Однако со временем слово «полсть» стало исчезать. Уже сто с лишним лет тому назад народ стал называть «медвежью полсть» «медвежьей полостью», считая «полость» в этом значении омонимом слова «полость» в другом значении.
Уже Некрасов писал:
«Медвежью полость в ноги стлал».
Также читаем у Блока:
«...легко заправить Медвежью полость на лету...»
Следовательно, произошло довольно редкое явление: слово «полсть» из-за совершенно случайного звукового сходства исчезло, полностью влившись в слово «полость».
Однако полностью ли?
Читая автобиографическую повесть «Далекие годы» замечательного советского писателя старшего поколения Константина Георгиевича Паустовского, я увидел: «Он откинул потертую волчью полсть, и мы сели в узкие сани...»
Совсем недавно я прочитал во второй книге романа нашего знаменитого писателя-современника Михаила Шолохова «Поднятая целина» про окна, которые были «изнутри наглухо завешены толстыми, валяными из серой шерсти полстями...»
Таким образом, слово «полсть», ставшее рудиментом языка и совершенно выпавшее из нашей разговорной речи, нельзя считать окончательно умершим: оно еще живет в недрах нашего языка, в какой-то степени «сосуществуя» со словом «полость» и подавая признаки жизни в произведениях наших современных писателей — больших знатоков русского языка.
Было бы любопытно узнать от читателей этих строк, не встречалось ли им где-нибудь — в литературе или в живом разговорном языке — слово «полсть»?
Удивительная история у некоторых слов!
О некоторых «загадках» русского языка
А теперь будет уместным поговорить о некоторых особенностях русского языка, которые я позволю себе назвать загадками.
Хочется затронуть некоторые вопросы, даже если на них трудно будет найти ответы. Речь пойдет о тех словесных явлениях, которые не поддаются точным законам языка.
Самое удивительное, что каждый, для кого русский язык является родным, не испытывает, сталкиваясь с подобными явлениями, никаких затруднений: «инстинкт языка» безошибочно подсказывает ему правильное употребление того или иного слова или словесного оборота, но для людей иноязычных или иностранных — такое явление представляется трудной задачей. Однако пора перейти к этим «загадкам»...
Когда, например, надо говорить предлог «на», а когда предлог «в»?
«Я еду в Белоруссию и на Украину, а затем в Крым и на Кавказ»... «Он поехал на Урал, а потом в Сибирь и на Дальний Восток...» «Мы отправимся сначала в Башкирию, а затем на Алтай...» «Я был на Балканах и в Карпатах»...
Почему в совершенно сходных случаях мы говорим то «в», то «на»?
«На Кавказ», «на Урал», «на Алтай», «на Балканах»...
Ага! Значит, «на» связано с движением на возвышенность, горы... Но почему же мы тогда говорим «поехать в Альпы»? Или отправиться «на Рижское взморье», «на побережье», «на пляж»? Какие уж там возвышенности!
Почему мы говорим одинаково: «ехать в Эстонию» и «ехать в Таджикистан», хотя в первом случае мы не встретим никаких гор, а во втором случае будем преимущественно в горах?
Но довольно гор и возвышенностей...
Почему мы говорим «в столовую», но «на кухню», «в магазин», но «на рынок», «в музей», но «на выставку»?
Если дело заключается в помещении — закрытом или открытом, то почему мы говорим «в театр», но «на концерт», «в зал», но «на сцену»?
Почему?
Почему мы говорим «в лес», «в поле», «на поляну», «в чащу», «на опушку», «в море», «в горы», «на простор», «на дорогу», «в путь», «на улицу», «в переулок», «на стадион», «в пустыню»?
Вдумайтесь в следующую фразу: «В Ленинграде, на Васильевском острове, в северо-западной части города, на берегу Невы, в университете, на лекциях занимаются студенты...»
Всё правильно, а почему?
* * *
Такая же неясность в употреблении предлогов «из» и «с»... «Я пришел из класса», «из комнаты», «из дома», «из театра», «из магазина», «из клуба», «из конторы», «из леса», «из сада»...
Но «я пришел со службы», «с общего собрания», «со двора», «с базара», «с покоса», «с фабрики», «с пашни», «с охоты», «с чердака»...
В чем же дело? Может быть, предлог «из» связан с закрытым помещением (класс, комната, дом, театр), а предлог «с» связан с занятием (служба, фабрика, покос, охота)?
Но разве «лес» и «сад» — закрытые помещения?
И разве «двор», «базар», «чердак» — занятия?!
Может быть, кто-нибудь из читателей поможет нам разобраться в этих вопросах?
* * *
А теперь поговорим о той «борьбе», которая происходит в нашем языке уже в течение долгого времени Речь идет об окончаниях слов мужского рода во множественном числе на «ы», «и» и на «а», «я» (будем условно называть эти формы первой и второй).
Первая форма, казалось бы, является правильной и литературной, а вторая относится к просторечию.
Действительно. Слова «инженер» и «офицер» — во множественном числе «инженеры» и «офицеры». Говорить «инженера́» и «офицера́» — некультурно. Это общеизвестно.
Ну а «профессора́», «директора́», «мастера́», «повара́»? Здесь вторая форма совершенно не режет слуха. Более того: говорить «правильно» — «профе́ссоры», «дире́ кторы», «ма́стеры», «по́вары» — считается устаревшим неупотребительным. И почему мы говорим «доктора́» а не «до́кторы», но не скажем «диктора» вместо «ди́кторы»?
И уж никто не скажет вместо «ребята» — «ребяты»! Есть слова, где обе формы более или менее равноправны: можно говорить «года» и «го́ды», «тома» и «то́мы», пожалуй — «сорта́» и «со́рты»...
А вот в некоторых словах вторая форма одержала решительную победу и окончательно вытеснила первую
Мы говорим «леса», а не «ле́сы», «глаза́», а не «гла́зы», «поезда́», а не «по́езды», хотя множественное число от схожих по форме слов — «бес», «сказ», «выезд» — будет «бе́сы», «ска́зы», «вы́езды»...
Есть ли между двумя разбираемыми формами какая- нибудь смысловая разница, вернее — есть ли у них смысловой оттенок? Пожалуй, да, хотя и очень тонкий.
Попробую пояснить это примером.
В 1930 году Маяковский написал стихотворение «Неоконченное». Оно начинается так:
«Я знаю силу слов,
я знаю слов набат.
Они не те,
которым рукоплещут ложи,
От слов таких
срываются гроба
Шагать
четверкою
своих дубовых ножек...»
Почему поэт написал «гроба́», а не «гробы́»? Вероятно, такая форма казалась ему более действенной, «гробы́» могли спокойно лежать на складе или в склепе, но срываться с места могли только «гроба́»...
Возьмем слово «дом».
Если Герцен в повести «Сорока-воровка» писал: «Роскошные господские домы с парками и оранжереями», то он, вероятно, хотел подчеркнуть этим старину и величественный вид домов богатых помещиков. Мы воспринимаем это как совершенно уместную архаику речи. Но никто теперь не скажет: «В нашем поселке появились новые домы»...
Когда-то на Руси говорили «ле́сы». В данном случае вторая форма давно победила. Значит, она является более новой. Борьба ведется и в настоящее время. Возьмем такое современное слово, как «трактор». А множественное число? «Тра́кторы» и «трактора́» борются между собой, с переменным успехом, но «трактора́», кажется, одержат победу.
Как же возникает в быту вторая форма?
А вот как.
На днях я случайно услышал фразу: «В нашей заводской столовой хорошие супа́...» Почему говоривший сказал «супа́», а не «супы́»?
Может быть, кто-нибудь мне скажет: «Так говорят люди, не знающие грамматики». Допустим. Но почему же тогда никто из тех же людей, «не знающих грамматики», не скажет вместо «тру́пы» — «трупа́»?
В свое время, когда я пришел в военкомат сниматься с военного учета по возрасту, сотрудница в окошечке, взяв мои паспорт и повестку, сказала своей соседке: «Маня! Возраста́ пришли...» Почему она сказала «возраста́», а не «во́зрасты»? Но оставим это на ее совести
Выводы.
«Вторая форма» продолжает наступление. Кто знает: может быть, через сто лет «инженера́» или «офицера́» получат «права гражданства» в нашем языке!...
* * *
«Я взял стакана...»
Эту фразу я услыхал от одного знакомого нерусской национальности.
Услыхал и подумал: а почему он так сказал? И сразу передо мной предстала одна удивительная особенность русского языка, — особенность, которой нет ни в одном другом языке.
А именно: винительный падеж слов мужского рода зависит от того, относится он к неодушевленному предмету или к одушевленному; в первом случае он совпадает с именительным падежом, а во втором — с родительным
