И все-таки Бурденко решил оперировать.
И вот уже больной лежит на операционном столе, лицом вниз. На гладко выбритом затылке специальным инструментом — трепаном — проделано небольшое отверстие. Перед хирургом открыто окно в мозг. Он хорошо виден — живой, пульсирующий, немного похожий па губку, пропитанную кровью. Николай Нилович металлическим шпателем, обернутым тонким слоем влажной ваты, осторожно приподнимает мозжечок и раздвигает большие полушария мозга. Словно в глубоком ущелье, видит он большую чужеродную опухоль. Его руки снова за работой.
Все, кто присутствует в операционной, затаили дыхание. Будь осторожен, хирург! Малейшая неточность, одно случайное прикосновение к поверхности продолговатого мозга — и здесь же, на операционном столе, может наступить смерть больного!
Но Бурденко спокоен и предельно собран. Еле уловимы движения его рук там, в глубинах мозга. Только выступивший на лбу пот показывает огромное напряжение хирурга.
И вот наконец опухоль удалена. Николай Нилович осторожно вынимает ее через отверстие в затылке и со вздохом облегчения бросает в специально приготовленный таз.
Операция закончилась успешно. Петр Д. вырван из объятий смерти, он будет жить, учиться, работать.
А сколько таких операций проделал Бурденко! Сколько жизней он спас! Скольким людям вернул здоровье, радость и счастье!
Слесарь К. из Челябинска: у него быстро росла опухоль шишковидной железы (железа внутренней секреции, находится в толще мозга). Он наверняка погиб бы, если бы не сложная операция, блестяще сделанная Н. Н. Бурденко. Артист балета Н. из Свердловска. Он стал слепнуть, а виной была опухоль в области так называемого турецкого седла (анатомическое образование в головном мозгу), давившая на зрительный нерв. После операции он снова стал: выступать на сцене. Колхозник Д. из Рязанской области: в Институт нейрохирургии попал с параличом рук и ног. Спустя короткое время после операции по удалению опухоли он, как и прежде, играючи поднимал пятипудовые мешки.
А что, если бы болезнь поразила всех этих людей па несколько лет раньше, до того, как Бурденко начал делать свои замечательные операции? Тогда вряд ли что-нибудь смогло бы спасти их: диагноз «опухоль мозга», был, по существу, равносилен смертному приговору.
Вторгаться в мозг заставляли не только «мирные» опухоли, но и боевые повреждения. В 1939 г. в Институт нейрохирургии с Дальнего Востока привезли летчика В.: во время боев с японскими захватчиками у реки Халхин-Гол он был ранен, осколок снаряда (инородное тело) застрял в левой лобной доле (части головного мозга). От тяжелой инвалидности его спасла лишь твердая и опытная рука хирурга Бурденко.
Все эти и многие другие операции на головном мозгу, которые делал Николай Нилович, требовали исключительно тонкого расчета и ювелирного мастерства.
— Нейрохирургическая операция, — часто повторял Бурденко, — должна идти с точностью апробированного физиологического опыта.
Кроме удаления опухолей и различных инородных тел он производил и другие сложные вмешательства, такие, как операции на сосудах мозга (при внутричерепных аневризмах), на нервах (при невриномах слухового нерва), а также в случаях, когда требовалась перерезка чувствительного корешка (так называемого гассерова узла), на желудочках мозга (для иссечения сосудистого сплетения — сплетения кровеносных сосудов), расширения сильвиева водопровода (анатомического образования в головном мозгу) и др. При очень опасных, чреватых различными осложнениями ранах и надрывах наружной стенки так называемых венозных синусов (венозных полостей) Николай Нилович закрывал их по своему методу, пластически — наружным листком твердой мозговой оболочки.
Все эти и многие другие операции Николай Нилович производил не только в Институте нейрохирургии, но и в военно-медицинских учреждениях, в частности — в Главном военном госпитале (ныне он носит имя Н. Н. Бурденко).
Самобытную талантливость, кипучий, деятельный ум и неутомимую силу умных искусных рук — вот что принес Бурденко в военно-полевую хирургию, в нейрохирургию и в другие отрасли медицины.
…Вместе с делегацией американских ученых-медиков Институт нейрохирургии посетил журналист, представлявший крупную чикагскую газету. Когда после нескольких дней знакомства американцы покидали институт, журналист почему-то был в состоянии необычайной растерянности.
