Это было обстоятельство, неблагоприятное для обвинителя; генерал-атторней поэтому немедленно разбирает его возможное значение: «Д-ру Бамфорду более восьмидесяти лет, и я надеюсь, что этот непростительный поступок объясняется каким-нибудь болезненным старческим расслаблением. Как бы то ни было, он будет здесь в качестве свидетеля и он скажет вам, что апоплексия никогда не производит столбняка».
Таким образом, этот свидетель явится своим собственным противоядием. Не думаю, чтобы генерал-атторней поступил лучше, выставив свидетелей в опровержение подписанного им удостоверения.
Пальмер посылает за Ньютоном и на этот раз почему-то спрашивает, сколько нужно стрихнину, чтобы отравить собаку, и сколько окажется его в сосудах и кишках после смерти. Вопросы, с которыми защите нелегко будет справиться. Ньютон ответил, что яда во внутренностях не окажется. «Но по этому поводу,— говорит генерал-атторней,— я представлю существенные доказательства». Пальмер заявляет врачу, руководившему вскрытием, что Кук страдал апоплексическими припадками; что «в сердце и в мозгу должны быть следы застарелых заболеваний»; что «бедняга был весь болен», что «у него были всякие болезни». Все эти заявления были решительно опровергнуты вскрытием. Печень, легкие и почки оказались нормальными. Никаких указаний на причину смерти не было; не было найдено и указаний на яд ни при первом, ни при вторичном вскрытии, произведенном позднее, с извлечением тела из могилы. Пальмер был в восторге и, повернувшись к д-ру Бамфорду, воскликнул: «Нас еще не повесили, доктор!» (Пока еще нет, но ждать уже недолго.) Желудок и кишки были опущены в банку; Пальмер толкнул ее, чтобы пролить содержимое, но это не удалось ему. Банка была закупорена пузырем, завязана и опечатана; к общему удивлению, эта банка неожиданно исчезла, «один из врачей обернулся и, заметив, что банки нет, спросил, куда она девалась. Банка оказалась в стороне, у двери, но не у той, через которую входили и выходили посетители. Пальмер сказал: "Это я поставил ее туда, чтобы вам было удобнее захватить ее с собой" (очень любезно, но и очень подозрительно). Взглянув на банку, присутствовавшие убедились, что в пузыре было сделано два надреза ножом. Но надрезы были чисты, следовательно, с какой бы целью ни было это сделано, несомненно, что из банки ничего удалено не было». Затем Пальмер вступает в пререкание с д-ром Бамфордом, утверждая, что они не должны допустить, чтобы банки были увезены. Это — новая улика. «Если бы он был человеком несведущим в этих делах,— говорит генерал-атторней,— не знакомым с обычным порядком дальнейшего исследования, это могло бы объяснить его поведение; но вам придется спросить себя, не должен ли был Пальмер, как врач, знающий, что содержимое банок будет подвергнуто химическому анализу, положиться на достоинство и честность людей своей собственной профессии. Вы должны решить, не объясняется ли его противодействие врачам сознанием совершенного преступления».
«Но это еще не все,— говорит он.— Банки должны были быть отвезены на железнодорожную станцию мальчиком-почтальоном. Пальмер спрашивает его, берет ли он с собой банки. Мальчик отвечает утвердительно. Пальмер говорит: "Их незачем везти туда; мало ли что могут там в них положить (какое до этого дело мальчику?). Сумеешь ты опрокинуть повозку так, чтобы банки разбились? Я дам тебе 10 фунтов стерлингов и все улажу". Почтальон отказался».
Это — последняя существенная улика; но «есть еще другие, менее важные, которых я должен коснуться, ибо в поведении человека, сознающего, что над ним тяготеет подобное подозрение, все имеет значение». Оратор переходит поэтому к разбору дальнейшего поведения подсудимого.
За вскрытием последовало дознание коронера, и Пальмер под разными предлогами посылает коронеру два или три подарка. Д-р Тайлор, производивший анализ содержимого желудка, пишет г-ну Гарднеру о результатах анализа; Пальмер через посредство начальника почтового отделения узнает о содержании письма и пишет коронеру, что д-ра Тайлор и Рис не обнаружили присутствие яда. «К чему было писать об этом,— спрашивает обвинитель,— если бы не было тревоги у него в душе?» Удачный вопрос. К чему? Никто, по-видимому, не интересовался этим вопросом, кроме одного Пальмера. «Я не хочу преувеличивать значение этих обстоятельств, но вы должны уделить и им долю вашего внимания. Я забыл сказать, что перед скачками в Шрюсбери подсудимый сильно нуждался в деньгах, а после них, можно сказать, сорил ими».
