— Давай-ка я для себя таблицу их спряжения нарисую.
— Обязательно. Когда к визуальной и слуховой добавляется моторная память — то есть когда ты пишешь на языке самостоятельно, это улучшает усвоение в восемь раз. Только сразу в эту табличку добавь спряжение правильного глагола parlare (говорить) и собственные местоимения.
В этой главке я совсем не хочу превращать эмоциональный репортаж в методическое пособие с таблицами, но без этой, единственной таблички не обойтись: в спряжениях неправильных глаголов — корень множества языков.
Она получилась вот такой:
— Теперь возьмём структуру правильного глагола, — учит Петров. — Запомни для примера несколько штук (по ходу курса мы будем их активно добирать): parlare — говорить, cantare — петь, mangiare — есть, lavorare — работать, scrivere — писать, ricordare — запоминать.
— Погоди, попробую зафиксировать их с помощью ассоциаций. Так, parlare сразу вызывает «парламент», место для болтовни. Cantare — понятно: кантата, канцона, бельканто. Lavorare — похоже на английскоеlabour (работа, труд). Ну, mangiare — то же, что французское «манжэ»: же не манж па сис жур, это все русские знают. О scrivere мне напомнят скрижали, да и по-английски script — почерк, сценарий. Ricordare — ага, вот на диктофоне кнопка record, запись в память. Поехали дальше.
— Поговорим о временах, — предлагает Дмитрий. — В итальянском языке настоящее время в разговорной речи с помощью контекста выражает время будущее. А самое распространённое из прошедших времён, наиболее часто используемое в устной речи, — это то, которое образуется с помощью вспомогательного глагола avere (и для нескольких глаголов — essere) и формы причастия: от parlare — parlato, от cantare — cantato, от mangiare — mangiato и т. д. У некоторых глаголов причастие надо запомнить, оно образуется не по правилу, например, scrivere — scritto. Попробуй с помощью таблицы составить фразы с разными глаголами и местоимениями.
— Так, io ho parlato — я говорил. Tu hai cantato — тыпел. Lui (lei) ha mangiato — он (она) eл(а), noi abbiamo lavorato — мывкалывали, voi avete scritto — вынаписали, loro anno ricordato — онизапомнили.
— Усвоил? Ты должен сразу понять, что происходит с глаголом.
— Что теперь?
— К структуре глагола, которая является базовой, самой главной и, как правило, самой трудной, но первичной схемой, мы добавляем следующие группы слов. Это система местоимений. Личные ты уже занёс в таблицу, запиши теперь притяжательные: mio — мой, tuo — твой, vostro — ваш, nostro — наш.
— Ну как же, cosa nostra!
— В переводе — всего лишь «наше дело». Дальше — самые употребительные предлоги и союзы: e — и, in — в, a, di — направление движения, con — c, senza — без. И вопросительные слова: che? — что, какой? chi? — кто? dove? — где, куда? quando? — когда? quanto? — сколько? perche? — почему, зачем? come? — как? questo? — это? С помощью глаголов, местоимений, союзов и вопросительных слов мы сможем составлять комбинации самых важных, базовых формул. Только это нужно как можно быстрее довести до автоматизма.
— А если не получится — до автоматизма?
— Получится. Метафора такая: представь себе, что мы идём с тобой по улице и разговариваем о чём-то, но по ходу беседы должны ещё соображать, какая нога должна сначала пойти — левая или правая. Через две минуты нас переклинит. То есть ноги должны сами думать об очерёдности шагов. Соответственно, вот эти базовые конструкции должны работать на уровне спортивного автоматизма.
Прелесть здесь заключается в том, что десятка самых употребительных глаголов плюс предлоги, местоимения и вопросительные слова достаточно, чтобы на этих 40–50 словах получить до 5–8 тысяч комбинаций! А выучить полсотни слов — это не проблема, тут не нужно феноменальной памяти.
То есть первым делом должен включиться механизм геометрической прогрессии: когда ты, добавляя несколько слов, не просто расширяешь свой лексический багаж на несколько единиц, а сразу увеличиваешь количество возможных комбинаций ещё на один порядок.
