ошибки.
В 1843 году было правильно говорить и писать [19]:
– «азардный», а не «азартный»;
– «азиятский», а не «азиатский»;
– «волкан», а не «вулкан»: «вулкан» – это имя мифологического персонажа, а вулкан-гору нужно было писать через «о»;
– «гас», а не «газ»: «газом» можно было назвать только прозрачную ткань, а воздухообразное вещество – это только «гас», поэтому и освещение могло быть лишь «гасовым»;
– «дира», а не «дыра», ведь слово родственно глаголам «отдирать», «задирать»;
– «корридор», а не «коридор», ведь в иностранных языках оно пишется с двумя «р»;
– «мятель», а не «метель»;
– «надобно», а не «надо»: «надо» может быть использовано только как вариация предлога «над» в контекстах вроде «надо мною», а говорить «надо учиться» – неграмотно, следует использовать только конструкцию «надобно учиться»;
– «наизуст», а не «наизусть», ведь наречие образовано от слова «уста»;
– «нумер», а не «номер»: с буквой «о», по мнению Греча, слово стало писаться из-за знака № – но это всего лишь сокращение от латинского numero, поэтому и в «нумере» буква «у» должна сохраняться;
– «оплетать» (еду), а не «уплетать»: «уплетать» могло значить только «уходить», «удаляться»;
– «отверзтие», а не «отверстие», ведь слово родственно глаголам «отверзать», «разверзаться»;
– «пастет», а не «паштет»: видимо, Греч рекомендует такое написание потому, что слово происходит от немецкого Pastete;
– «почтилион», а не «почталион» (варианта «почтальон» Греч даже не приводит): скорее всего, такое написание обусловлено немецким Postilion;
– «ряхнуться», а не «рехнуться»;
– «стекляный», а не «стеклянный» (Какое еще исключение? Зачем фиксировать безграмотность? [это сарказм, если что]);
– «стора», а не «штора», потому что это заимствование из французского store;
– «ухищряться», а не «ухитряться»;
– «юпка», а не «юбка», ведь слово заимствовано из польского, где была jupka – производное от jupa («женская кофта, куртка»). У этого слова вообще очень интересная история: оно восходит через посредство европейских языков к арабскому «джубба» (разновидность традиционной одежды). От него же произошли «жупан», «зипун» и «шуба» [20].
В 1843 году нельзя было говорить «она хорошо выглядит» – только «она хороша собою». «Выглядеть» в норме значило только «разглядеть», а выражение «она хорошо выглядит» воспринималось как неуместная калька с немецкого.
Нельзя было сказать: «Я вас так люблю!» Слово «так» обязательно требовало пояснения: «Я вас так люблю, как еще не любил никого».
Сейчас многих раздражает слово «обезбаливать» вместо нормативного «обезболивать» – а в 1843 году людей, оказывается, раздражало «обрабатывать» вместо «обработывать», и тем не менее оно давно стало нормой.
Пара глаголов «обрабатывать»/«обработать» – точно такая же, как и «изготавливать»/«изготовить» и «забрасывать»/«забросить», которые сейчас тоже, кажется, ни у кого не вызывают протеста. А еще существует ряд глаголов, где чередование о/а в корне не подчеркнуто ударением, но, по сути, той же природы: «опаздывать»/«опоздать», «заглатывать»/«заглотить», «обматывать»/«обмотать», «осматривать»/«осмотреть» и так далее.
Сейчас то же чередование появляется и в паре «обезболивать/обезболить», и у людей, которые употребляют форму с «а», вообще-то хорошо развито языковое чутье, ведь они интуитивно применяют к слову то правило, которое уже работает в похожих глаголах. Похоже, скоро нормой станет именно «обезбаливать», а «обезболивать», подобно «обработывать», будет считаться странным анахронизмом.
Так есть ли смысл ломать копья из-за новых, непривычных слов или форм? То, что языку не нужно, уйдет само, а то, что по каким-то причинам (иногда одному языку известным) прижилось, все равно останется, несмотря на протесты.
Еще одна динамичная и неустойчивая область – орфоэпия (попросту говоря, нормы произношения и ударения).
Например, в старых фильмах, вышедших примерно до 60-х годов прошлого века, еще можно услышать произношение «дожжи» (вместо «дожди»), «церьковь», «я боюс» [21], но сейчас так почти никто уже не говорит. Многие примеры из словаря Греча, приведенные выше, тоже связаны с изменением орфоэпических норм («пастет», «наизуст», «волкан» и др.). И, конечно, ударения во многих русских словах подвижны, и даже самые грамотные носители языка часто в них сомневаются и говорят то так, то эдак – но на коммуникацию это почти не влияет. Можно говорить то «обле́гчить», то «облегчи́ть» – и все всё поймут.
При этом вряд ли кто-то скажет «книга́» или «те́лефон» – а если и скажет, это будет однозначно расценено как ошибка, которую никакими изменениями языка оправдать не получится.
Следом по шкале языковой устойчивости идут некоторые аспекты грамматики. Хотя в целом грамматика меняется медленно, существуют некоторые ее области, которые трансформируются быстрее других.
Например, род некоторых существительных. «Кроссовок» или «кроссовка»? «Туфель» или «туфля»? «Красивый тюль» или «красивая тюль»? «Шампунь» – он или она? А «мозоль»? И, конечно, тут не обойтись без многострадального «кофе». На всякий случай: сейчас считаются правильными «кроссовка», «ту́фля», «красивый тюль». «Шампунь» – он, а «мозоль» – она. Ну а вопросу о «кофе» будет посвящен целый раздел 6 главы [22].
Орфография же и пунктуация с естественным развитием языка связаны весьма опосредованно. Письменность – это изначально искусственный конструкт, специально созданный для записи речи, поэтому и про нарушения норм орфографии и пунктуации далеко не всегда можно сказать: «Это просто язык меняется!» Правила и нормы в этих сферах, конечно, тоже иногда трансформируются вслед за языком, но совсем не радикально и довольно медленно.
Любая условная система знаков обязательно должна быть унифицирована для того, чтобы ею было удобно пользоваться. Представьте, что будет, если, например, дорожные знаки нарисуют «как хочеца», без единообразия. Последствия ошибок на письме, разумеется, не столь катастрофичны, но на качество коммуникации, на отношение к пишущему и даже на скорость чтения влияют существенно.
Однажды я провела со своими учениками эксперимент: попросила их прочесть два небольших текста похожего стиля и объема, только один был написан грамотно, а второй – с многочисленными орфографическими и пунктуационными ошибками. Мы засекали по секундомеру, сколько времени потребуется на чтение каждого из них, а затем сравнивали результаты. Так вот: на чтение текста с ошибками у детей уходило времени примерно в полтора, а то и в два раза больше. Вопроса, зачем нужно учить правила, у них больше не возникало.
* * *
Да, иногда сложно отличить настоящее изменение нормы от банальной ошибки.
Как разобраться, где развитие языка, а где его коверканье? Для этого нужно знать, какие области языка мобильны, а какие консервативны, понимать, что соответствует языковой логике, а что нет. А чтобы развить такого рода чутье, нужно интересоваться лингвистикой и иметь примерное представление об истории языка, в том числе об истории изменения его норм. И, конечно, читать грамотные тексты и качественную литературу, а не комментарии в соцсетях в стиле «фуу прескректевизм».
Эта книга – во всяком случае, первая