А когда у Вас новое слово в стихе начинается с того же согласного звука, на который закончилось предыдущее – внимание! У знатока возникает впечатление того, что автор с трудом придумывал слово за словом, не совсем представляя, о чем, он, собственно говоря, пишет.
Возможно, для того, чтобы на звуковом уровне подкрепить смысл высказывания подобное сочетание использовала Анна Ахматова:
Когда б вы знали, из какого соРА
РАстут стихи, не ведая стыда...
На слух оно и должно восприниматься как звуковой мусор. У многих начинающих беда с этими повторами. Стихи так и пестрят подобными «ра»-«ра», «ка»-«ка», «ми»-«ме».
Перечитывая свои черновики, старайтесь произносить Ваши тексты вслух, декламируйте громче. Прислушайтесь, а как звучат подбираемые Вами слова?
Свободнее перечеркивайте, стирайте резинкой, замазывайте белилами, вырезайте ножницами все, плохо написанное. Когда речь идет о работе с черновиками, поговорка «Что написано пером, того не вырубишь топором» не годится.
...
Для тех, кто сам набирает текст на компьютере в программе «Word». Выберите «Русский язык» в опции «Сервис». Настройте проверку правописания («Сервис» – «Параметры» – «Правописание» – «Настройка» – «Стиль» – «Благозвучие на стыке слов»). При проверке программа сама будет показывать Вам случайные нагромождения согласных.
Над названием этой главы почему-то пришлось размышлять гораздо дольше, чем над остальными. Дело в том, что в ней речь пойдет о метафоре. Это поэтическое средство признают важнейшим целые поэтические школы. Но относятся к нему совершенно по-разному. «Метафора – мотор формы»! – заявляет А. А. Вознесенский. «На вершинах поэтического искусства метафор нет»! – категорически утверждают его противники.
Что же такое метафора, и как мы понимаем ее место в арсенале поэта?
Обычно под этим словом понимают перенесение свойств с одного предмета (явления) на другой (другое). Делается это для того, чтобы речь стала более выразительной, и представлялась бы яснее.
Написав, «...под куполом синих небес!», Н. М. Рубцов как бы переносит свойство возвышенной устойчивости с архитектурной детали на широкое, свободное от туч небо. «...Под куполом небес!» – «...купол небес!». Яркости представления помогает сопоставимость общих признаков предметов. Цвет, сходство по форме, играют здесь не последнюю роль.
В философии давно установлено, что природа, человеческое общество и мышление каждого отдельного человека живут по общим законам. Образуя метафору, автор, обычно берет в расчет явления из этих трех сфер. Ясно, что сопоставление предметов из разных сфер позволяет им богаче иллюстрировать друг друга.
Нетрудно понять, что подобное перенесение свойств имеет место и тогда, когда перед нами поэтическое сравнение: «Руки милой – пара лебедей» (С. А. Есенин). Следовательно, сравнение метафорично.
Метафоричны и многие другие поэтические средства. Многие эпитеты это отыменные прилагательные, то есть, произведены от существительных. Здесь точно так же производится взаимоперенесение свойств.
Геннадий Кузьмич Моисеев, старый член «Северного огонька» принес недавно замечательное стихотворение для детей:
Снежная шапка
Снег пушистый, серебристый,
До того он мягкий, чистый,
Так и просится в охапку:
– Вот бы мне такую шапку!
Уж меня бы в целом свете
Каждый издали приметил,
И запомнил облик мой
В этой шапке снеговой.
А снежок летит, кружится,
Пухом на землю ложится.
Я ловлю его в охапку,
Собираюсь делать шапку.
Посмотрите как свойства пуха, серебра переходят на снег, а с него на шапку. Даже не упоминая слова «мех», автор описывает его самым зримым образом.
В лирическом стихотворении простое соседство слов несет на себе печать метафоричности.
Вот вершина русской лирики – стихотворение А. С. Пушкина «Я вас любил, любовь еще, быть может...»
* * *
Я вас любил: любовь еще, быть может,
В душе моей угасла не совсем;
Но пусть она вас больше не тревожит;
Я не хочу печалить вас ничем.
Я вас любил безмолвно, безнадежно,
То робостью, то ревностью томим;
Я вас любил так искренно, так нежно,
Как дай вам бог любимой быть другим.
