Лев Колодный - Кто написал «Тихий Дон»? Хроника литературного расследования

– У Михаила Шолохова имелся номер кремлевского телефона Сталина, данный ему на крайний случай, – утверждает, со слов отца, Алина Ивановна Погорелова. – Этот номер телефона появился у писателя во время встречи у Максима Горького, когда решилась судьба третьего тома «Тихого Дона». Когда-нибудь удастся составить документальную хронику бурных дней 1938 года, а пока что на основе воспоминаний очевидцев, по рассказам М. А. Шолохова, записанным теми, кто его знал, можно составить вот такую картину.

Провокация замышлялась как на месте, на Дону, так и в Москве, в частности, в наркомате внутренних дел, где Михаилу Шолохову не могли простить некоторые страницы из «Тихого Дона». В них обвинялись в «расказачивании» некоторые влиятельные в то время сотрудники, среди которых был выведенный в романе под своей фамилией небезызвестный в годы гражданской войны комиссар Малкин.

Не только бывший комиссар Малкин видел в романе Михаила Шолохова прегрешения. Были противники и важнее.

Однажды на квартире Максима Горького глава карательных органов, тогда им был Генрих Ягода, заметил:

– Миша, а все-таки вы контрик! Ваш «Тихий Дон» белым ближе, чем нам!

Если же взять в расчет, что эмигрантское издательство «Петрополис», без согласия автора, опубликовало за границей «Тихий Дон», то становится ясно: замечание, высказанное на квартире Максима Горького «по дружбе», могло в другой обстановке и тем же лицом трансформироваться в обвинительное заключение…

Мы уже упоминали об Игоре Левицком, московском друге Михаила Шолохова, сыне Е. Г. Левицкой. Он учился в текстильном техникуме. Компания молодежи, комсомольцев, его друзей нередко приходила в квартиру Евгении Григорьевны. Находился в ней и некто Павел Щавелев, приятель Игоря Левицкого, также учившийся в техникуме. После окончания учебы он работал в органах НКВД. Вот этот Павел и был направлен на Дон с особым поручением. Оно касалось сбора «компромата» на Шолохова. Поскольку таких фактов не было, Павел получил от руководства задание любым способом их раздобыть. Остатки совести вынудили Павла однажды позвонить в Москву на квартиру Е. Г. Левицкой и прокричать в телефонную трубку: «Евгения Григорьевна, это говорит Паша, хочу сказать вам и передайте Михаилу Александровичу, я не виноват, меня заставили, прощайте, наверное, никогда не увидимся». Эти слова вселили в душу Левицких страх, лишили покоя.

Не менее усердно, чем командированный из столицы Павел, выслуживались местные сборщики «фактов», что не спасло их самих от беспощадной расправы, когда подобные услуги больше не были нужны.

Как это делали, мы знаем со слов Петра Лугового, которому в 1938 году пришлось поменяться ролями с М.А. Шолоховым и на сей раз защищаться не самому, а отстаивать писателя, члена бюро райкома. Петр Луговой рассказывает: «В октябре 1938 года я получил анонимку следующего содержания: «Я гражд. хутора Колундаевки Вешенсюго района арестован органами РО НКВД. При допросе на меня наставляли наган и требовали написать показание о контрреволюционной деятельности писателя т. Шолохова». Далее в этом письме сообщалось, что Шолохова он знает давно, видел его несколько раз, слышал о нем, читал его книги… Автор письма требуемого показания не подписал, поэтому его в покое не оставляли, применяли всяческие угрозы…».

Такие же анонимные письма получил и Михаил Шолохов.

Писатель решил срочно ехать в Москву, добиваться немедленного расследования, опередить провокаторов. Вместе с ним выехал Петр Луговой. «Всю дорогу, – рассказывает П. Луговой, – Шолохов молчал, курил. Иногда говорил: «Вот подлецы»». В это же время Иван Погорелов, вовлеченный в эту операцию, добирался до Москвы окольным путем.

По словам дочери И.С. Погорелова, незадолго до описываемых событий ее отца вызвали в Ростов, в управление НКВД. И предложили выполнить задание, о котором уже читателю известно. Уговаривали целый день. И ночь. Он решительно отказывался, сослался на нездоровье, на раны, но ему возразили, что эти раны не помешали принимать участие в более рискованных операциях в Новочеркасске, к которым он привлекался, будучи студентом, как бывший сотрудник органов, командир отряда частей особого назначения.

– Что делать? – рассказывал И.С. Погорелов друзьям. Его воспоминания не раз слышала дочь. – Откажусь – значит изолируют.

