Во многих работах проблема эффективности рассматривается именно как проблема результативности действующего законодательства. Представляется, что в данном случае упускаются из виду содержательные моменты категории эффективности.
С позиций плюралистической теории эффективности интерес представляют психологический, антропологический подходы к понятию эффективности правовых предписаний. В антропологическом аспекте эффективность норм законодательства можно было бы рассматривать как антропологическую адекватность, то есть способность правовых предписаний выражать, развивать и реализовывать основополагающие качества человека – духовность, творчество, самоутверждение, востребованность, способность норм права содействовать развитию личности максимального числа членов общества. При этом, как справедливо отмечает В. С. Барулин, одной из важнейших форм самоутверждения человека является его созидание, понимаемое в самом широком смысле слова как человеческое творение себя, общества, природы, всей материальной и духовной культуры[61].
Выдвигаемая нами плюралистическая теория эффективности права предполагает четкое отграничение права как явления культуры, социально-духовного регулятора общественной жизни и внутреннего мира человека, его эффективности от норм права, которые в данном контексте правильнее называть нормами законодательства. Разграничивая эффективность права и эффективность конкретных норм законодательства, следует согласиться с Г. Д. Гриценко в том, что добровольное исполнение субъектом права взятых на себя обязательств предполагает соответствие содержания права представлениям субъекта о справедливости, равенстве, свободе и других правовых идеях. Это значит, что на первый план выдвигается вопрос о духовно-нравственном содержании права, о включенности представлений о правах и обязанностях в культурно-историческую реальность общества[62]. Еще Г. В. Ф. Гегель отмечал, что «почвой права является вообще духовное, и его ближайшим местом и исходной точкой – воля, которая свободна; так что свобода составляет ее субстанцию и определение и система права есть царство осуществленной свободы, мир духа, порожденный им самим как некая вторая природа»[63].
Плюралистический подход к исследованию социальных, в том числе правовых, явлений, конечно, сам по себе не нов. В пользу методологического и понятийного плюрализма уже не раз выступали как отечественные, так и зарубежные авторы. Так, Дж. Геринг писал: «Чем больше контекстов, в которых данное понятие имеет смысл, тем лучше будет это понятие. Широко применяемое понятие является более полезным, чем понятие с узкой сферой применения. Хорошее понятие удобно растягивается на много контекстов; плохое понятие, наоборот, является узким – ограниченным до маленькой лингвистической сферы»[64].
Понятие эффективности норм права должно быть отграничено от ряда смежных понятий. Многие авторы, когда говорят об эффективности законодательства, фактически имеют в виду эффективность его действия. В литературе поэтому предложено различать «эффективность нормы» и «эффективность ее воздействия»[65]. При этом под эффективностью нормы предлагается понимать вычлененный результат ее действия, а под эффективностью воздействия – совокупный результат, включающий также эффективность действия правового механизма. В действительности же, однако, действие нормы никогда не бывает в таком «чистом», «вычлененном» виде. Действие нормы всегда сопровождается включением в той или иной мере правового механизма действия законодательства. Поэтому справедливо подчеркивается условность такого деления, так как и в первом, и во втором случае речь идет именно о действии нормы, об эффективности действия, ибо бездействующая норма не может дать никакого эффекта[66]. Однако нельзя безоговорочно согласиться с тем, что норма, утратившая юридическую силу, не может дать никакого эффекта. Отмененные нормы, даже утратив юридическую силу, могут продолжать давать духовный, аксиологический, идеологический эффект, оставаясь идеалами, образцами регулирования тех или иных отношений, источниками провозглашения тех или иных правовых идей.
