В тот же седьмой год после инсульта моя суточная потребность во сне сократилась с одиннадцати часов до девяти с половиной. До этого помимо продолжительного ночного сна я еще охотно спала днем. Мои сны в течение первых семи лет были весьма причудливым отражением того, что происходило в мозгу. Вместо людей и связанных с ними сюжетов в моем сознании прокручивались какие-то разрозненные обрывки данных. Полагаю, что эти сны отражали процесс компоновки мозгом цельных образов из фрагментарных сведений. Для меня стало настоящим шоком, когда мне снова стали сниться люди и связанные с ними сюжеты. Поначалу сцены, которые я видела, были отрывочны и бессмысленны. Однако к концу седьмого года мой мозг был уже так загружен в течение ночи, что, просыпаясь, я чувствовала себя не особенно отдохнувшей.
В течение восьмого года восстановления я наконец снова стала воспринимать тело как твердое, а не текучее. Я начала заниматься водными лыжами и полагаю, что связи моего мозга с телом укрепились благодаря тому, что мне приходилось заниматься на пределе возможностей. Должна признаться, что, хоть я и рада снова чувствовать себя твердой, мне не хватает утраченного ощущения текучести ― этого постоянного напоминания о нашем единстве с окружающим миром.
Свою нынешнюю жизнь я бы назвала идеальной. Я по-прежнему гастролирую в роли Поющего Ученого, рекламируя гарвардский Банк мозга, работаю в школе медицины Индианского университета в Индианаполисе, регулярно сотрудничаю в качестве консультанта по нейроанатомии с Институтом протонной радиотерапии Среднего Запада, расположенным в здании Циклотрона Индианского университета, где мы ведем борьбу с раком с помощью очень точно направленных протонных лучей. Кроме того, я стараюсь помогать людям, перенесшим инсульт, участвуя в разработке системы виртуальной реальности, позволяющей пациентам проходить неврологическую реабилитацию с помощью того, что я называю зрительно направленными целями.
Что касается физической активности, рано утром я обожаю кататься на лыжах по озеру Монро, а вечерами уверенно гуляю в окрестностях дома. Я развлекаюсь в своей художественной мастерской, создавая изделия из цветного стекла (в основном модели мозга), и играю на гитаре, которая служит мне неиссякаемым источником наслаждения. Я по-прежнему ежедневно разговариваю с мамой и как президент филиала NAMI в Большом Блумингтоне продолжаю активную общественную работу, связанную с психическими заболеваниями. Свою задачу я теперь вижу в том, чтобы помогать людям освобождать скрытые в них душевный покой, радость и величественную красоту.
За прошедшие годы мне удалось поделиться своей историей со многими: с читателями журналов Discover и О: The Oprah Magazine Опры Уинфри, выпускаемого Американской ассоциацией по борьбе с инсультами (ASA) Stroke Connection Magazine и Stroke Smart Magazine, издаваемого Национальной ассоциацией по борьбе с инсультами (NSA). Рассказ о моем восстановлении можно было услышать в программе The Infinite Mind на PBS, по-прежнему он звучит в программе Profiles радиостанции WFIU[14]. Кроме того, PBS выпускает замечательную программу под названием The Amazing Brain из серии Understanding, которая транслируется на всю страну. Я очень советую вам ее смотреть, потому что ее создатели проделали замечательную работу, чтобы рассказать людям о пластичности нашего мозга.
Глава 15
Мой инсульт был мне наукой
Я благодарна судьбе и несказанно удивлена, что, совершив это неожиданное путешествие в глубины собственного мозга, сумела полностью восстановиться в физическом, когнитивном, эмоциональном и духовном плане. Многолетнее восстановление способностей левого полушария было для меня по целому ряду причин необычайно сложной задачей. Лишившись функций нейронных сетей своего левого полушария, я лишилась и множества личных качеств, которые были, очевидно, связаны с этими микросхемами и определяемыми ими способностями. Восстановление функциональных клеток, анатомически связанных с эмоциональными реакциями и негативными мыслями моей жизни, открыло мне глаза на вещи, которых я раньше не понимала. Мне хотелось восстановить способности левого полушария, но я должна сказать, что у меня были и пытавшиеся восстать из пепла левого полушария качества, которые, откровенно говоря, стали теперь неприемлемы для моего правополушарного представления о том, кем я хочу быть. Прошедшие годы были чрезвычайно интересны как с нейроанатомической, так и с психологической точки зрения.
