Выводы генетиков, изложенные в предыдущей главе, подтверждают с лингвистической точки зрения такие разделенные многими веками исторические документы, как монеты «Adna Mati», Графенштайнская надпись и древнерусские берестяные грамоты.
Меня всегда удивляло, что предполагать существование на заре человечества единого индоевропейского праязыка считалось вполне научным даже в советской исторической науке, зажатой в прокрустово ложе «исторического материализма» (я уже цитировал историка В. В. Шеворошкина, который в 1975 г. писал: «Все эти языки восходят к одному языку-предку, названному учеными индоевропейским»), а вот искать конкретный язык, который, выделившись из индоевропейского праязыка, послужил в будущем основой современного русского языка, — это, видите ли, «ненаучно». Почему? Мне представляется, что куда более ненаучно считать, что древнерусский или современный русский язык родились в результате какого-то загадочного хаотичного смешения других языков. Или взять образование народов. Если был единый индоевропейский праязык, то был, надо полагать, и единый индоевропейский пранарод, из которого выделились другие народы, — в частности, далекий предшественник русского. Именно этой логике следовали архимандрит Иннокентий и Рейтенфельс и их предшественники в своих трудах (пусть и уязвимых во многих отношениях – а какой исторический труд неуязвим?), и я совершено искренне не понимаю, почему тот же JI. Нидерле назвал их изыскания «домыслами». А полагать, что современные народы, в частности, славянские, — это непонятно кем, когда и как изготовленные «коктейли» из других, ныне не существующих народов, — это не домыслы? Думаю, как раз последнее – исторические домыслы в чистом виде.
Зато никакие не домыслы то, что древние индоевропейские термины семейного родства, начиная с таких, как Atec (Отец) и Mater (Мать), на 99 процентов фонетически совпадают с нынешними русскими. Э. Бенвенист пишет в книге «Словарь индоевропейских социальных терминов» (М., 1995): «Отец и мать мужа обозначаются *swecuros и *swecrūs (ж. р.) соответственно… Мы постулируем, что *swecrū является исконной формой прежде всего потому, что она засвидетельствована в форме соответствий в индоиранских языках, латыни, славянских языках и в армянском, а также потому, что она не могла быть образована от формы мужского рода, ибо подобная модель словообразования нигде больше не обнаружена… Впрочем, первичность обозначения «свекрови» понятна: мать мужа играет более важную роль в жизни молодой жены, чем отец мужа; свекровь является центральной фигурой в доме…
Индоевропейское обозначение «деверя» (брата мужа») следует реконструировать в виде *daiwer на основе следующих форм: снкр. devar-, арм. taygr, гр. dāēr, лат. leuir (l- вместо d-, вероятно, диалектного происхождения), ст.-слав. deveru[52], лит. diveris, др.-в.-нем. zeihhur. Древность термина очевидна…
Соотносительное обозначение «свояченицы» (сестры мужа) представлено меньшим количеством форм: гр. galóos, лат. glos, ст.-сл. zŭlŭva[53], фриг. gélaros…
Рассмотрим теперь саму основу *swed – форму с аффиксом, которая подводит нас к базовому элементу *swe. Последний, засвидетельствованный в длинном ряду самых разных слов, является весьма важным термином индоевропейского словаря. Его собственная значимость оказалась вычлененной в определенную морфологическую категорию… Именно это мы находим еще и теперь в славянских языках: в современном русском свой употребляется в смысле фр. mon – «мой», ton – «твой», son – «его» «…Здесь следует отметить примечательную особенность терминов родства с основой *swe в славянском, балтийском и частично германском: в этой семантической форме производные от *swe относятся к родству в силу породнения, к свойству, а не к родству кровному. Это отличительная черта целой группы наименований: русск. сват «желающий устроить брак» и «родственник по браку» (например, в таком родстве отец мужа и отец жены); свояк (производное от свой) «муж свояченицы (сестры жены)»… Если в этих производных сохранился фрагмент древней лексической системы, то понятно, какой интерес представяляют они для интерпретации тех основных и общих всем индоевропейским языкам имен существительных, которые, по всей вероятности, являются сложениями со *swe, а именно «сестра» (*swesor), «свекровь, свекор» (*swecrū- и т. д.)» (сс. 170–172, 216–217).
К сожалению, Бенвенист не объясняет, почему именно в русском и славянском языках эти формы сохранились в наиболее близком виде к единому некогда индоевропейскому языку. А ведь термины семейного родства – самые древние, по ним и следует судить о чистоте и близости того или иного языка к изначальному индоевропейскому состоянию.
