Александр Романов - Первая Вечерняя Звезда

– Шел дождь, – возразил Бук, – а кольцо тоже блестящее. И ты вполне могла подумать, что оно – дождинка. А потом кольцо откатилось, и ты его теперь не замечаешь. Мы поищем…

– Пожалуйста… – обиделась берёза, – ищите, если вам не жалко своего времени.

«Ничего мы не найдём, – думал Бориска, расшуровывая ногами слежавшиеся листья, – берёза растёт здесь, присмотрелась к тому, что около неё, и сразу бы заметила новую вещь. К тому же кольца вообще, наверное, любят теряться. Вот и в сказках, – продолжал размышлять он, – волшебные кольца терялись, находились и снова терялись. И носить их мог каждый, кто найдёт. Потому что все они неживые, им всё равно, с кем и где быть. А рябине с пушистыми цветами – не всё равно. И Машеньке… И мне…»

– Ладно, – сказал он друзьям, – раз кольцо захотело потеряться – пусть остаётся. Когда я расскажу маме, как всё это было, она купит в магазине другое. Только и всего. Пойдёмте.

– Нам очень жаль, что так получилось, – сказали Сорока и Машенька. – Мы ещё поищем его завтра и послезавтра…

– Ни к чему искать того, кто непременно хочет потеряться, – возразил Бук. – Бориска правильно подумал, – пусть его мама купит в магазине другое кольцо. Пошли!

– Я полечу вперёд, выбирать самый прямой и удобный путь к реке, – сказала Сорока.

– Лети, – согласился Бук, – только не очень быстро, чтобы мы всё время могли тебя видеть…

– А знаете, – заговорил Бориска, когда друзья подходили к реке, – кольца мне ни капельки не жаль – оно неживое. А жаль, что почти никто на склоне уже не помнит рябину с пушистыми цветами. Она ещё совсем недавно жила там… Отчего так могло получиться?

– Брось, – возразил Бук. – Рябину не забыл чёрный дятел. Наверное, помнят о ней к дрозды, улетевшие в другое место. А мы, твои друзья?.. Ведь теперь и Машенька, и Сорока, и я – знаем о рябине с пушистыми цветами.

– Когда возвращусь домой, я скажу так: о тебе все-все помнят на твоей родине. А кроме того, теперь о тебе будут помнить и мои лесные друзья, правильно?

– Не забудь рассказать, как ты видел, куда уходит ночевать солнце, и как мы спасали его.

– Стоп, стоп… – насторожилась Машенька. – Мы, кажется, уже подходим к реке. Сорока, ты внимательно смотришь? На берегу никого нет?

– Посмотри сама, – обиделась Сорока. – Мы уже почти на берегу.

– Действительно, – сказала Машенька, осматривая зализанный волнами берег с реденькими островками кустов около кромки воды. – Повеселимся? – предложила она и, спрыгнув с обрыва, кувырком покатилась по рыхлому, ещё не просохшему после дождя песку.

– Догоню! – закричал Бориска, бросившись за Машенькой, и поехал вниз сначала на животе, а потом на боку.

– Дети расшалились, – сказал сам себе Бук. – На них решительно напало веселье. С чего бы это? Мне почему-то нисколько не хочется кувыркаться. Может быть, я старше их? – И он не торопясь – прыг-скок да прыг-скок – тоже стал спускаться с обрыва.

– Иди, поплаваем! После дождя вода всегда бывает тёплой-претёплой! – крикнул ему Бориска. Он уже почти разделся. Под обрывом лежали его ботинки, поближе к воде – чулки, а возле куста – курточка и штанишки с синими лямочками.

– У меня что-то голова болит… – соврал Бук. – Я боюсь переохладиться в реке.

Сказав так, Бук очень удобно улёгся в Борискином расшнурованном ботинке.

– Не заплывай далеко, – сказал он Бориске из ботинка, – река глубокая. Если ты начнёшь тонуть, то у меня может не хватить сил тебя спасти.

– Ты говоришь, словно мой папа, – отозвался Бориска уже из реки. – Папа тоже всегда боится, что я утону. Забывает, как я хорошо плаваю. Лучше его!

– Лежи, лечи свою голову, – сказала Машенька. – Я ни за что не дам Бориске утонуть, даже если он сам этого захочет.

– Так, так… – подтвердила Сорока, прыгая вдоль берега и разглядывая выкинутые волной скорлупки раковинок. – Машенька может переплыть без остановки реку десять раз подряд. Она плавает так же легко, как я – летаю.

– Всё равно, – сказал Бук, – не смей уплывать дальше чем на двадцать шагов.

– Не смею… – засмеялся Бориска и, подпрыгнув, глубоко нырнул.

– Я перестану с тобой дружить! – заволновался Бук, выскочив из ботинка.

Но Бориска не слышал его. Они с Машенькой ныряли, плескались и щекотали друг друга, и радовались так громко, что в этой радости тонули все возмущённые возгласы Бука.

