— А названия блюд учить не надо, — говорит Петров. — Бешбармак — он и в Африке бешбармак, пицца — и в Японии пицца.
— Значит, надо запомнить основные продукты, ингредиенты.
— Если ты повар, то тебе требуется знать больше, чем компьютерщику, из чего состоит еда. Поэтому в моём курсе и нет одного для всех словаря. Он всегда квантовый: оформляется только при контакте с конкретным человеком, который его осваивает. И это очень важное условие. Поэтому практически невозможно написать универсальный учебник: ведь он должен быть для…
— Для кого-то конкретного.
— Вот почему принцип здесь такой: каждый пишет свой учебник сам.
Ещё в третий день запомнили временные понятия: времена года, месяцы. Расскажу, как закреплял в памяти дни недели.
lunedi — понедельник (ясно, как лунный день; аналогии в английском и немецком — Monday, Montag),
martedi — вторник(идёт от Марса),
mercoledi — cреда (а это Меркурий; по-французски среда — Mercredi),
giovedi — четверг (тут я долго чесал репу, пока жена Алла, разбирающаяся в астрологии, не подсказала: Юпитер; ну конечно: Quod licet Jovi non licet bovi — «что положено Юпитеру, не положено быку»),
venerdi — пятница (судя по всему — Венера),
sabato — суббота (от еврейского «шабат»; здесь «планетарная» тенденция вроде бы даёт сбой, но Алла настаивает, что это слово — от «Сатурн», в пользу её версии говорит английское Saturday),
domenica — воскресенье (в немецком и английском неделю логично завершает день Солнца, Sonntag, Monday; в итальянском же — день Господа (Anno Domini — лета Господня, или нашей эры), в русском — Воскресение. Впрочем, эти смыслы лежат рядом: Бог есть свет, и нет в нём никакой тьмы).
В рамках погружения в атмосферу Италии в понедельник я прихватил домой бутылку grappa, к которой проникся всей душой, когда с женой в Вероне под беспощадным ливнем мы вымокли до нитки, и только граппа спасла нас от тяжёлой простуды.
Фраза: «Ну что, доберём глаголов?» — к третьему дню превратилась у нас с Дмитрием в устойчивый тост. К полуночи мы натянулись граппой, как пиявки. И тут я вспомнил псевдонаучную фантазию, которая пришла мне в голову лет пять назад, когда ещё не был знаком с Петровым.
Сейчас компьютеры работают на кремниевых платах. Но уже появляются разработки, которые позволяют записывать информацию на органических молекулах. В принципе, вода и пища и так-то несут в себе некую информацию, которая в человеке оседает, но он ее не осознает. Тут речь о другом. Раз информация может быть запечатлена на органических носителях и всякая еда состоит сплошь из органических элементов, то почему бы их не объединить в информационную пищу и не создать питательно-познавательные продукты? Информация, конечно, поступает в мозг, а пища — в желудок. Но уж ради такой гениальной идеи можно и постараться, чтобы биты, попав со слюною в организм, уж как-нибудь через кровь достигли мозга. Представьте, какие открываются перспективы! Книжки не читать, в ящик не пялиться, в Интернете не блудить. Выпил стакан водки — считай, прочел “Войну и мир”. Закусил огурцом — освоил высшую математику. Утром пивком похмелился — и ты египтолог. Главное — чтобы не разорвало от переизбытка информации.
И вот эта хохма становилась реальностью. С каждым глотком я физически ощущал, что всасываю не только виноградную водку, но и новые слова, понятия, грани языка. И более того — логику итальянской орфоэпии и орфографии.
Всё забываю спросить у Петрова, а не поддаёт ли он со своими слушателями в процессе курса — для лучшего усвоения материала. Боюсь, что нет. Сам же он подчёркивает, что выпивать в процессе овладения языком — да, для некоторых является способствующим, но совершенно не обязательным условием.
В эндшпиле нашей третьей партии я сбивчиво, но более-менее связно рассказал Диме на итальянском о декабрьском восстании студентов в 1986 году в Алма-Ате, с которого, собственно, и начался развал Союза. А венчала процесс очередная песня, тоже неаполитанская — «Diccite ‘nciella»(«Скажите, девушки…»). Она не даётся до сих пор: там слишком сложный для меня вокал.
День четвёртый, вторникТолько в последний день Петров объяснил, наконец, что такое в итальянском языке артикли: uno, la, il. А то я уж было обрадовался, что их здесь совсем нет. В английском до сих пор иногда затрудняюсь, где «а» поставить, а где «the».
В четвёртый вечер мы повторили в миниатюре весь курс. Дима резюмировал это так:
— Мы должны убедиться, что после четырёх дней останется несгораемый запас. На этом можно и закончить изучение языка, но этот запас должен сохраниться в замороженном состоянии, а при попадании в среду он растворится, как бульон, и начнёт работать. А если будет интерес или необходимость продолжить изучение языка, то этот НЗ послужит фундаментом для того, чтобы переходить к работе с текстом, к письменному и литературному языку.
А в конце дня с напускным неудовольствием заметил:
— Ну, с тобой уже скучно. Какой ты начинающий? На все темы рассуждаешь. Теперь спокойно можешь писать в резюме: «итальянский разговорный». Окажешься во флорентийском или венецианском кабаке — не пропадешь, общий язык найдешь.
Замечу, что всё это время мы наговаривали книгу — на русском, естественно, а на итальянском общались только в паузах.
На следующий день Дима улетел. А я вспомнил его слова о необходимости мотивации к изучению языков. И подумал, что подобный курс — отличная прелюдия к турпоездке, роману с носительницей языка, деловому общению на нем, переходу на более сложный уровень его освоения. Мне же общаться на итальянском было не с кем. И я потихоньку свернул его в трубочку, как свиток, с уверенностью, что разверну, когда понадобится. Выученные слова, конечно, утекают, как песок сквозь пальцы, но тлеющий лексический костер я поддерживаю, ежедневно заглядывая в блокнот и бормоча про себя: «Io ricordo l’italiano» («Я помню итальянский»).
А вот какие выводы я сделал для себя после нашего стихийного курса. После четырёх вечеров обучения я говорил на итальянском примерно на том же уровне, что на английском — после шести лет школы. Чудо? Вот что по этому поводу считает сам Дмитрий Юрьевич: «Я часто слышу: за четыре дня на чужом языке заговорить — это чудо! А для меня чудо, что люди по десять лет язык учат — и ничего не знают».
И второй вывод. Существует расхожее мнение, что второй иностранный язык учится вдвое легче, чем первый. У меня же итальянский пошёл в десять, двадцать раз проще, нежели английский. Причин тому несколько.
Первая — у этих двух языков немало общих латинских корней, и я нередко угадывал слова самостоятельно. Когда однажды сказал «виче верса» («наоборот»), Дима сразу встрепенулся: «Откуда знаешь? Я ж тебя этому ещё не учил». А я объяснил, что просто произнёс по итальянским правилам фонетики английское «вайс вёрса» (vice versa, это выражение из латыни).
Во-вторых, итальянский гораздо проще английского. Он слышится почти так же, как и пишется. В нём куда короче список неправильных глаголов. Слова по большей части недлинные и лёгкие для произношения — не чета немецкому. И сама логика языка — ясная и красивая, как Флоренция после грозы, если смотреть на неё с пьяцетта Микеланджело. Вот и Петров уверяет, что итальянский — едва ли не самый доступный для изучения европейский язык. Наверное, не случайно он часто преподаёт его одновременно в паре с английским.
Ну и, конечно, главная причина моего успеха — методика Петрова, простая, как пожарные штаны, доступная, раскрепощающая человека, дающая ему чувство свободы и удовольствия, и поэтому-то максимально эффективная.
Не знаю, пригодится ли мне итальянский когда-нибудь. Дай Бог, чтобы так! Но если и не доведется, я благодарен Диме даже не столько за сам язык, сколько за ощущение, совершенно забытое с детства и которое он вернул: мне всё подвластно! Видимо, это и есть тот самый непередаваемый кайф, который помнят его ученики, в том числе и те, кто забыл язык напрочь.
Полный абзацКак я учил иврит
Рассказывает Дмитрий Петров:
— Дело было так. Несколько лет назад я месяц провел в Тель-Авиве, по работе. Переводил с английского на русский и проводил тренинг по деловому английскому для русскоязычных. На это уходило два-три часа в день. В остальное время я учил иврит. С нуля. К тому моменту я изучал — подчёркиваю, не знал, а именно изучал — порядка 30 языков. То есть не могу сказать, что на всех бегло говорю, но в структуре ориентируюсь. И вот я стал учить новый язык, используя наработанный опыт. Конечно, я обзавёлся разговорниками и учебниками — куда ж без этого. Много расспрашивал знакомых, носителей языка. Выучил основные глаголы, какие у них бывают времена, вообще составил свой базовый, наработанный на предыдущих языках словарь. Я пытался уловить алгоритм этого языка, выучить как бы таблицу умножения, если сравнивать с математикой, — или гаммы, если с музыкой. Понять, в чем его суть, чем он отличается от других. После чего стал выходить в люди. Потому что грамматика и слова — это далеко не все. Есть люди, которые наизусть знают словарь, а говорить не могут. И есть другие люди — которые знают пару сотен слов, но могут ими выразить все. Вплоть до метафизических понятий. Я старался вникнуть, в чём же фишка этого языка, в чём его цимес, что его отличает от других, на что он похож и чем. Я старался это прочувствовать на уровне спинного мозга. Для этого я за исключением трех часов работы всё остальное время говорил только на иврите. Когда у меня плохо получалось и люди пытались мне помочь, переходя на английский или русский, я делал вид, что этих двух языков не знаю, притворялся, что я венгр. Если б попался венгероговорящий — не проблема, я ж ответить могу по-мадьярски. В общем, только иврит. Это было довольно мучительно. Но через два или три дня, как обычно в таких случаях, произошел прорыв. Значит, график такой: две недели мне понадобилось на подготовку к прыжку, на копание в учебниках, а потом я сделал прыжок. И дальше я уже худо-бедно умел общаться. К концу своего месячного пребывания в стране я достаточно прилично говорил на иврите. Ну, не профессионально — но я мог, пусть примитивно и коряво, поговорить даже о философии. Я, конечно, не могу назвать этот язык рабочим, более того — сейчас я на нём и двух слов не свяжу. Но если мне скажут, что через три дня надо ехать в Израиль, то через эти 3 дня язык будет на том же уровне, что тогда.