Разве здесь отсутствует перенесение свойства пламени («угасла») на сердечное чувство любви? Разве не пламя способно тревожить, печалить, гаснуть? А ведь это и есть метафора!
С Вознесенским можно согласиться в том, что поэтическая форма насквозь метафорична. Это неудивительно, ведь основная задача, которая стоит перед мастером поэтической формы – сделать произведение удивляющее, воздействующее не только на рассудок, но и на все человеческие чувства и стремления. Бесполезно добиваться этого не учитывая взаимодействия предметов и явлений.
Конечно, метафорическое мышление несет в себе приближенную истину. Это истина на уровне представления, чуть ли не на уровне предрассудка. Но эта приближенная, богатая по форме и бедная действительным содержанием истина и есть художественная правда.
Практическая поэтика занимается поисками художественной правды в отличие от розысков научной истины, которая важна для поэтики теоретической и других не менее важных наук.
С этой точки зрения поэтическая идея произведения получает значение авторского замысла, несущего или не несущего в себе определенную художественную правду.
Сергей Есенин в своей жизни, наверняка, написал немало писем матери, совершенно далеких от какой-либо художественности, но кто станет отрицать высочайшую художественность его «Письма матери»? «Вечерний, несказанный свет» неба над родной избушкой, тождественный старушке в старомодном, ветхом шушуне, выходящей на дорогу, встречать сына – вот основная метафора стихотворения.
Разумеется, поэт оказался способен стать автором развитой художественной идеи не сразу. Вначале он приобрел навык применения самых разнообразных поэтических средств. А вне их применения поэтическому замыслу негде жить.
В лирическом произведении замысел автора подобен семечку дерева, которое можно вырастить, наслаивая, будто годовые кольца, стихотворную фактуру. Оно может и пропасть под гнетом словесной шелухи. Но главное, еще в неразвитом виде в нем, как в эмбрионе должны содержаться все признаки будущего великого древа.
Поэт, не желающий овладеть всеми премудростями художественного мастерства, но уповающий на мифическое вдохновение, мне кажется похожим на Буратино, который ждал, когда же взойдет денежное дерево, посаженное им на Поле Чудес.
Хорошо, когда произведение получается ясным и энергичным. Но сможет ли оно удовлетворять этим условиям при избытке метафор? Поэтому выдающиеся образцы мировой лирики поражают подробной разработкой метафор, а не их количеством.
Как видим, чувство меры – качество, которое необходимо автору во всех областях применения поэтических средств.
В мою первую книжку стихотворений вошло автобиографическое «Я родился в деревне, в башкирской глуби...». В общем, оно было почти готово за два года до того, как потребовалось отправить рукопись в Омскую областную типографию. Но я чувствовал, что стихотворение в чем-то еще не готово.
Несколько раз я читал его перед разной аудиторией, и видел, что внимание слушателей рассеивается посредине чтения по моей вине. Начало стихотворения было удачным. По мнению знающих людей и концовка стихотворения была весьма неплохой. Однако что-то мешало связать части произведения в одно целое.
И перед самой отправкой рукописи в Омск причина, разваливающая стихотворение, была обнаружена. Суть оказалась в одном из эпитетов.
«Я родился свидетелем новых эпох...»
– писал я в третьей строфе. Затем продолжалось описание родного края в образах близких к натурализму. Нужно было подвести читателя к заключительному:
«Не читайте моих слишком сладких стихов,
Слишком малое в них от меня».
В общий замысел стихотворения входило показать, что в какой-то мере автор является продуктом времени, в котором он живет. Но, когда я отмечал переход Башкирии от кочевого скотоводства, следы которого мне довелось в детстве наблюдать, к современному земледелию, мне не пришло в голову ничего, кроме нейтрально звучащего эпитета.
Развитие же стихотворения требовало, чтобы я не просто назвал новое качество, но и высказал свою личную оценку. Такая оценка была найдена в слове «грубых».
«Я родился свидетелем грубых эпох...»
С удивлением я обнаружил, что свежий эпитет по иному повернул значение, как начала, так и последующей части моей теперь уже совсем завершенной вещи. Он стал как бы внутренним заглавием стихотворения.
