Наталья Иванова - Либерализм: взгляд из литературы

Так вот, в расслоившейся стране, в разорванной стране (уверяю вас: Москва это не Россия! И чем далее, тем резче различия) мы все устали. И «демократы», и «патриоты». И когда вдруг через десять– двадцать лет нас сводит судьба на каком-нибудь литературном празднике (конечно, не в Москве, а в провинции… в Томске… на Севере…), мы, к своему изумлению, чувствуем, что добрые ниточки юношеских времен не разорваны! И нам чрезвычайно интересно, что сегодня пишет тот или иной писатель из того «стана», как размышляют о жизни и литературе иные критики. Мы же перестали читать друг друга! Да, мы откололись, но именно оскорбительные печатные поношения нас разделили, как стеной. Скажем прямо: и среди «наши» есть неуступчивые фразеры. «Как, вы подали руку коммунисту?! Ах, ах!.»

Так вот, подустали. И вдруг показалось: такая все это чушь – неозападники… неославянофилы… Иной неозападник так владеет словом русским со всеми его зеркальными глубинами (Д. Быков), что иной неославянофил (пощадим), с трудом ворочающий слова, лучше бы занимался в школе глухонемых. Если посмотреть с более высокой точки зрения: Запад стремительно вторгся в Россию. Трудно не увидеть в творчестве того же В. П. Астафьева, писателя до кровиночки русского, да и в творчестве других крупных русских писателей – переосмысленных уроков Маркеса и Кафки, например. Но ведь и Россия покорила Запад! Не берусь судить про Америку, но многие европейские прозаики – верные ученики Достоевского. А наши гениальные программисты (только в Силиконовой долине в США около 20 тысяч молодых русских программистов!), а наши дерзкие художники, наши красавицы (мисс Европа, мисс Вселенная, жены и подруги великих художников, актеров, музыкантов мира), а наш балет, а наши баритоны и меццо-сопрано, наши спортсмены…

Само государство Россия, разумеется, сохранится, но сохранится ли узнаваемая культура? Наверное, надо терпеливо подождать год-два-десять… Вдруг да получится некий синтез, который устроит и неозападников, и неославянофилов?! То, что новый век принесет сюрпризы, несомненно. Ведь меняется и сам читатель! А для кого пишем?

3. Время покажет.

4. Мне трудно судить о критике в категориях для меня умозрительных. Под всем на свете все равно змеятся экономические категории. Например, «Литературная газеты», заявленная как свободная трибуна писателя, редко напечатает автора, который чем-либо не угодил ее главному редактору, причем порою по причинам совершенно далеким от литературы! Верно говорил Воланд про москвичей: их испортил квартирный вопрос… (или дачный, поправим для нынешнего времени)… Я лично это испытал на себе, поддержав в свое время старый президиум Международного литфонда (куда от Сибири, кстати, входили мы с Астафьевым). Я предлагал встретиться старому президиуму, легитимно избранному и подтвержденному тремя конференциями Литфонда, и новому, предложенному группой Михалкова-Полякова… но, кроме оскорблений на свою голову, ничего внятного не получил. И «ЛГ» в те дни не напечатала ни одной статьи, представляющей иную точку зрения… Разумеется, здесь ни при чем ни модернисты, ни традиционалисты, а здесь при чем своеволие, насильственно создаваемый из номера в номер образ той России, какой ее хочет видеть группа лиц, захватившая тот или иной орган. Но вся беда в том, что «ЛГ» – не «Вечерняя Москва» и даже не «Московские новости», России, в общем, наплевать, кто там главный редактор. «Литературная газета» традиционно выписывалась и читалась всею интеллигенцией России. И была – пусть не всегда – и в самом деле свободной трибуной для всех талантливых. Сегодня же она в первой своей тетради – вариант «Независимой газеты» старого засола со вполне симпатичными статьями самого В. Третьякова… Но в том, что касается второй тетради, – согласитесь, отбор авторов здесь на редкость удивительный. Большей частью здесь авторы с Комсомольского проспекта. Не понимаю, зачем Полякову надо было в таком случае переходить в наш Союз российских писателей, если теперь мы не читаем в «ЛГ» ни Жуховицкого, ни Ваксберга (могу назвать еще десяток блестящих критиков и публицистов, не говоря о ярких поэтах и прозаиках, немилых газете «Завтра», а стало быть, теперь и «ЛГ»)?!

