К какой бы из этих формулировок мы не склонились, необходимо допустить, что в сновидной активности сознания должно наблюдаться усиление «визуализации» психологических содержаний. А уже в силу одной этой визуализации сменяющих друг друга во времени переживаний должно происходить взаимодействие образов, неизбежно приобретающее характер символически окрашенных «подстановок», близких к некоторым из «риторических фигур» лигвистики (метонимия, синекдоха и т. п.). «Язык» сновидений выступает при таком понимании как следствие визуализированности переживаний в условиях сновидно измененного сознания, с одной стороны, и динамизма этих переживаний — с другой. Одновременно он является также в какой-то степени возвратом к тому своеобразному способу синкретического увязывания значений, который заведомо преобладает на наиболее ранних этапах онтогенетического созревания мысли.
Должны ли мы отказываться от такого истолкования только потому, что звучащий здесь принцип регрессии широко вошел в обиход психоаналитических построений? Думать так, значило бы стать на путь, на котором сверхосторожность может привести, в конечном счете, к обеднению анализа. Мы приводили выше (§36) примеры психосоматических и психоаналитических теорий, в которых неадекватное использование принципа регрессии обусловило выводы, вызывающие удивление насколько невзыскательны авторы этих теорий в отношении строгости используемых ими доводов, как беззаботно относятся они к тому, чтобы выдвигаемые ими положения были хоть в какой-то степени объективно аргументированы. Эти теории, однако, только при очень невдумчивом к ним отношении можно оценить как компрометирующие сам принцип регрессии, как теоретическую категорию. То, что психоаналитическая школа использовала понятие регрессии во многих случаях необоснованно и наивно, менее всего, конечно, снижает значимость и эвристичность самого этого понятия. Принцип биологической регрессии (понимаемой, естественно, не как простой возврат к пройденным фазам эволюции, а как отзвук этих фаз, подчас очень видоизмененно проявляющихся в новых условиях) вошел в систему научных представлений еще в XIX веке, как естественное дополнение принципа биологической эволюции. Вряд ли можно перечислить множество биологических, а в дальнейшем (особенно после периода работ С. П. Боткина, И. И. Мечникова, Jackson) также клинических представлений, в развитии которых этот принцип сыграл свою глубоко полезную роль.
Мы могли бы, следовательно, нисколько не опасаясь упрека в необоснованной уступчивости по отношению к психоаналитической доктрине, принять гипотезу о связи определенных черт сновидений с последствиями визуализации абстрактных представлений, наблюдаемой в условиях подавления активности второй сигнальной системы, возможно, как своеобразный «регрессивный» феномен. Приняв же эту гипотезу, можно ответить, пусть в какой-то предварительной форме, на очень трудный вопрос: почему вероятная по многим причинам зависимость сновидений от аффективно окрашенных установок, от эмоциональных переживаний субъекта не всегда проявляется в отчетливой, легко уловимой форме?
Ответ заключается в том, что «язык» сновидений не всегда подчинен тем же законам, которые определяют «язык» бодрствующего сознания. Сновидение, согласно этой гипотезе, часто говорит о «том же» (т. е. о тех же переживаниях, которые преимущественно занимают или занимали когда-то субъекта в состоянии бодрствования), но «иначе», опираясь на систему иных связей между психологическими содержаниями, чем те, которые характерны для бодрствующего сознания. Возникающий же при этом символизм сновидения есть лишь неизбежное следствие того особого способа связей между психологическими содержаниями, который преобладает в рамках чувственно-конкретного бессловесного, образного мышления, не непользующего связи логические[86]. Именно это обстоятельство не было, по-видимому, в свое время учтено Freud, превратившим тенденцию к символике в специфическую (по Jung, даже в «таинственную») прерогативу «Бессознательного» (в выражение антропоморфной «стратегии обмана Цензуры»).
