, который, по сути, сливался с критерием социалистичности. В то же время если сущность человека, как это звучит у Маркса, есть совокупность общественных отношений, то тем самым – вольно или невольно – эта сущность выводится за пределы человека, как бы отделяется от него[599]. В ряде работ обоснованно подчеркивается, что «не “социальность” отличает человека от животного, а духовность». Поэтому человек как субъект, личность не растворяется в социуме без остатка (как некая «совокупность общественных отношений»), и социализация не исчерпывает его жизненного содержания и назначения.
Важную роль в формировании социально значимого поведения человека, корректировке его социально значимых черт, как представляется, играет его «самоимидж» – тот образ, представление о себе, которое человек стремится создать у окружающих его людей. Недаром в работах К. Г. Юнга в качестве одного из архетипов выделяется так называемая «Маска». «Маска» представляет собой тот комплекс черт, которые индивид приписывает самому себе в определенном социальном окружении, это его публичное «Я», роль, являющаяся слепком того, каким индивида воспринимают другие люди, то, каким он на самом деле не является[600]. Формирование социально адекватной «маски», социально конструктивного «самоимиджа» является важнейшей задачей идеологии и воспитательной политики государства, положительно влияющей и на повышение эффективности норм законодательства.
Важную роль в понимании особенностей взаимодействия личности и правовой системы, влияния тех или иных человеческих качеств на эффективность права и норм законодательства, на наш взгляд, играет понятие смысла в значении осмысленности существования. Ряд авторов отмечают, что для организации своего поведения человеку нужен смысл, «смысл притягивает его». Однако поиск смысла не строится по произволу, смысл не может «возникнуть по просьбе, команде или приказу. Смысл не может быть задан или навязан извне, а также не может быть выдуман, он может быть только найден как итог душевно-духовного труда. Человек, оставшийся один на один с действительностью, в которой нет смысловой опоры, по существу, остается один на один с пустотой, экзистенциальным вакуумом»[601].
В литературе отмечается, что потребность в смысле не сводится к смыслу удовлетворения потребностей. Смысл смысла состоит не в том, чтобы «взять», а в том, чтобы отдать себя тому, что является возможностью самореализации. По мнению Л. В. Кондратюка, именно воля к смыслу является обобщающим уровнем для определения всех других частных проявлений человеческой воли: воли к познанию, воли к власти и т. п.[602] Обеспечение осмысленности, социально конструктивной направленности существования человека – важнейшая задача государства и правовой системы, и решение этой задачи во многом будет определять обеспечение эффективности права как регулятора.
Пропаганда социально полезных смыслов существования – важнейшая идеологическая задача государства. Социально и культурно позитивная осмысленность существования является предпосылкой для социально позитивного правомерного поведения, а значит, предпосылкой эффективности права как социального и духовного регулятора.
Д. Ллойд отмечает, что термин «природа человека» означает лишь наличие у него качеств, присущих только человеку, в отличие от других живых существ, и независимо от того, существует право или нет. Он указывает, что «две совершенно разные отправные точки использовались теми, кто рассматривал право в качестве средства достижения социальной гармонии путем сдерживания порочных инстинктов человека. Одни полагали, что в человеческой природе изначально заложено зло и нельзя достичь никакого социального прогресса без ограничения этого зла страхом строгого наказания. Другие, наоборот, считали, что человек добр по своей сути, но из-за грехов, распущенности и других внутренних недостатков, таких, например, как жадность, доброе начало в нем переродилось, и чтобы противостоять этому, необходимо осуществлять контроль над ним с помощью суровой правовой системы наказаний. Те, кто разделял этот более оптимистичный взгляд на природу человека, оглядывались назад, в “Золотой век догреховной невинности”, когда люди жили просто и счастливо, и не было необходимости во внешней системе правового принуждения, призванной сдерживать проявление естественных инстинктов, которые в то время были совершенно лишены эгоизма и направлены на достижение общего блага всего человечества»[603].