Вот вопрос, который вставал передо мной вновь и вновь: "Должна ли я возвращать себе ту или иную эмоцию или черту, связанную с воспоминанием или способностью, которую я хочу восстановить?" Например, смогу ли я восстановить восприятие собственного "я", предполагавшее, что я существую как некая твердая единица, отделенная от всего остального, не восстанавливая клеток, связанных с моим эгоцентризмом, настойчивым желанием спорить, потребностью в своей правоте и страхом расставания и смерти? Могла ли я снова узнать цену деньгам, не зацикливаясь на нейронном уровне на чувствах нужды, жадности или эгоизма? Могла ли я вернуть свою власть в этом мире и снова играть в иерархические игры, не утрачивая чувства сострадания и осознания всеобщего равенства? Могла ли я снова стать полноценным членом семьи, не зацикливаясь на проблемах, связанных с моим статусом младшей сестры? И самое важное — могла ли я сохранить обретенное чувство связи с вселенной, вернув себе определяемую левым полушарием обособленность собственной личности?
Я хотела знать, какую часть обретенного мной правополушарного сознания с его системой ценностей и определяемой им личностью мне придется принести в жертву, чтобы восстановить способности левого полушария. Я не хотела терять связь с вселенной. Я не хотела ощущать себя твердым телом, отделенным от всего остального. Я не хотела, чтобы мой разум вертелся так быстро, что я бы утратила контакт с подлинным "я". Откровенно говоря, я не хотела отказываться от нирваны. Какую цену пришлось бы заплатить моему правополушарному сознанию, чтобы меня снова можно было считать "нормальной"?
Современные нейробиологи, кажется, удовлетворяются интеллектуальным анализом функциональной асимметрии двух полушарий нашего мозга в неврологическом плане. Однако психологические и личностные отличия, связанные с этими структурами, пока обсуждались минимально. Характер правого полушария чаще всего высмеивался и изображался в весьма неприглядном свете, потому что правому полушарию недоступно понимание речи и последовательных мыслей. По аналогии с доктором Джекилом и мистером Хайдом наша правополушарная личность изображается как неуправляемый, возможно, склонный к насилию, умственно отсталый, несознательный и жалкий невежда, без которого нам, вероятно, было бы только лучше! Левое полушарие, напротив, постоянно рекламируется как сведущая в языках, последовательная, методичная, рациональная и умная структура, служащая к тому же вместилищем нашего сознания.
До того как у меня произошел инсульт, клетки моего левого полушария умели преобладать над клетками правого. В итоге оценочные и аналитические левополушарные свойства в моей личности тоже преобладали. Когда случилось кровоизлияние и я лишилась тех клеток в речевом центре левого полушария, которые определяли мое "я", они уже не могли подавлять клетки правого. В итоге я приобрела отчетливое представление о двух очень разных личностях, совместно обитающих в моей черепной коробке. Эти две половинки мозга не только воспринимают окружающее и мыслят по-разному на нейронном уровне, но и демонстрируют разные ценности, связанные с теми типами информации, которые каждая из них воспринимает, поэтому и свойства, которые они проявляют, тоже разные. Наука, которой стал для меня мой инсульт, состоит в том, что в основе моего правополушарного сознания лежит характер, связанный с ощущением глубокого душевного покоя. Он всецело предан выражению покоя, любви, радости и сострадания к окружающим.
Это, разумеется, не значит, что я полагаю, будто у меня раздвоение личности. На самом деле все обстоит намного сложнее, чем я описала. Обычно человеку трудно, если вообще возможно, отделить свое правополушарное сознание от левополушарного, потому что каждый воспринимает самого себя как одну личность с одним сознанием. Однако большинство людей, если им помочь, способны без труда выделить эти две личности если не в самих себе, то по крайней мере в своих родителях или каких-то других людях, играющих важную роль в их жизни. Моя цель состоит в том, чтобы помочь найти полушарный дом каждого из сознаний, чтобы чтить их индивидуальность и, быть может, успешнее влиять на самоидентификацию. Узнав, кто живет у нас в голове, мы можем использовать более полушарносбалансированный подход к тому, как решаем жить.