Нужно было обязательно оставаться на свободе. Поставил свои условия. Нужен документ, что такое задание получено. Ему разрешили поселиться в гостинице. Дали адрес служебной квартиры. При этом Иван Погорелов попросил того, кто давал «задание», записать этот адрес, что хозяин кабинета с готовностью и выполнил на листке, вырванном из служебного блокнота, собственноручно. Это была большая удача бывшего разведчика, понимавшего, что получил неопровержимое вещественное доказательство, которое пригодится в будущем при разбирательстве «дела», от участия в котором вдохновители его начнут открещиваться.

Как раз тогда в Ростове находились и Шолохов, и Луговой. Сев в их машину, Погорелов попросил проехать за город, где и сообщил, что замышлялось…

– Я пойду к Евдокимову, – сгоряча сказал Шолохов, назвав фамилию секретаря ростовской парторганизации.

– Нельзя, – остановил его Погорелов, – меня сегодня, а тебя завтра изолируют.

Погорелов лучше Шолохова понимал, что заговор против писателя местное НКВД замышляло совместно с обкомом.

– Михаил Александрович, – посоветовал Иван Погорелов, – ты езжай в Москву, к Сталину. И я туда поеду.

В местной газете «Знамя коммуны», где за несколько лет до описываемых событий появился очерк под названием «Иван Погорелов», в котором рассказывалось о беспримерном бое одного пешего красного бойца против сорока кавалеристов, опубликовали абсурдное сообщение, что Иван Погорелов никакой не герой, а бывший… полковник царской армии, выкравший документы истинного героя… Вот такая клевета поразила друга Михаила Шолохова; впрочем, не менее абсурдные сведения распространялись и о писателе.

…В Москве, в ЦК, Иван Погорелов оставил заявление на имя Сталина. Попытался побывать на приеме у члена Политбюро, наркома путей сообщения Кагановича. Но получил из секретариата наркома датированное 23 сентября 1938 года письмо (сохранившееся в семейном архиве), где ему предлагалось изложить просьбу письменно. В приеме было отказано.

Вернувшись в Новочеркасск, Иван Погорелов домой приходил тайком. Благо стояла теплая погода, постелью служил стог соломы. Наконец, его пригласили в Новочеркасский горком партии.

Секретарь горкома связался со столицей и доложил, что Иван Погорелов находится у него в кабинете. Из Москвы поступило указание – срочно направить Погорелова в столицу, обеспечив при этом его безопасность. Затем секретарь горкома передал телефонную трубку Ивану Семеновичу, предупредив:

– С тобой будет говорить Поскребышев.

Отец, говорит Алина Ивановна Погорелова, тогда не знал, что это помощник Сталина. Взяв трубку, он услышал, что Михаил Шолохов живет в «Национале», куда и ему следует явиться.

– Товарищ Поскребышев, у меня денег нет на дорогу, – признался Погорелов, сердце которого стало наполняться надеждой.

Деньги на дорогу нашлись. Из Новочеркасска в столицу Иван Погорелов поехал кружным путем. Сначала на попутной машине в Луганск, где его никто не знал. Там сел в поезд и благополучно приехал в Москву, поспешил в гостиницу «Националь».

Вот тут и пришлось Михаилу Шолохову и Ивану Погорелову поволноваться, пока их не вызвали в Кремль. Случилось это 4 ноября 1938 года.

После посещения Кремля Иван Семенович не раз вспоминал в мельчайших деталях, как проходило обсуждение вопроса, по которому вызывались из Ростова также те, кто давал ему «задание». На письменном столе лежало личное дело И. С. Погорелова.

– Сталин, – рассказывал И.С. Погорелов, – поздоровался со мной и с Шолоховым. Он долго молча читал мое личное дело, отходил от стола, расхаживал по кабинету, снова, подойдя к столу, читал характеристики, мое заявление.

По просьбе Шолохова первым получил слово Погорелов, что придало ему уверенности. Сталин выслушал его, не перебивая, внимательно. Потом подошел к ростовскому работнику НКВД и спросил:

– Погорелов прав?

– Погорелов провокатор. Я первый раз его вижу…

– Что вы на это скажете? – обратился хозяин кабинета к Погорелову

Вот тут-то пригодился бывшему разведчику листок, которым он так предусмотрительно обзавелся в Ростове, где рукой того, кто его «первый раз видел», был записан адрес служебной квартиры, куда надлежало Ивану Погорелову являться и докладывать о ходе «операции».

Тут же последовало задание – проверить, есть ли в природе такой адрес. Проверили быстро, за несколько минут.

– Все ясно, – сказал Сталин после этого, обращаясь к ростовским руководителям. Вас – много, у вас не получилось. Он – один, у него получилось… (Кроме наркома Ежова, ростовских карателей, находился в кабинете и Павел Щавелев.) По глазам вижу, правду говорит Погорелов! Не финтите, Коган, – тихо и внешне спокойно проговорил Сталин, глядя в глаза сотруднику НКВД который не выдержал взгляда, выдавив из себя, словно под гипнозом, признание: