А вот какое определение в конце поэмы дается изомерии, опять с намеком на злобу дня:
Целая Группа порой перепрыгнет на место иное,
Словно как горный олень со скалы убегает от барса,
Иль быстроногий эсер от жандармов в окошко вагона.
Чудное свойство сие Изомерии носит названье.
Как происходит она — не всегда объясненью доступно,
Чаще же скрыто в тумане, там, где Катализ таится,
Где превращенья свои совершает таинственный Радий...
Такова эта любопытная книжка, написанная будущим профессором химии Н. М. Славским.
Обычай делать надписи на книгах был широко распространен еще в те времена, когда печатные книги являлись редкостью. Делали надписи и переписчики книг, и переплетчики, и продавцы, а еще чаще — дарители, владельцы, просто читатели. Надписи встречаются на форзацах, первых и последних листах, внутренних сторонах переплета, а также на полях страниц.
Чаще всего можно увидеть надписи-предтечи современного экслибриса, указывающие, кому книга принадлежит: «Сия книга, глаголемая Цветник, села Иванова крестьянина Никифора Горелина», или: «Книга часослов стряпчего Еуфима Маркова сына Норова».
Из этих надписей видно, что владельцы книг почти всегда указывали свое социальное положение: «посадский человек», «торговый человек», «гость» (т. е. приезжий купец), «спальник» (придворная должность), «казак». Есть даже надпись: «Сия книга вольной женки Таисьи Петровой». Это дает ценные сведения о составе читателей первых русских книг.
Чтобы подчеркнуть право на владение книгой, иногда добавлялось: «книга собинная (т. е. собственная.— В. Д.), не краденая».
Надписывались и книги, находившиеся в церковных и монастырских книгохранилищах, например: «Книга сия казенная, катедрального Чудова монастыря». Сочинения духовного содержания часто дарились «по обещанию» или «жаловались» церквям патриархами и царями, а потому считались особо ценными. На одной из них в 1697 году архимандрит Спасо-Ярославского монастыря Иосиф сделал надпись: «Никому же не давати, ибо мирские люди брали книги и много за ними пропало, а черньцы крали книги и уносили».
Надписи на дареных книгах предупреждали: «Отнюдь не продавати, а сородичам давати на списание», «Сия книга непродажная, и заложити не смети никому».
Некоторые надписи были пространными наставлениями дарителя: «1723 года, июня 4-го, дьяк Федор Лукин сын Нестеров сию книгу Апостол отказал племяннику своему родному Василею Володимерову сыну Нестерову, а ему, читая, вникать и памятовать, и поступать яко честному человеку, и ежели заповедей моих ты, мой племянник, не сохранишь, и за то тебе будет месть в небе, а меня, грешника, поминай и впредь награды ожидай».
В надписях не раз перечислялись небесные и земные кары, которые обрушатся на того, кто похитит книгу или попортит ее, «листы кои вырежет или выдерет». Суровые охранительные надписи имелись на рукописных церковных книгах Соловецкого монастыря: «Аще хто дерзнет похитити или отдати священную сию книгу, от церкви да отлучится».
Сапожный мастер Афанасий, Сергиев сын, в надписи на пожертвованном им «в память родителев» евангелии предупреждает: «И ту книгу никому насильством не извести, а кто дерзнет бесстыдством, да воздаст ему господь месть в день последний и да будет проклят».
На книгах светского содержания встречались и шутливые надписи: «Аще хто сию книгу возьмет без нас, тот будет без глаз, а хто возьмет без спросу, тот будет без носу, аминь».
На многих книгах надписи делались по прочтении:
«Сию книгу чёл (или чтох) такой-то»; «Пользовался чтением сей книги (имярек)»; «Сию книгу читал Иван Пономарев, ярославский купец».
Иногда на книгах светского содержания давалась и оценка прочитанному, то положительная, то отрицательная: «Сию книгу за разумну мнити ничто же» (т. е. нельзя); «Свидетельствую, что не надобно чести» (т. е. читать); «Сия повесть ложная»; «Прочел с вниманием и благоговением».
В конце рукописных книг обычно указывалось, кто, где и когда их «справил», «зделал», «построил». Среди создателей подобных книг были не только переписчики, но и «писицы», как видно из такой заключительной надписи: «Списывала сию книгу церкви Петра и Павла, что в Новой Басманной, бывшего сторожа Ивана Иванова сына жена Татиана Стефанова дочь, 1756 года».