Это был хороший прием для того, чтобы закрепить важное обстоятельство в памяти присяжных. Но они уже могли сообразить это из сделанного заблаговременно указания на то, что он вынужден был занять 30 фунтов стерлингов на поездку в Шрюсбери.
Так изложено дело во вступительной речи обвинителя; эта одна из лучших, если не лучшая речь этого рода; чтобы оценить ее по достоинству, необходимо прочесть ее от начала до конца. За этим следует краткое, логически сжатое гезшпе всего сказанного; быстрый перечень обстоятельств, рисующих безвыходное положение Пальмера и объясняющих, как решился он на подлоги векселей. «Вы скажете, г-да, перед лицом неминуемого разорения имел ли он достаточно сильные побуждения к преступлению». Но было и другое обстоятельство: «претензия к Куку на 4 тыс. фунтов стерлингов, связанная, по его утверждению, с учетом векселей; его желание стать владельцем выигравшей лошади»; и еще: «тот факт, что Кук был замешан в страховании жизни Бэтса, может вызвать подозрение, что ему были известны тайны, связанные с теми крайними способами, к которым прибегал этот человек, чтобы добывать деньги. Предоставляю вам судить, могли ли все эти побуждения привести его к преступлению, ему вменяемому. Все это имеет значение, если считать, что обвинение основано только на вероятностях; но, если вы признаете заслуживающими доверия показания свидетелей о том, что произошло между понедельником и вторником; если вы считаете доказанными припадки, бывшие у больного в понедельник, его агонию в четверг, я докажу, что в оба эти дня подсудимый заставил его принять лекарство из своих рук с такой убедительностью, которая почти переходит в несомненность».
Генерал-атторней останавливается затем на том обстоятельстве, что во внутренностях Кука не оказалось стрихнина, и объясняет, что яд не всегда может быть обнаружен, что это зависит от различных условий; он объясняет, что стрихнин должен быть усвоен организмом, чтобы вызвать смерть; что если он принят в жидком виде, то усваивается быстро; в противном случае последствия наступают медленнее. Затем излагаются результаты опытов для выяснения признаков отравления стрихнином и указывается, что при смертельном исходе яд должен быть найден у одного животного и не найден у другого.
«Говорилось и повторялось много раз, что ученые, изучавшие это дело, пришли к заключению, что присутствие стрихнина не может быть обнаружено ни одним из средств, известных науке. Это глубокое недоразумение. Они никогда не говорили этого. Они утверждают следующее: нахождение яда в трупе может быть очень сомнительно в тех случаях, когда прием яда никаких сомнений не допускает. Было бы поистине роковым заблуждением подтвердить существующее мнение, будто стрихнин, данный человеку, чтобы отравить его, не оставляет никаких следов в трупе умершего. Слишком печально уже то, что его так трудно найти. К счастью, Провидение, давшее в руки человеку эту роковую силу, отметило действие ее характерными признаками, которые наука умеет различать среди всяких иных явлений в природе. Вам предстоит решить, не приводят ли показания тех свидетелей, которые будут допрошены перед вами о признаках болезни покойного, к заключению, что смерть его последовала от яда, данного ему подсудимым. Одно обстоятельство бросает яркий свет на эту сторону дела. За несколько дней до смерти покойный постоянно страдал рвотой. Анализ его внутренностей не мог установить присутствия в них стрихнина, но установил присутствие сурьмы. Врачи не давали сурьмы больному. Сурьма, если только она не принята в значительном количестве, не оказывает действия на организм и быстро растворяется. Это возбуждающее средство, вызывающее те самые признаки, которые установлены в настоящем случае. Покойный был болен в течение недели, и во внутренностях его была обнаружена сурьма. С какой целью давалась ему сурьма? Возможно, что первоначально хотели отравить его сурьмой; возможно, что это делалось
для того, чтобы вызвать признаки мнимой болезни и тем объяснить его смерть. Здесь истина скрыта от нас. Но вопрос заключается в том, можете ли вы сомневаться, что ему был дан стрихнин в понедельник, и особенно во вторник, когда последовала смерть? И если те доказательства, которые будут вам представлены по этому поводу, окажутся для вас убедительными, вам придется решить, не было ли это сделано рукой подсудимого. Я представлю вам доказательства каждого из указанных мной положений; это займет, вероятно, немало времени; но это расследование необходимо для дела, и я уверен, что вы отнесетесь к нему с самым терпеливым вниманием. Я знаю, что защитником подсудимого является один из самых способных и красноречивых людей, когда либо украшавших собой нашу адвокатуру, и все, что можно сделать для него, будет сделано. Если в конце концов все приведенные доказательства не создадут у вас уверенности в его виновности,— не дай Бог, чтобы пострадал невинный. С другой стороны, если факты приведут вас к заключению, что он виновен, все высшие интересы общества требуют его осуждения».