Хочу еще обратить внимание на феноменальный почин «ЛГ»: в связи с победой центристских сил в Государственной думе в последних номерах началось откровенное шельмование членов Комиссии при Президенте РФ по госпремиям в области литературы. Мол, кто там такие? Кто им дал право судить? И вообще, там демократы первого призыва, модернисты, их пора гнать. В стране поменялся вектор. Вот мы – за Россию, за соборность, за духовность, а они…Некоторые письма очень отдают политическим доносом… Одно непонятно: зачем позорятся? Ю. М. Поляков талантливый писатель. Зачем это ему? Ведь ясно любому: с переменами в Администрации президента поменяют и эту комиссию. Зачем в спину-то пинать? Разве прозаик Борис Екимов не патриот, разве И. Шкляревский Родину не любит, разве Олег Чухонцев, будучи одним из лучших поэтов России, недостаточно строго судит о литературе? Разве Лев Аннинский, один из самых искренних критиков, не достоин работать в такой комиссии? А Фазиль Искандер, а Д. Гранин? Мы уйдем, уйдем скоро, без ваших оскорблений. Я понимаю, вам хочется туда других, а лучше – вас. И так и будет, наверное! Потому что действительно победила «новая КПСС»…

Так вот, господа, проводящие анкетирование, вы спрашиваете: существует ли единое поле действия литературной критики вне зависимости от деления критиков на традиционалистов и постмодернистов? Боюсь, нет. Его нет ни в каком смысле хотя бы потому, что нет возможности рядом напечататься и друг друга прочесть. Повторяю, «они» читают только своих. Как и «наши» иногда брезгливо заявляют: да чтобы я их читал?!

Объединяют же лишь редкие, великие удачи. Книги, которые, несомненно, будут освоены (пусть даже «через не хочу») всеми, или почти всеми, писателями и критиками.

Но пройдет время – и только эти книги и останутся. А вся мышиная возня, вся шушера со своим копеечным остроумием забудется, превратится в тлен. И будущему россиянину покажется, что вот, спал-спал одинокий великий писатель на печи, встал да и создал гениальное произведение. И все вокруг восхитились.

Елена Чижова:

1. Ответ на этот вопрос (впрочем, как и на множество других «русских вопросов») следует искать не на узком профессиональном поле, в данном случае – литературной критики. Речь, скорее, здесь может идти о фатальном положении вещей или, если угодно, традиции, уходящей в историю Российской империи. Со времен Петра Первого главным свойством русской общественной мысли было и остается раскольничество. Из поколения в поколение мы словно имеем дело с двумя разными народами, волею судеб сосуществующих на одном имперском пространстве: российское общество рассчитывается «на первый-второй» и расходится по разным, но неизменно враждебным друг другу лагерям.

В зависимости от исторического момента (что можно проследить едва ли не по десятилетиям) каждый из лагерей поднимает на щит некое абстрактное понятие, которое соотносится с «вражеским» абстрактным понятием как два противоположных числа (+1) и (–1): консерватизм и либерализм, славянофильство и западничество, буржуазия и пролетариат, свобода и государственность. Список можно продолжить. Создается впечатление, что, войдя в «зрелый возраст», российский человек проходит своеобразную конфирмацию – произносит клятву верности. Проблема, однако, всякий раз состоит в том, что именно к абстрактным понятиям российское мышление не умеет относиться строго. Индивидуальное сознание наделяет избранный догмат не вполне ясным, даже для него самого, содержанием. Возможно, вследствие того, что русская церковно-философская традиция не прошла жесткой схоластической выучки, сформировавшей основы европейского мышления. Особенно это очевидно там, где русские заимствуют устоявшиеся европейские понятия (демократ, консерватор, либерал, социалист и т. д.). Их они примеряют особенно легко и охотно, превращая в карнавальные костюмы, под которыми всегда угадываются физиономии и фигуры, вкорененные в нашу историю.

Видимо, русский язык отстает в своем историческом развитии от основных западноевропейских языков, то есть эффективно работает с «коренными», конкретными понятиями: хлеб, вода, враг, смерть, мать, отец и т. п. Именно они дарят россиян богатством ассоциаций и метафизических смыслов, недостижимых в области абстракций («умом Россию не понять…»). Российский доморощенный мыслитель, присягнувший слову «консерватизм», вряд ли сойдется с английским консерватором, поскольку под этим словом подразумевает в лучшем случае некую мифологему, часто не имеющую ни малейшего отношения к собственно консервативной традиции.