Лингвистика вслед за генетикой говорит нам о том, что славяне – это классические индоевропейцы. Не случайно Н. Я. Данилевский, автор знаменитой «России и Европы», считал русских и славян высшим культурно-историческим типом. Они и ныне – самая многочисленная этническая общность Европы, и это при том, что большинство славянских народов лишь сравнительно недавно получили государственность. Как такое могло произойти? Разве способствовало нынешней многочисленности славян многовековое пребывание их, скажем, под властью Османской империи и Австрии? Существование без государственности обычно отрицательно сказывается на демографии народов. Каким же тогда образом, простите, славяне численно доминировали и в Европе VI в. н. э. (согласно «Гетике» Иордана), и доминируют сейчас? Подобное возможно лишь в том случае, если славяне являются одним из корневых, «опорных» европейских этносов.
Естественно поэтому, что различий в языках славянских народов куда меньше, чем в языках народов германского происхождения. Немец, не знающий английский язык, не сможет читать по-английски. А вот мне, когда я писал статью для «Литературной газеты» «Тайна Графенштайнской надписи», ставшую основой этой книги, потребовался какой-то материал, ссылку на который я нашел в Интернете. Открыв его, я увидел, что он на словенском языке. Огорчившись, я тем не менее стал разбирать первый абзац и, перечитывая каждое предложение по два-три раза, вдруг одолел его, не прибегая к помощи словаря, которого к тому же у меня и не было. Вдохновленный успехом, за первым абзацем я прочитал второй, третий – и так… всю статью до конца! А ведь я полагал, что словенский язык и, соответственно, словенский народ – самые далекие для нас из всех славянских языков и народов! Словенцы, напомню, это восточные соседи Италии и южные – Австрии! Вроде бы польский язык считается ближе, но «ковыряться» неподготовленному русскому человеку в польском с его изобилием надбуквенных значков, громоздким латинским начертанием шипящих звуков и т. п. — не приведи Господь. Латинское же начертание словенского языка весьма похоже на латинское начертание Графенштайнской надписи, где звучание сложных славянских согласных и мягких гласных передается одним, максимум двумя знаками (plvgni) и угадывается по смыслу. Болгарский язык, естественно, читается легче словенского и очень близок к церковнославянскому, но не так близок к древнерусскому и еще дальше от современного русского. И уж куда ближе, казалось бы, русскому языку украинский, но, почитав по-словенски, я подумал, что украинский близок по каким-то элементарным понятиям, а не по древним корням. Я, скажем, не знал этимологии нашего слова «говядина», а теперь, благодаря словенскому языку, узнал. Govedo по-словенски – это крупный рогатый скот. Предполагать, что говядину нам в древности поставляли словенцы, было бы по меньшей мере забавно, поэтому, скорее всего, слово «говедо» наличествовало и в древнерусском языке. А вот в близком нам украинском языке отсутствует слово «говядина», есть «яловичина».
А как могло получиться, что праславянское сочетание согласных tl и dl сохранилось и в общеславянском языке (dletlo, pletlo je и т. п), и в т. н. зильском диалекте словенской Корошки (например, šidlo, močidlo), и в северо-западном наречии русского языка вблизи Пскова, недалеко от Новгорода, то есть на территориях, где, по Нестору, обитали «словене» (Й. Шавли)?
В предыдущей главе я сравнил содержание Графенштайнской надписи с содержанием новгородских берестяных грамот, но малое количество слов в надписи не дало возможности хорошенько сравнить их и по звучанию, хотя сходство угадывалось. Словенский же язык точно похож на новгородское наречие, зафиксированное в средневековых берестяных грамотах! Сравните при случае, Интернет великая вещь: позволяет найти и словенские тексты, и полный свод древнерусских берестяных грамот. И не случайно, наверное, древние новгородцы назывались почти так же, как словенцы – «словенами». При этом, однако, поскольку самые ранние из найденных новгородских грамот относятся уже к XI веку и нет никаких сведений о связях новгородцев со словенцами и даже торговле, речь не может идти о том, что новгородские «словене» произошли от словенцев, а новгородское наречие возникло из старословенского языка. Едва ли могло быть и наоборот. Естественней сделать вывод, что перед нами потомки единого некогда народа, расселившегося в древности на огромных пространствах Европы – от Балкан до Балтики.
