Борис Романов - Вестник, или Жизнь Даниила Андеева: биографическая повесть в двенадцати частях

В этом августе Даниил пережил состояние, похожее на то, о котором он читал у Рамачараки — состояние просветления, прорыва духовного сознания или озарения, поначалу недостаточно осмысленное и понятое. Потом он счел его первым соприкосновением с мистической иноматериальной реальностью. Он писал об этом в "Розе Мира": "Первое событие этого рода, сыгравшее в развитии моего внутреннего мира огромную, во многом даже определяющую роль, произошло в августе 1921 года, когда мне не исполнилось еще пятнадцати лет. Это случилось в Москве, на исходе дня, когда я, очень полюбивший к тому времени бесцельно бродить по улицам и беспредметно мечтать, остановился у парапета в одном из скверов, окружавших храм Христа Спасителя… бытие… открыло передо мной или, вернее, надо мной такой бушующий, ослепляющий, непостижимый мир, охватывающий историческую действительность России в странном единстве с чем-то несоразмеримо бблылим над ней, что много лет я внутренне питался образами и идеями, постепенно наплывавшими оттуда в круг сознания". Об этом же, но подробнее он рассказал в стихах:

Рядом с храмом Христа Спасителя, со стороны Пречистенки, где пока высился пустой пьедестал памятника Александру III, был один скверик, напротив другой. Здесь он бывал множество раз, еще с няней. Тогда вокруг храма стояли скамейки, поодаль в насыпанном белом песке играли дети.

Наверное, после этого озарения у храма Христа Спасения, в котором присутствовал и сам храм, и Кремль с "крестами, башнями, шатрами", ему стали видеться некие архитектурные ансамбли, "великие очаги" религиозной культуры грядущего, о чем он писал в "Розе Мира": "Мне было едва 15 лет, когда эти образы стали возникать передо мной впервые, а год спустя я уже пытался запечатлеть их при помощи карандаша. Я не стал ни художником, ни архитектором. Но образы этих ансамблей, их экстерьеры и интерьеры, такие величественные, что их хотелось сравнить с горными цепями из белого и розового мрамора, увенчанными коронами из золотых гребней и утопающими своим подножием в цветущих садах и лесах, становились определённее от одного десятилетия моей жизни к другому".

Росший в доме, где бывало много художников, с детства любивший рисовать, он скептически относился к своим художническим способностям. Его брат, Александр Добров, окончил архитектурный факультет ВХУТЕМАСа. Архитектором стал школьный друг Алексей Шелякин. Даниил тоже увлекся архитектурой, мальчишкой собирал коллекцию открыток с видами городов. Но, чтобы стать архитектором, необходимо хорошо знать чуждую ему математику. Поэтому любовь к архитектуре осталась в нем заветными видениями небывалых храмов Солнца Мира и мистериалов, таинственными верградами времен Розы Мира.

В последнем классе образовался кружок, который они шутя назвали КИС — кружок исключительно симпатичных. "Кисовская" дружба сохранилась надолго.

В письме к больному Даниилу Андрееву, поздравляя с наступавшим 1959 годом, Татьяна Оловянишникова вспоминала: "А помнишь ли нашу традиционную ромовую бабу, первый и последний вальсы? Помнишь наш клюквенный морс (невероятно кислый), который мы приготовили вместо вина, забыв о том, что оно полагается, когда встречали Новый год в гимназии? Помнишь, все учителя пришли вовремя, а Нина Васильевна опоздала? И как под утро выбегали на улицу и поздравляли прохожих с Новым годом? А у Нэлли наши встречи… Родной мой, вся, вся ведь жизнь связана с тобой… И спасибо тебе за то, что ты был со мной, "освещал" (по выражению Киры Щербачева) ее".

И в ее письме, написанном через несколько дней, 3 января 1959–го, те же воспоминания:

"Сегодня просматривала фотографии и попалась наша Кисовская группа. Ты там хорош (это мы снимались в период нашего "увлечения" живым кино. "Граф Магон — товарный вагон"), я тоже не плоxo, только немного сумасшедший взгляд; но остальные вышли жутко. Помнишь, когда мы рассматривали эту карточку, то увидали заплаты на Борисовом локте; и решили, что впечатление, что Ада держит на веревочке Галин ботинок".

Е. Н. Бокова. 1922

Еще из тех же писем: "Данька, родной, помнишь, как в Кисовские времена; шли мы компанией куда-то (по Спиридоновке) и ты, по пути, захлопывал все открытые форточки?.."

Таня же вспоминала о их работе в "Решетихино", за Подольском, рядом со станцией Столбовая, где Даниил живал подолгу. В те революционные, тяжелые, все переворачивавшие годы, чтобы как-то выжить, "бывшие" устроили в имении сельхозартель. Взрослым летом помогали подростки. Выглядели эти попытки городских интеллигентов "осесть на землю" жалко: "Коров выгоняли в семь утра, вечером же их с трудом загоняли обратно, для чего все члены артели становились шеренгой, сквозь которую прогоняли коров в скотный двор; иногда же задняя дверь оставалась открытой, животные тут же через нее выходили, и вся церемония возобновлялась заново"[64].