Помня о необычайной силе влияний слова, мы не должны, однако, забывать и то, что конкретные физиологические механизмы, на основе которых реализуются подобные влияния, еще во многом недостаточно ясны. Особенно затруднительным становится их выявление, когда влияние словесных раздражителей на вегетатику проявляется по строго локальному типу. При обсуждении, например, на Римском конгрессе 1964 г. [118], посвященном проблеме «осознаваемого опыта» («conscious experience»), неоднократно изучавшегося экспериментально феномена суггестивно вызванных признаков ожога кожи Schaefer было подчеркнуто, что мы не можем высказать даже предположительных суждений, каким образом на основе одних только, очевидно, симпатических нервных импульсов достигаются подобные грубейшие и одновременно четко ограниченные деструкции покровных тканей.
Неосознаваемые «выводы», возникающие в результате восприятия художественных образов, обычно имеют характер интуитивного (рационально не аргументируемого) и, несмотря на это, очень твердого, подчас, и эмоционально окрашенного «убеждения». Их формирование требует качественно особого психологического акта — интимно-индивидуального эстетического переживания. Поэтому подлинное постижение художественного образа не достигается в результате одного только рационального разъяснения смысла этого образа, хотя такое разъяснение создает важные предпосылки для более глубокого восприятия произведения искусства. Именно поэтому результаты художественного постижения действительности не вливаются непосредственно в фонд коллективного знания, т. е. сведений, которые имеют логически принудительный и непосредственно передаваемый характер.
Вся эта проблема «интуитивного знания» настолько сложна, что многие до последнего времени предпочитали ее обходить. Однако понимание важности этого вопроса, причем не только для теории художественного восприятия, проявлялось во многих психологических и философских течениях, в том числе в полузабытых. Э. Ю. Соловьев недавно напомнил, что еще Husserl обращал внимание на тот примечательный психологический факт, что «живое восприятие всегда... содержит... непроизвольное (и часто противоречащее нашему рациональному умыслу) истолкование: непосредственный эмоциональный приговор воспринимаемому. Я вижу лицо... человека, и у меня мгновенно возникает необъяснимое отвращение к нему. Мое "первое впечатление" уже содержит... какое-то убеждение, родственное логической интуиции по своей стойкости и категоричности... В восприятии оно уже завершено, уже имеет определенность личного мотива и не требует никакого развертывания в мысль для того, чтобы превратиться в поступок... Heidegger... называет убеждение, присутствующее в живом восприятии, настроением» [Вопр. филос., 12, 1966, стр. 83].
В подобных истолкованиях отражается понимание широкой представленности того, что мы сейчас называем неосознаваемой переработкой информации. Но очень показательно, что углубить теоретически это понимание ни Husserl, ни возникший в более позднем периоде экзистенциализм с его принципиальным непринятием рациональных категорий и экспериментального подхода так и не смогли.
Недавно состоявшийся XVIII Международный психологический конгресс (Москва, 1966 г.) явился яркой демонстрацией этого сдвига, не лишающего, конечно, психологию самостоятельности, но придающего ей вместе с тем черты «междисциплинарности»— отражения связующей роли, которую она начинает все более часто выполнять в отношении ряда областей знания, имеющих, казалось бы, мало общего между собой. В лекции, прочитанной для участников конгресса Piaget, эта тема усиления связующей роли психологии как своеобразно «центральной» науки прозвучала очень отчетливо.
Указание на то, что фрейдизм в некоторых отношениях явился шагом назад по сравнению с трактовками «бессознательного», сформировавшимися в допсихоаналитическом периоде, не исключает того, что в других отношениях представления Freud оказались, наплотив, более глубокими, чем идеи его предшественников (см. §32 и др.).
А если такая установка создалась, то она нередко приобретает исключительно высокую терапевтическую эффективность и совершенно независимо от осознания того, что было «вытесненным». На этом вопросе мы подробно остановились в пятой главе.
О значении, которое понятие «неосознаваемые формы высшей нервной деятельности» принимает при его более широком истолковании, см. § 60.
Для того чтобы точно охарактеризовать позицию Fraisse, необходимо указать, что несколько ниже приведенного выше замечания он подчеркивает совсем иные тенденции. Он обращает внимание на то, что идеи Freud способствовали созданию методов. ценных для исследования личности (Rorschach; «Thematic Aperception Test», 1935), предоставили проблемы и систему объяснений психологическим исследованиям (Mead, Kardiner, Linton), подвергались экспериментальной проверке (Farrel) и сами послужили основой для экспериментальных работ (Sears, Gouin-Decarie, Hartmann, Kris и др.). Поэтому Fraisse квалифицирует эти идеи как «основополагающие» и ставшие постепенно более доступными научной проверке. Он заканчивает параграф словами Tolman: «Клиницист Freud и экспериментатор Lewin были двумя людьми, память о которых сохранится навсегда, так как благодаря интуиции, различной у обоих, но дополняющей друг друга, они впервые сделали психологию наукой, применимой как к реальным индивидам, так и к реальным обществам» [146, стр. 85].
Цит. по вступительной статье А. В. Снежневского к кннге Wells «Павлов и Фрейд» (261, стр. 5).
Вестник Академии медицинских наук СССР, 1959, 1, 64—73.
См., например, в работе Freud «По ту сторону принципа удовольствия» аргументы в пользу локализации «системы сознания» в «пограничных» и «облегающих» мозговых структурах, соображения о «незащищенности от раздражений» мозговых образований, воспринимающих внутреннее стимулы и т. п.
См. §33 настоящей книги, данные, относящиеся к теории «установки», и §§115—116, в которых дан ответ на упомянутые выше замечания проф. Musatti.
Canadian Psychiatric Association Journal, 1957, 2, 2.
Изложенные ниже критические замечания по поводу статьи проф. Wittkower ранее не публиковались.
Мы не можем сейчас, учитывая размер и характер настоящей статьи, конкретно аргументировать это общее утверждение и ограничимся лишь упоминанием, что обоснованию этого тезиса посвящено все по существу содержание книги, «Приложением» к которой является настоящая статья.
Мы приводим характеристики, упоминаемые в работах, на которые ссылается проф. Wittkower.
Мы имеем в виду известную павловскую теорию «роковых» физиологических отношений, объясняющую возникновение «логически понятных» расстройств при истерии. Более подробно см. об этом в основном тексте настоящей книги (§113).
Вопросы психологии, 1960, № 3, стр. 149.
Упоминаемая выше статья в «Журнале невропатологии и психиатрии имени С. С. Корсакова», 1960, №10, стр. 1382—1384.
Упоминаемая выше статья Smirnoff, стр. 81
Упоминаемая выше статья д-ра Смирнова, стр. 85.
Ф. В. Бассин. Ответ профессору Чезаре Л. Музатти. Вопросы психологии, 1960, № 3, стр. 152.
3. Фрейд. По ту сторону принципа удовольствия. Цит. по: Г. Уэллс. Павлов и Фрейд. М., 1959, стр. 401.
Упоминаемая выше статья Smirnoff, стр. 87.
В более сжатой форме эти же замечания были изложены нами в статье «III Международный конгресс психиатров», опубликованной в «Журнале невропатологии и психиатрии им. С. С. Корсакова» (1962, 2, 62).
Очевидное недоразумение. - Ф.Б.
Явное недоразумение. Нами было указано, что создается эта «грозная перспектива» не средством, позволяющим прийти к такому синтезу, а, напротив, «отсутствием указаний на способ, ведущий к подобному синтезу» (см. нашу упомянутую выше работу стр. 80. — Ф.Б.).