Для того чтобы понять подлинные корни символики сновидений, мы должны задаваться не телеологически звучащим вопросом, «для чего» сновидение приобретает символический характер, а детерминистически звучащим «почему» оно этот характер имеет. Тогда станут более ясными вынужденность, вторичный характер этой символики, ее неизбежность как выражения определенных системных отношений (определенных связей между значениями), которые вытекают из образности сновидных переживаний. Одновременно станут яснее причины специфической «странности» сновидений и их нередко лишь обманчивой отчужденности от того, что имеет или имело когда-то особое значение для сознания бодрствующего.
§110 Методика «управляемых сновидений» по Desoille
Мы изложили одно из возможных истолкований проблемы сновидений, вытекающее из теоретической концепции установок и генетического подхода к проблеме сознания. Подкрепляют ли, однако, изложенную выше трактовку какие-либо экспериментальные данные, позволяющие проконтролировать ее основной тезис: представление о том, что причиной символического характера отражения установок в образах сновидений является особый тип связей между психологическими содержаниями, неизбежно выступающий на передний план при подавлении функций второй сигнальной системы?
Главным препятствием при попытках экспериментального изучения закономерностей динамики и природы сновидений всегда была неуправляемость этих своеобразных проявлений психической активности, невозможность для экспериментатора вмешиваться в их развертывание и произвольно устанавливать между ними и воздействующими стимулами именно те отношения, которые необходимы для анализа каких-то конкретных проблем. Неудивительно поэтому, что работы, начатые несколько лет назад во Франции Desoille и посвященные проблеме «управляемых сновидений в состоянии бодрствования» («réve éleillé dirigé»), привлекли серьезное внимание.
Название этой проблемы не является строгим. В работах Desoille [131] речь идет, конечно, не об управляемых сновидениях в точном смысле этого слова, а о свободных ассоциациях, возникающих, когда обследуемое лицо находится в дремотном состоянии. Спонтанное сценоподобное развертывание подобных ассоциаций экспериментатор, однако, в какой-то степени регулирует, задавая испытуемому соответствующие вопросы. Методика представляет собой поэтому как бы дальнейшее развитие известных приемов, введенных Jung, с тем только отличием, что продуцируются при ее помощи не отдельные слова, а более или менее связанные цепи образов.
Образы эти возникают в экспериментах Desoille при неодинаковых степенях глубины дремотного состояния (в состояниях, переходных между сном и бодрствованием и приближающихся в различных случаях и на разных стадиях эксперимента то к одному, то к другому из обоих этих полюсов). Desoille был проведен систематический анализ отношения этих образов к аффективным переживаниям и в результате показана связь, которая существует между подобной продукцией «ненаправленного» сознания, носящей характер зыбких, быстро трансформирующихся и порой очень причудливых визуализаций, и теми элементами прошлого опыта, которые имели наиболее интенсивную эффективную насыщенность. А более тщательное изучение показало и бесспорно символическую природу многих из вызывавшихся подобным образом сновидных образов.
Легко понять, какие методические преимущества имеет прием, разработанный Desoille, перед попытками анализа собственно сновидений. То, что в данном случае изучению подвергаются феномены, лишь приближающиеся к последним, полностью искупается возможностью направлять поток исследуемых свободных ассоциаций в каком-то определенном общем направлении, наиболее выгодном для конкретных задач эксперимента. Desoille не дает еще законченного теоретического истолкования выявленным им очень сложным психологическим картинам. Его теоретическая позиция где-то на полпути от истолкований психоаналитического стиля к классическим павловским трактовкам, при все более отчетливо ставящемся акценте на последних[87]. Для нас же наиболее интересен разработанный им и отраженный в его монографии и в лекциях (прочитанных им в 1965 г. в Сорбонне) метод регулирования и последующего анализа сновидной активности сознания. Его экспериментальные данные подтверждают представление об аффектогенности и символической природе сновидений, причем они одновременно помогают устранить из этих представлений некоторые долго их отягощавшие искусственные психоаналитические толкования.