С этого момента мы фактически получаем возможность уже строить предложения. Когда мы знаем, например, спряжения глагола sapere (знать), можем строить развернутые во времени словосочетания, сложносочинённые и сложноподчинённые. Попробуй.
— Ладно. Только ты сильно не ругайся, если буду ошибаться.
— Мы абсолютно либерально и толерантно, как истинные демократы, относимся к ошибкам. Переведи фразу «Я знаю, почему ты делаешь это».
— Э-э. Io so perche tu fai questo.
— Bene. Хорошо.
— Слушай, ещё часа не прошло, а мы уже так продвинулись!
— Базовые формулы мы и должны были выучить в течение одного часа: это входит в план моего курса.
Постоянно спотыкаясь, я продолжал составлять простейшие предложения — пока без существительных. Конечно, Дима поправлял меня, чтобы ошибка не цементировалась в памяти, но деликатно, никогда не прерывая, давая закончить фразу, и делал это так, что нужные слова выплывали у меня будто сами. Бывают врачи, которые ставят уколы так безболезненно, что их не замечаешь. А на меня стало накатывать чувство огромного облегчения и освобождения. И — щенячья радость, что можно лепить ошибки одна на другую, оставаясь безнаказанным.
Всю мою сознательную жизнь в многочисленных редакциях я был орфоэпическим тираном и грамматическим деспотом — поскольку отдельные коллеги с упорством, достойным лучшего применения, звОнили, лОжили и говорили квАртал. И приходилось особо грамотным вывешивать на стене все спряжения глагола класть. А звОнящим талдычить, что в слове не должно быть вони. Сколько сотрудников выли от моей публицейской грамотности, сколько я собственных нервов извёл! Находились даже наглые плюралисты, которые настаивали, что квАртал надо говорить, когда речь идёт о части города, а квартАл — если слово употребляется в значении «четвёртая часть года». С такими я принципиально бился об заклад. Немало водки выиграл я на этих пари, да толку — как квакали, звОнили и лОжили в прошлом веке, так это делают и сейчас.
А тут вдруг у самого — праздник непослушания правилам и сплошные ошибки! Я чувствовал себя ребёнком, делающим первые шаги. Но когда падал, то не плакал, а смеялся.
Поделился ощущениями с Дмитрием.
— Скажу больше, — заметил мудрый гуру. — Если взрослые начнут убедительно внушать ребёнку, что он ходит неправильно, у него просто может пропасть желание пытаться ходить дальше. Вот в чём беда. Здесь примерно та же ситуация. Ходи — падай. Ходи — ещё больше падай! Но ещё больше ходи! И не заметишь, как побежишь.
На волне быстрого успеха я стал требовательным.
— Когда же мы будем учить существительные? — спросил я Петрова тоном Паниковского, пристающего к Бендеру: «Когда же мы будем делить наши деньги?»
— А по ходу всего процесса.
После этого он предложил, не заботясь уже о базовых конструкциях, которые мы довели до автоматизма, развивать темы. И для начала взять самые элементарные — то, о чём люди говорят чаще всего: о себе, о семье, о своих интересах, о работе.
— Mi chiamo Vadim — меня зовут Вадим, — старательно складывал я кубики-слова в предложения, не веря, что мелодия языка, казавшаяся прежде недоступной, льётся из меня. Из меня! — Io sono giornalistа — я журналист. Io lavoro in un giornale — я работаю в газете.
В тот первый день мы ещё выучили счёт, а в самом конце — шлягер Тото Кутуньо:
С этой песней проблем не было — усвоил быстро: с плейбоем Кутуньо, ныне престарелым, можно сказать, молодость прошла, да и теперь он частенько в Казахстан прилетает с концертами: здесь его ещё помнят.
День второй, воскресеньеВ этот день я надумал расширить методику Петрова. Он ведь говорил: язык должен входить через глаза, уши и сердце. А я решил — ещё и через рот. То есть — через вкусовые рецепторы. Закупил на ужин вино Chianti, сыр Mozzarella, итальянскуюpasta. Дима рацпредложение оценил. В качестве музыкального фона я поставил диск раннего, середины 1960-х, Челентано. Даже мне, на втором дне освоения итальянского, уже многое было понятно.
