Противоборство космических и земных сил складывается, как полагают бояре, в пользу Тьмы–Дива–степняков, потому‑то в их стане звучит Песня Готских Дев, там радость и мечты о новых победах, а на Руси «уже нет никакого веселия». Песня Готских Дев — песня о нашествиях половцев, о захвате русских богатств, о возвращении давних счастливых времён, когда были одержаны блистательные победы над предками русичей, антами, и о сладкой мести за прошлые позорные поражения, например, за пленение хана Шаруканя, деда Кончака. Эта песня звучит для Соколов–князей похоронным плачем, тоской–кручиной и унынием, а для Лебедей (половецких ханов) она — сладчайшая песнь об их победе.
Символом «Песня Готских Дев» завершается речь бояр: в ней их вывод из трагедии на Каяле. Вывод куцый — в нём нет мысли о том, что же надо делать теперь. Они начали речь с констатации подавляющей силы кручины и закончили тем же. Сознание бояр замкнуто в кругу мифологического восприятия времени, а потому и речь их заканчивается выражением покорности своей участи. Тем самым дан ответ на вопрос, который мы поставили ранее: кручина полонила их ум, а не ум Киевского князя.
В мышлении и языке бояр отчётливо видны три взаимодействующих начала — мифологическое, эпическое и символическое.
Большую часть событий они осмысливают с помощью системы бинарных оппозиций, находящейся на разветвлённой стадии развития. Блестящий образец её применения — оппозиция Свет—Тьма. Свет — это светлое солнце, месяц, багряный столп, суша, жизнь, своё, победа, свобода, воля, хвала, веселие, а Тьма — это померкшее солнце, поблекший багряный столп, покрывшийся тенью месяц, море, смерть, чужое, поражение, плен, неволя, хула, кручина. В систему включены также демон Див и божество Мать Сыра Земля. Свет, Тьма и все их воплощения борются между собой, и исход борьбы, по логике бояр, заранее предопределён высшими силами. То половцы или их предки побеждали русичей (антов), то русичи побеждали половцев — так время и движется по вечному кругу чередований Света—Тьмы. Сейчас идёт наступление Тьмы на Свет. Потому‑то речь их и заканчивается выражением печальной покорности времени.
Эпическая струя в монологе бояр ощущается явно и сильно. Старшие князья — соколы или солнца, младшие — месяцы; сюда же тяготеют и словосочетания «красныя девы», «звоня златомъ», «въспеша на брезе», «туга умь полонила». Из фольклора (дружинного) взяты такие обороты речи, как «отень златъ столъ», «поискати града», «испити шеломомь Дону».
Большая часть речи бояр составлена из стереотипных блоков, чем объясняется её безликость, объективистски спокойная тональность. Вместе с тем она весьма искусна. Чувствуется, что такой и была типичная форма боярских речей, обращённых к великому князю Киевскому. Эта форма обеспечивала неуязвимость говорившего и придавала его мнению всеобщность: один говорил за всех. Потому‑то Поэт выбрал для боярского слова не индивидуальную, а коллективную форму выражения, и в результате получился вариант хорового исполнения.
Символическое начало в мышлении и языке бояр представлено образами «Сокола с Обрубленными Крыльями и в Железных Опутенках», «Рода Гепардов» и «Песни Готских Дев». Мышление бояр здесь историчнее и конкретнее и, в общем, верно отражает жизнь. Эти образы оригинальны; в двух из них ещё проявляются мифологические первоосновы, но они творчески приспособлены к познанию действительности.
В целом мышление бояр можно охарактеризовать как позднемифологическое: из круга бинарных оппозиций и мифологических образов оно не вырвалось, но уже ступило на путь осмысления истории с помощью символического иносказания, типичного для феодального общества.
Необходимо отметить отсутствие в речи бояр христианской символики и догматики, хотя официально они, разумеется, исповедовали христианство. Отсюда можно сделать вывод, что, по мысли Поэта, христианская религия в конце XII в. не была на деле господствующим мировоззрением даже в господствующем классе Руси.
Для мышления бояр характерно: Христа они не упоминают и не имеют в виду, а о Диве говорят как о реально действующем злом божестве, с полной верой в его физическое бытие. В этом отношении Поэт не отделяет себя от них. Кроме Дива, он «населил» поэму и другими сверхъестественными существами. Обида, Карна, Желя и Лжа также активно действуют, повинуясь «воле» Солнца. Можно было бы сказать: Поэт разделяет некоторые представления русичей о злых и добрых духах, и это вытекает из его веры в одушевлённость Природы.
…При Ярославе Мудром о победоносных походах русских князей против врагов «рокотали» песни гусли Бояна, а теперь о походе Игоря, Игоря Святославича… поются Песни Готских Дев. Это — песни о разгроме русичей, воспоминание о давних победах над Русью и мечты о мести за прошлые поражения. Это — Победная Песня, но не для князей, а для их врагов.
Песня самого Поэта о походе Игоря полна тревоги, потому что ныне нет на Руси согласия меж князьями даже в главном — в её защите от врагов, а это уже принесло ей страшные несчастия и угрожает ещё более страшными.
В речи бояр обходятся молчанием два самых драматических образа «Сна» — Черное Покрывало и Крыша Златоверхого Терема без Князька. Но сон–загадка должен быть отгадан полностью. «Тогда великий Святослав» вступает в действие, произнося как бы по наитию («изрони») «Золотое Слово, со Слезами Смешанное». Словом «тогда» Поэт увязывает действия, происходящие одно за другим. Тем самым композиционно и грамматически обозначается, что Святослав включается в отгадывание «Сна». Подобно боярам, он начинает монолог с оценки Игоря и Всеволода, но с первых же слов утверждает своё право на оригинальный подход. Святослав не подчёркивает кручины по поводу их позорного пленения, хотя его восклицание исполнено неподдельного сожаления: «О, мои младшие братья, Игорь и Всеволод!» В тяжёлое для князей время он приближает их к себе. Если бы Великий князь Киевский чуть отстранённо сказал, к примеру, так: «О, несчастные…» или «О, неразумные!», то все обращение лишилось бы тёплой интонации, а вместе с нею и достоверности, а сам Святослав заметно утратил бы человеческую значительность. Для образа Святослава знаменательно объединение в одном переживании сочувствия родственникам, попавшим в беду, с их нелицеприятной критикой. И ныне, спустя 800 лет, факт родства небезразличен для характеристики героя, но тогда родственные отношения между князьями играли первостепенную роль в политике.
«О, мои младшие братья, Игорь и Всеволод! Рано начали вы Половецкую землю мечом истощать, а себе славу стяжать; но без чести вы побеждали, без чести вражью кровь проливали». Думается, тут — в контексте защиты Святославом единства действий князей в борьбе против внешних врагов — осуждается в принципе их сепаратная военная политика, которую братья начали проводить в 1184 году и начали преждевременно, так как половцы были очень сильны. Подобное толкование подкрепляется употреблением глаголов многократного действия («одолеете» и «пролиясте»), что было бы ненужно, если бы Поэт имел в виду только победу Игоря и Всеволода — ту, которую они одержали в схватке с передовым половецким отрядом. Теперь, в 1185 году, стало ясно: их поход 1184 года был не случайным эпизодом, а первым актом сепаратистского подхода обоих князей к войне с половцами. Выходит, глагол «еста начала» семантически акцентирует внимание на принципиальной стороне их теперешней политики, начало которой (в современном значении слова) всего лишь имеется в виду. В подобном осмыслении нет ничего необычного: утраченное значение древнерусского глагола — «начать и продолжать до конца» — предполагает подобную возможность.
Святослав укоряет Игоря и Всеволода за преждевременность похода, то есть за стратегическую ошибку, которую не могут перевесить предыдущие локальные победы. Каяльский разгром аннулирует их значение, а князей лишает славы и чести. Вместе с тем Святослав одобряет обе цели похода. Главная цель лаконично и точно выражена словами «мечи цвелити», то есть мечом изнурять, истощать. И действительно, походы в глубь Половецкого поля оправдывали себя тогда, когда в итоге ослаблялась половецкая и увеличивалась русская мощь. Если же общий результат, как, например, в случае разгрома Игоря, был для Руси отрицательным, то предшествующие успехи перечёркивались, плюсы становились минусами, и весь поход лишался смысла. Вторая цель — «себе славу стяжать» — была понятной и общей для русских князей, включая и Святослава.
Проницательный ум Святослава доискивается причин безрассудного поведения братьев: «Сердца ваши храбрые из булата жестокого кованы, и в дерзости закалены». Ясно, что «сердце» употреблено здесь в переносном значении — «характер», «натура». Но из трёх определений характера братьев вполне понятно лишь одно (храбрый), а два других — «въ жестоцемъ харалузе скована» и «въ буести закалена» — нуждаются в пояснении.
