class="p1">III. 2. Предположим, что понятие универсальной коммуникативной структуры, некоего Пра-кода, всего лишь исследовательская гипотеза (решение, которое с эпистемологической точки зрения позволяет избежать всякого онтологического и метафизического гипостазирования, но с эвристической точки зрения не препятствует тому, чтобы анализ коммуникативных процессов способствовал выявлению этой структуры). В этом случае естественно, что серийное мышление как деятельность по производству форм, а не как исследование их предельных характеристик, не зависит от структурного и, имея дело со структурами, оставляет в стороне структурный анализ. Не исключено, что всякий случай коммуникации таит под спудом некую константную структуру, но серийная техника (в первую очередь техника, и только потом мышление, техника, предполагающая некое видение мира, но это видение не философского порядка) призвана созидать новые структурированные реальности, а не открывать вековечные структурные законы.
III. 3. Примем, однако, постулаты онтологического структурализма: итак, структуры, выявленные лингвистическими и этнологическими исследованиями, существуют на самом деле, являясь константами человеческого ума, т. е способами функционирования мозгового аппарата, чьи структуры изоморфны структурам физической реальности. Но в таком случае, структурные исследования призваны выявлять глубинные структуры, самые глубинные. Структуру cuius nihil maius cogitari possit (то, больше чего ничего нельзя помыслить). И почему нужно непременно думать, что это структуры тональной музыки, в то время как ученому более подобало бы задаться вопросом, а не являются ли указанные структуры структурами более общего порядка, охватывающими всю совокупность типов музыкальной логики, включая и тональную музыку, порождающими структурами, пребывающими по ту сторону всякой грамматики (например, грамматики тональной музыки), а равно по ту сторону всякого отрицания грамматики (как в атональной музыке), по ту сторону всякого членения шумового континуума на звуки – носители культурно обусловленных смыслов?
Легко понять, что такого рода исследование было бы именно тем, чего ждут от структурной методологии, и оно могло бы показать, как осуществлялся переход от греческой музыкальной шкалы, восточной, средневековой к темперированной шкале и от нее к гамме и россыпям поствебернианской музыки. И легко было бы заключить, что такому исследованию следовало бы заниматься разработкой не какой-то исходной системы, например, такой как тональная, но разработкой механизма порождения всевозможных звуковых оппозиций в том смысле, в каком этим занимается порождающая грамматика Хомского [289].
III. 4. Напротив, как явствует из работ Леви-Стросса, главная задача структурного мышления состоит в том, чтобы противопоставить серийной технике, занятой творением истории, созиданием новых разновидностей коммуникации, некие изначальные и предустановленные структуры для того, чтобы иметь соответствующую точку отсчета при оценке новых видов коммуникации, рождающихся как оппозиция к этим параметрам. Это было бы все равно что судить о законности какого-либо революционного деяния, противопоставляющего себя существующим установлениям, и при этом взывать к суду отвергаемых учреждений. Процедурная сторона безупречна, на деле так и бывает, но с исторической точки зрения такое поведение смехотворно. Обычно научному исследованию вменяют в задачу выявление более обширных параметров, позволяющих установить взаимосвязь отрицаемого начала с тем действием, которое его отрицает. Но всякое исследование тормозится, как только выясняется, что отвергаемое воплощает собой вечную и неизменную природу вещей. И непонятно, чем тогда отличается эта установка от поведения Гремонини, который отказывался смотреть в телескоп Галилея из страха утратить четкость и ясность имеющихся у него на этот счет представлений, ведь птолемеевская теория обращения сфер была единственным естественным объяснением движения планет. Когда идет в ход такая аргументация, вот тогда-то и делается очевидной опасно консервативная природа структурализма Леви-Стросса (но только Леви-Стросса). Структуралистская методология, притязающая на открытие неких координат вечности внутри всякого текучего исторического процесса, должна уметь приглядываться к поворотам истории, чтобы выверять на них выявленные ею структуры, выясняя их пригодность к анализу нового. И тем более это необходимо, когда (и кажется, все структуралисты отдают себе в том отчет) универсальные структуры не выводятся из всей совокупности частных случаев, но постулируются как теоретическая модель, воображаемая конструкция, которая должна мочь объяснить все, что есть и может случиться. И было бы неразумно отвергать скопом и с порога у новых форм коммуникации право на жизнь только потому, что они структурируются в направлениях, не предусмотренных теорией, разработанной еще до того, как эти новые модальности сложились [290]. Конечно, может случиться так, что эти новые модальности окажутся некоммуникативными, но не следует возлагать на теорию слишком большие надежды, она не всегда может охватить всё. В этом случае серийность поставила бы под сомнение слишком жесткий принцип двойного членения всякого языка, или убеждение в том, что всякая коммуникативная система непременно язык, или представление о том, что искусство непременно должно что-то сообщать…
III. 5. Не приняв во внимание опасностей, подстерегающих данный метод, – и мы о них уже говорили, – легко поддаться соблазну и начать сокрушать противника уничтожающими определениями типа: «Те, кто не с нами, не демократы». Но именно так и поступает с противником Леви-Стросс, утверждая: поскольку я признаю существование обязательных структур, я материалист, поскольку серийное мышление говорит о возможности творческой модификации этих структур, оно идеалистично.
Если продолжать полемику на уровне словесных игр, то ответ не представляет затруднения: поскольку Леви-Стросс признает наличие естественных необходимых структур, не зависящих от исторической эволюции, он механицист; но поскольку серийное мышление признает возможность того, что в процессе исторической эволюции вместе с контекстом меняются и сами структуры понимания и вкуса, оно – диалектико-материалистическое. Но не следует предаваться этим пустопорожним играм.
Все это, однако, не исключает важности для серийного мышления того, что собственно и превращает эту технику в видение мира и в “мышление”, – социально-исторического обоснования кодов, убежденности в том, что надстроечная деятельность могла бы способствовать изменению этих кодов и что всякое изменение коммуникативных кодов имеет следствием формирование новых культурных контекстов, организацию новых кодов, постоянную их реструктурацию, историческую эволюцию коммуникативных модальностей в соответствии с диалектическими отношениями между системами коммуникаций и социальным контекстом. Достаточно вспомнить корреляции, выявленные Анри Пуссером, между миром тональной музыки и эстетикой тождества, повторения того же самого, вечного возвращения, с представлениями о замкнутом и повторяющемся времени, которые отражают и развивают вполне определенную консервативную педагогику и идеологию, свойственные определенному обществу, с определенной политической и социальной структурой [291].
IV. 1. Вышесказанное имеет смысл для анализа тех явлений, при изучении которых применяются структурные решетки.
Конечно, сходство ищут, предполагая постоянство. Если, как напоминает нам Дюмезиль [292], самым разным народам свойственно представлять богов триадами, то, стало быть, это соответствует некоторым непреходящим потребностям человеческого ума или, по крайней мере, такого ума, который мыслит религиозно. Но с какой стати группировать народы по числу изобретаемых ими богов, а