Ценность рукописных книг бывала велика: ведь каждая страница украшалась обычно заставками и бордюрами, исполненными красками и золотом, а порой и художественными миниатюрами. Поэтому купля и продажа книг сопровождалась на Руси особыми «отписями», делаемыми на самих книгах: указывались имена продавца, покупателя, а иногда и свидетелей купли, а также сколько было взято за книгу. Но чаще надпись делал сам ее владелец:
«Сия книга принадлежит по наследству от Федора Азарова племяннику его Ивану Азарову».
«Сия книга новой Телемак куплена в Москве на Спасском мосту, дано 1 рубль 25 коп. 1763 года, генваря 11 дня. Принадлежит подпорутчику Василью Новосилцову».
На книге «Геройский дух и любовные прохлады Густава Вазы, короля швецкого» тот же владелец написал:
«Сия книга принадлежит подпорутчику Василью Новосилцову из наилутших книг его библиотеки. Куплена в С.-Петербурге на Морском рынке, дано 70 коп. с переплетом. Августа 11 дня 1768 г. Прочтена 28 августа».
На книге «Побеждающая крепость», издания 1709 года, есть надпись, близкая к аннотации: «Сия книга инженерная о строении апрошей и приступов и протчих крепостей полевой артиллерии горпорала Якова Алексеева сына Новосильцева, а досталась ему от тестя его Федора Ивановича Змеева 1728 году марта 18 числа».
Иногда надписи на книгах имели стихотворную форму. Изучение их позволяет литературоведам делать важные открытия.
Так, на томике французских басен Лафонтена издания 1772 года, подаренном И. А. Крыловым драматургу и типографу А. И. Клушину, есть надпись:
«Подарена любезным другом Иваном Андреевичем Крыловым июля 29-го дня 1792 года в бытность в типографии, по причине нашей разлуки на время, а может быть — судьбе одной известно».
Затем следует четверостишие, написанное рукой Крылова:
Залогом дружества прими Фонтена ты,
И пусть оно в сердцах тогда у нас увянет,
Когда бог ясных дней светить наш мир престанет,
Или Фонтеновы затмит все красоты.
И. Крылов
Эта находка спустя много десятилетий сделала известными ранние стихи великого русского баснописца (ему было тогда 23 года) и позволила включить их в полное собрание его сочинений. Она подтвердила, что Крылов задолго до выхода своей первой книги басен (в 1809 г.) был хорошо знаком с баснями Лафонтена.
Поэтесса А. А. Наумова, жившая в Казани, подарив Г. Панаевой свою книжку «Уединенная Муза закамских берегов» (1819), сделала на ней надпись:
«В знак сердечной моей к ней приязни прошу милую мне и добрую Глафиру Панаеву принять сию книгу слабых трудов моих, и, читая, иногда вспоминать любящую ее Анну Наумову».
Впрочем, интерес представляет не эта надпись, а вторая, сделанная под нею другим почерком, очевидно, позже:
Уединенна муза
Закамских берегов,
Ищи с умом союза
И не пиши стихов!
В надписи на даримой книге автор подчас выражал свое жизненное кредо. Так, пушкинист А. Гессен сделал такую надпись на подаренной автору этих строк своей книге «Москва, я думал о тебе»:
«Книга эта родилась в день моего девяностолетия.
Перелистывая ее страницы, оглядываясь на большой жизненный и творческий путь, пройденный мною, я невольно вспоминаю строки Горация:
Дай мне прожить тем, что имею я,
Дай мне, молю тебя, здоровья,
И с рассудком здравым светлую старость,
В союзе с лирой.
Так, в союзе с пушкинской лирой, рождаются мои книги. Это — неисчерпаемый источник радости, счастья, даже долголетия. И вам — таких же ясных, светлых дней!
А. Гессен
8 марта 1970 г., встречая мою девяносто третью весну».
Кто главные вредители книг, враги библиотек? Крысы? Жучки? Книжная тля? Сырость? Плесень? Пыль?
Нет, это книжные воры, а также люди, которые берут книгу почитать и не возвращают ее, но себя ворами почему-то не считают.
Еще в средние века в библиотеках принимались всевозможные меры против похищения книг. Так, в библиотеке Эрефордского собора (Англия) каждый том, в солидном кожаном переплете, был прикреплен к цепи, последнее звено которой надевалось на толстый железный прут, шедший вдоль стенки шкафа. Цепи были достаточной длины, чтобы положить снятый с полки том на ближайший пюпитр для чтения.
На дверях кабинета художника Мутье, жившего при Людовике XIII, красовалась надпись: «К черту всех, кто попросит одолжить книгу!»
В кабинете Н. С. Лескова висела табличка с надписью: «ВСЕ, КРОМЕ КНИГИ!» Писатель говорил:
