«Гетеризм может, конечно, возникать и при всяких других обстоятельствах, так как он является ближайшим ответом на всякую попытку поставить границы чувственности. Но даже и у культурных народов он часто еще заключает в себе нечто, напоминающее ничем неограниченную необузданность, аналогично происшедшей от свободной любви проституции. В то время как современные европейские народы стремятся вообще воплотить и почитать все прекрасные качества женщины в законных супругах, веселая, умеющая вращаться в свете и обладающая художественным чутьем гетера представляет часто чуть ли не идеал по сравнению с замужней женщиной, загнанной в тесные рамки дома и отставшей в своем умственном развитии. Такие женщины, как Фрина или Аспазия, являются представительницами древней свободы любовной жизни, которая давала женщине равные права с добивающимся ее любви мужчиной. Куртизанки Италии во время ренессанса, японские гейши, китайские цветочницы и индейские баядерки – все отличаются одной общей, не лишенной благородства чертой: веянием свободного, просветленного искусством существования. Они достигли, правда, независимости от давящего господства мужчины и домашних обязанностей, принеся в жертву лучшее свое достояние, но зато некоторые дарования женщины, которые обыкновенно глохнут, у них достигают блестящего развития. Таким образом, проституция в лучших своих формах может даже послужить способом, при помощи которого спасенные и развитые благодаря ей черты женского существа могут оказывать известное влияние на развитие культуры».[331]
Камилл Карл Шнейдер[332] называет «наиболее глубокое побуждение во взаимной игре между мужчиной и женщиной» художественным и замечает: «Кто же решится отказать во всякой этической ценности даже глубоко падшей, по-видимому, проститутке? Именно потому, что я все яснее и яснее сознаю, что поведение женщины в ее половой жизни не составляет еще ее обязательной характеристики, потому что я чувствую, что из глаз женщины глядит на нас художественный элемент мироздания, вся глубокая и загадочная мистика существования, – именно потому я не могу смотреть на женщину единственно, как на олицетворенную эротику».
Этот художественный момент в проституции не ускользнул и от старых авторов, как Мантегацца,[333] который говорит об «эпикурейской» и «эстетической» проституции. Зангер[334] упоминает о «poetical courtesans». Роберт Брунхубер[335] характеризует проституцию Иошивары следующими словами: «От этой современной женщины веет на вас дыханием античного, эллинского воззрения на любовь и чувственные наслаждения, которое видело благородство полового инстинкта не в шаткой благопристойности, т. е. не в вопросе звания, а в сочетанном с красотой достоинстве личности. Здесь этот идеал осуществлен». Из новейших художников слова превосходно изображал свободный художественный элемент проституции особенно Франц Ведекинд. Таковы: «Ящик Пандоры», «Танец мертвецов», «Гидалла», «In allen Wassern gewaschen». (В русск. перев.: Полное собр. сочин., изд. «Шиповника»).
Как остаток свободной, необузданной половой жизни, проституция должна содержать те же эстетические факторы. Ритмические призывные звуки и восклицания, ритмические движения, вообще наслаждение, выражающееся во всяких активных формах, в связи с эстетическим действием на глаз при помощи цветных предметов, пестрых украшений и т. д., характеризуют любовную жизнь уже даже у животных и играют значительную роль в половой жизни первобытных народов, представляя действительное средство полового подбора.[336]
Людвиг Якобовский сделал очень остроумную попытку объяснить этот художественный, полный активности элемент примитивной половой жизни сопутствующими двигательными явлениями до и послеполового акта.