Итак, понятие эффективности весьма многогранно и включает в себя экономические, социальные, специально-юридические и иные аспекты. Эффект действия правовых норм (норм законодательства) – по сути эффект всего юридического механизма. В силу этого некоторые авторы говорят о механизме каждой конкретной нормы, который обеспечивает ее эффективность именно как целостный механизм, в единстве всех составляющих его элементов. А это неизбежно ведет к пониманию эффективности как комплексной категории, в которую включаются внутренние свойства (оптимальность, целесообразность, правильность и т. д.), успешное действие и реализация норм[67]. В этом плане нельзя не согласиться с тем, что задачей конкретных наук является наполнение общего понятия эффективности специфическим содержанием применительно к соответствующей сфере социальной деятельности[68]. И эти комплексность, плюралистичность не должны пугать исследователей. Как справедливо указывает Дж. Геринг, методологические разделения внутри современных общественных наук глубоки и сложны, они включают дисциплинарные, поддисциплинарные, теоретические, методологические, философские, а также старомодные идеологические расхождения. Что мы можем создать из этого разнообразия? Несомненно, необходима какая-либо специализация для того, чтобы общественная наука или любой другой предмет смог развиваться. Возможно, имеющееся раздробление общественной науки является наилучшим выходом для различных ученых, чтобы они индивидуально сделали все от себя зависящее в своей области. Мы должны считать разнообразие признаком дисциплинарной зрелости, а не признаком неразберихи и беспорядка[69].
Кроме термина «эффективность» в отечественной литературе используются и другие обозначения высокого качества действия закона и высокого уровня его реализации. Например, Т. В. Худойкина говорит о «регулятивной престижности» законодательства, а также об его юстициабельности, то есть защищенности действия закона мерами государственного принуждения[70].
Эффективность норм законодательства также следует отличать от эффективности правового регулирования, хотя иногда в литературе исследованию подвергается именно эффективность механизма правового регулирования[71]. Уже неоднократно отмечалось, что правовое регулирование есть многоуровневая система. В ней имеют место как общие правила поведения во всех областях жизни общества, так и отдельные специальные правила, обусловленные характером этих отношений и механизмом их реализации[72]. При исследовании механизма правового регулирования исследованию подвергаются не только правовые нормы, но и иные правовые средства, входящие в данный механизм[73].
С одной стороны, воздействие права, его норм, выраженных в законодательстве, на общественную жизнь не ограничивается регулированием. Поэтому в литературе правовое регулирование рассматривается лишь как часть правового воздействия. Право как система норм выполняет не только регулятивную функцию. Следует согласиться с С. А. Комаровым в том, что «воздействие включает как регулирование с помощью определенной правовой нормы, так и другие правовые средства и формы влияния на поведение людей. Следовательно, не нужно сводить правовые средства и формы влияния права на общественные отношения только к правовому регулированию»[74]. А. В. Малько справедливо отмечает, что регулирование – лишь одна из форм воздействия права на социальные связи, и выделяет также информационно-психологический (мотивационный, импульсивный), воспитательный (педагогический, ценностно-ориентационный) и социальный аспекты правового воздействия на общественную жизнь[75]. В. Н. Кудрявцев пишет, что «механизм действия права может рассматриваться в социальном, юридическом, психологическом, организационном и иных аспектах. В этой связи говорят даже о социальном, психологическом и т. д. механизмах действия права. В действительности все это различные части или аспекты единого, целостного механизма»[76]. А. И. Бобылев указывает, что “механизм правового воздействия” – это правовая категория, более широкая, чем “механизм правового регулирования”, включающая еще и такие правовые средства, как правовое сознание, правовая культура, правотворческий процесс»[77]. Некоторые авторы предлагают отличать правовое регулирование как специфическое воздействие, осуществляемое правом в качестве социально-классового институционного нормативного регулятора, от идеологического[78]. Причем в некоторых случаях вместе с идеологическим воздействием за пределы правового регулирования выводится весь психологический механизм действия права. В частности, Н. И. Матузов считает, что воздействие права на сознание и поведение людей самим фактом своего существования (мотивационное, оценивающее, превентивное, идеологическое и т. д.) нельзя считать правовым регулированием. Это, по его мнению, не регулирование общественных отношений, а психологическое воздействие права на сознание и волю субъектов. Обосновывается это тем, что здесь мы имеем дело с особой стороной права, связанной с воспитанием людей, с выработкой у них положительных качеств, привычек, мотивов, стремлений, побуждений, регулирование же предполагает регламентацию поведения людей исключительно с помощью конкретных правил, установления юридических прав и обязанностей и т. д.[79] В подобных утверждениях спорным является уже само отождествление психологического механизма действия права только с его идеологическим (воспитательным) воздействием. Любое правовое воздействие обладает психологическими механизмами.