– Кхе, кхе… – закашлялся Бук, почувствовав, как голос его куда-то делся. И – замолчал.

– Что случилось? – спросил, подплывая, Бориска. Оказалось, молчание он услышал лучше, чем крики. – У тебя очень болит голова?

– Я выкричал тебе весь голос, – прошептал Бук. – Теперь во мне осталось только одно шептание – и ничего больше. И поэтому я не хочу дальше дружить с тобой.

– Ах ты мой хороший! – сказал Бориска. – Неужели ты рассердился так сильно, что нашей дружбе конец?

– Ещё бы, – уже не прошептал, а просипел Бук. – Я рассердился так здорово, что сильнее редко бывает. И – надолго.

– А простить меня ты сможешь?

– Зачем?

– Чтобы укрепить нашу дружбу… Ведь мы скоро расстанемся. Тогда нам особенно станет нужна крепкая дружба.

– Ладно… – смягчился Бук. – Только ты должен твёрдо пообещать мне никогда больше не уплывать к середине реки. Даже тогда, когда я буду в лесу, а ты где-нибудь далеко от меня.

– Обещаю…

– Нет, ты поклянись страшной клятвой!

– Какой?

– Хотя бы такой: «Я, Бориска, стоя на этом самом берегу, торжественно и страшно клянусь в том, что никогда больше не поплыву туда, где можно утонуть. А если я нарушу свою клятву и утону, тогда…»

– Стану утопленником, – продолжил Бориска.

– И вовсе не об этом я хотел сказать в конце клятвы, – обиделся Бук. – Если ты станешь утопленником, то клятва ни к чему.

– Но ты сам сказал: «А если я нарушу и утону, тогда…» Ведь после «утону» ничего другого не остаётся…

– Действительно… – задумался Бук. – Страшная клятва страшно и ни к чему запуталась. Сейчас я придумаю другую.

– А я пока оденусь.

– Да, да, не мешай мне, – сказал Бук и принялся, заложив передние лапки за спину, расхаживать вокруг консервной банки.

– Я, Бориска, обещаю… Я никогда… Пусть и гром и молния, если… – бубнил он без остановки.

– Что, у Бука так сильно болит голова? – спросила Сороку Машенька, выходя на берег и отряхиваясь.

– Нет, он придумывает для Бориски противоутопленническую клятву.

– Уже готова, – сказал Бук, усаживаясь на консервную банку. – Повторяй:

Бориска повторил.

– Я доволен, – сказал Бук. – Теперь ты связан простой и в то же время страшной клятвой. Кому захочется становиться горькою редиской? Это даже пострашнее, чем утонуть!

– А солнце, солнце-то совсем легло спать, – сказала Сорока. – Вы что, не замечаете?

Все посмотрели на запад.

– Мне обязательно попадёт дома, – сказал Бориска. – Я слишком заигрался. Папа с мамой, наверное, истратили все свои нервы. Надо торопиться.

– Побежим? – предложила Машенька.

– Да, – сказал Бориска.

– Возьми меня за пазуху, – попросил Бук. – Моя задняя левая лапка почему-то захромала.

– И меня… – стрекотнула Сорока. – В темноте лететь не очень-то удобно.

– Залезайте, – разрешил Бориска, – только поживее.

…Река засыпала вслед за солнцем. Стала гладкой, тёмной и такой тихой, что можно было подумать, будто и не течёт вовсе.

Только иногда на глубине ещё всплёскивала большая рыба да пролетающие кулики, уже невидимые, проносили над самой речной поверхностью свои последние предосенние вскрики: «вить-вить-вить, вить-вить-вить…» Казалось, что они ищут в темноте друг друга, договариваясь о ночлеге.

Машенька бежала впереди Бориски и предупреждала:

– Осторожнее, здесь лежит камень. – Или: – Не запутайтесь, здесь валяется проволока…

Бук, забравшийся за пазуху, время от времени ласково, совсем как котёнок, тёрся головой о Борискину шею.

А Сорока, решив, что удобнее сидеть на Борискином плече, ежеминутно спрашивала:

– Ты не забудешь нас?

– Что ты, – отвечал Бориска, – никогда!

Вдруг Машенька остановилась.

– Смотрите, – сказала она, – появилась Первая Вечерняя Звезда.

Бориска глянул на небо.

– Да вот, в реке… – сказала Машенька. – Давайте задержимся, я хочу поговорить с Вечерней Звездой.

– Только недолго, – попросил Бориска.

– Две минутки, не больше, – сказала Машенька и вошла в реку.

– Здравствуй, – обратилась она к отражению Первой Вечерней Звезды. – Скажи, ты действительно была на земле или то, что рассказывают о тебе, просто выдуманная сказка?

Вечерняя Звезда молча качнулась на одинокой медленной волне.

– Понимаю, – сказала Машенька, – ты отвечаешь мне, но твой далёкий голос я не могу услышать.