«Особенное значение имеют перед актом движения во время походки. В них заключается тенденция – в тот момент именно, когда первобытный мужчина видит вблизи от себя первобытную женщину – привлечь к себе ее внимание. Я уже указывал, что это достигается призывными звуками, но действие их еще в более значительной степени усиливается благодаря удивительным движениям походки. Такие движения, вероятно, были приятны для женского глаза. Вначале в них, должно быть, сказывался ритм, размеренный характер танца. Здесь мы должны искать зачатки эстетического чувства, причем первобытная женщина превосходит в этом отношении первобытного мужчину – факт, который можно проследить на протяжении всего человечества. Эти движения до и во время полового акта были зародышем эротических танцев. «До того момента, как первобытный мужчина замечал первобытную женщину, сопутствующее физическое движение, вероятно, только ослабляло психическую тяжесть от неопределенной потребности полового сношения; он просто делал бурные шаги или скачки. И только когда он замечал ее, шаги его обнаруживали стремление поскорее приблизиться к ней и желание привлечь ее внимание. Этому внезапному приближению соответствует удаление послеполового акта. Оба момента – приближение и удаление – образуют первый эротический танец. Якобовский описывает далее, как именно первобытная половая жизнь, с которой так тесно связана проституция, сопровождалась выражением наслаждения в движениях, в которых непринужденно и произвольно сказывалась вспыхивающая сила инстинкта; как эти двигательные половые импульсы все более и более оттеснялись с развитием культуры; наконец, какое убедительное доказательство представляет в этом отношении история эротических танцев, которые в своей современной форме (contre, frangaise, кадриль) обнаруживают только утонченные и беспорядочные видоизменения и вариации «искания» до полового акта и «удаления» после него.[337]
Музыка и свободная речь в эротической песнетакже могут рассматриваться, как известные формы разряжения двигательных половых импульсов, которыми пропитано все примитивное домогательство любви. А комбинированное действие их проявляется при половых празднествах и оргиях, при которых стремятся достигнуть упомянутого нами выше самоотречения, религиозного упоения и экстаза. Можно привести тому множество примеров. Так, два первобытных племени, Но и Mundari показывают пример полового подбора в его грубейшей форме во время их ежегодных празднеств, когда возбужденные дионисьевские танцы и распутные, порочные речи связаны с дикими оргиями всех присутствующих.[338] Такие же народные празднества с дикими круговыми танцами и большой половой свободой встречаются на Малайских островах и на Формозе.[339] Австралийский «korrobory» или «корробери»,[340] гавайский «hula-hula»,[341] танцы timoradi на Таити,[342] развратный танец девушек kuthiol на Япе[343] также частью связаны с оргиями необузданной, первобытной половой жизни. О танцах австралийского племени Dieyerie Самуэль Газон говорит: «В этом танце принимают участие только мужчины и женщины. Они превосходно следуют такту под стук бьющих boomerang и хлопанье в ладоши нескольких женщин. За танцами следует половое смешение, во время которого всякая ревность нетерпима». Об одном осеннем празднике он сообщает «Танцевальному празднику предшествуют приготовления в течение нескольких недель; ссоры запрещены; во время празднества господствует промискуитет».[344] Неприличные танцы и дикие телодвижения, как подготовительный акт к половому сношению, существуют также у Ватшанди в Австралии,[345] у негров западной Африки в Конго,[346] у Пури в Южной Америке,[347] у индейских девушек племени Pebas.[348] По Холъдену, у каффров пенье и танцы продолжаются на свадьбах до полуночи. Партия жениха и партия невесты танцуют друг против друга, не смешиваясь. Но чем позднее становится, тем больше усиливается возбуждение, тем больше разгораются страсти. Влияние пенья, напряжение мускулов, жестикуляция прыгающих и танцующих становятся совершенно необыкновенными. Манера, с какой иной возбужденный субъект выскакивает из рядов, подпрыгивает в воздухе, бросается взад и вперед, не поддается никакому описанию. Эти бурные экзерциции кончаются обыкновенно около полуночи, после чего гости расходятся большей частью парами, чтобы проспать ночь вместе.[349]
Весьма эротический танец племени Jolof на Сенегале описывает французский военный врач, автор анонимного произведения «L’amour aux colonies».[350] Это так называемый танец «Anomalis fobil» или «Danse du canard amoureux» (танец влюбленного селезня), во время которого танцор подражает любовным движениям этого животного, а танцовщица подымает свои платья и под неприличные песни чрезвычайно похотливо обнажает нижнюю часть тела, производя ею движения взад и вперед. Танцы эти выполняются на улице, публично.