— Не понимаю, ничего не понимаю, — в смятении признался он своему переводчику. — Оказывается, профессор Бурденко за свои блестящие операции получает не такое уж большое жалованье. Да ведь у нас он зарабатывал бы миллионы долларов! А здесь… здесь он фактически лечит даром, да еще обучает своим методам других хирургов. Нет, это непостижимо…
Конечно, человеку, привыкшему переводить все на звонкий язык долларов, невозможно было понять, зачем выдающийся хирург так тщательно учит молодых врачей, так придирчиво шлифует их мастерство, так щедро передает им свои знания, опыт, умение.
А Бурденко закладывал основы для широкого расцвета советской нейрохирургии: он знал, что она будет нужна и в мирную, в в военную пору. Он радовался появлению новых нейрохирургических институтов и клиник — в Ленинграде и Ростове-на-Дону, Харькове и Горьком, Киеве и Иванове, Свердловске и Перми, Тбилиси и Одессе. Он гордился успехами своих учеников и сотрудников, ставших затем академиками и профессорами, — Б. Г. Егорова и А. А. Арендта, М. 10. Раппопорта и Л. А. Корей-ши, А. И. Арутюнова и А. А. Шлыкова, Г. П. Корнян-ского и И. М. Григоровского. Он испытывал огромное удовлетворение оттого, что разработанные учеными новые методы нейрохирургических операций входили в повседневную практику советских военных и гражданских врачей.
«Если поставить совершенно конкретно вопрос о сравнении советской нейрохирургии с западноевропейской и американской, — с гордостью писал Бурденко в одной из своих статей, — то здесь ответ может быть краток: нет ни одного метода, которым не овладели бы представители нашей дисциплины; нет ни одной операции, которой не производили бы у нас в Советском Союзе; нет ни одной из современных концепций нейрохирургии, которая не была бы активно разработана советскими нейрохирургами». А по многим проблемам, в частности по проблемам военно-полевой нейрохирургии, советские ученые уже в те годы далеко опередили западноевропейских и американских специалистов. Это дало повод некоторым зарубежным ученым и врачам говорить, что нейрохирургия становится «советской наукой».
Да, в советской стране нейрохирургия — одна из самых молодых отраслей медицины — постоянно развивалась, шествовала вперед, одерживая одну победу за другой, спасая от верной гибели десятки, сотни, тысячи людей. Возглавлял нейрохирургию признанный лидер — Николай Нилович Бурденко.
Его работы получили всеобщее признание: в марте 1941 г. постановлением Совета Народных Комиссаров Союза ССР за общеизвестные научные работы по хирургии центральной и периферической нервной системы академику Бурденко была присуждена Государственная премия I степени.
Среди огромного числа поздравлений, полученных Николаем Ниловичем в те дни, выделялось одно письмо. «…Больше всего в Вас я ценю всю совокупность знаний, эрудиции и талантов, труда и горения, кои создали из Вас первого хирурга нашей страны, — писал ему профессор С. С. Юдин. — Будучи творцом и основоположником отечественной нейрохирургии. Вы не замкнулись в интересы этой обширной и увлекательной специальности, а навсегда остались непререкаемым авторитетом в любых вопросах хирургии, общей и клинической, гражданской и военной».
Под этим письмом, бесспорно, могли бы подписаться все советские хирурги, в первую очередь — военные врачи.
УЧЕНЫЙ-ГРАЖДАНИН
В те годы в нескольких странах работали искусные нейрохирурги: Кушинг и Бейли в Америке, де Мартель во Франции, Дэнди в Англии, Оливеркрона в Швеции, Гулеке и Эльсберг в Германии… Со многими из них Бурденко постоянно поддерживал связь — обменивался научной литературой, сообщал о новых операциях, рекомендовал наиболее целесообразные методы диагностики и лечения, советовался по поводу неясных проблем.
Дружеские отношения, существовавшие у Бурденко со многими зарубежными учеными, не мешали ему, однако, видеть крупные недостатки медицины буржуазных государств, контрасты, порожденные капиталистической действительностью.
Да, в Берлине и Париже были замечательные клиники, прекрасно оснащенные и оборудованные, с большим штатом врачей, медицинских сестер и другого обслуживающего персонала.
Но ведь лечение здесь было платным, платить нужно было за каждый день пребывания в клинике, за каждый укол и каждую перевязку; особенно высокая плата требовалась за операции. Лечиться в таких условиях было дорогим удовольствием, недоступным простым труженикам. Поэтому фешенебельные клиники зачастую пустовали, а неимущий люд лечился у фельдшеров и даже знахарей.
