Так складывалась «тамошняя порода людей», уже от своих пра-предков — фокейцев — унаследовавшая свободолюбие, гордость, энергию, красноречие, гибкость ума и находчивость. Носители древнейшей культуры, по южному пылкие, общительные и восприимчивые, эти люди оказывали гостеприимство купцам и врачам, математикам и философам из Мавританской Испании и Греции, Италии и арабского Востока.
На провансальской почве выросло европейское рыцарство, начали формироваться рыцарские идеалы. Здесь берет начало реконкиста — отвоевание территорий, ранее захваченных арабами в Испании. В 1063-1064 годы первыми отправляются в Испанию рыцари из Тулузы и Аквитании.
«И вот оказывается, — пишет П. Декс, — что в соседней стране уже по крайней мере два столетия существует... оригинальная цивилизация, возникшая в результате слияния местной романской культуры с культурой завоевателей»[19].
Рыцари привносят в складывающийся в их среде куртуазный стиль более утонченный вкус, заимствованный у испанских арабов.
«Союз мужчины с женщиной облагораживался здесь наличностью духовного сближения, — отмечал видный русский историк и литератор К. А. Иванов — ...Такою же свободой пользовалась женщина и на юге Франции. Здесь женщины могли быть обладательницами поземельной собственности. Они пользовались в обществе большим влиянием. На этой-то почве и возникло здесь так называемое „служение дамам...“»[20].
При дворах феодалов юга впервые возникла куртуазная поэзия, центральное место которой отведено культу дамы. В лирике трубадуров, в куртуазном романе выделяется фигура творца, совершающего подвиг служения даме. На юге возникают «Суды любви» — придворные увеселения, в ходе которых дамы и кавалеры обсуждают различные «сложные случаи» в отношениях влюблённых. Появляются и трактаты о любви, из которых наиболее значительный — написанный по-латыни капелланом Марии Шампанской, Андрэ, в 1184-1185 годы — «Об искусстве достойной любви», где он пытается систематизировать представления о любви от Овидия до куртуазной литературы, а затем формулирует правила любви.
И все же не латинские трактаты определяли дух «Gay Saber» — «веселого искусства», как называли свою поэзию трубадуры. Искусство это, возникшее из народных провансальских песен, хоть и усложнялось со временем, становясь более вычурным, но язык его оставался народным, и трубадуры доказали его превосходство над мертвенностью латыни.
В народной среде черпает южнофранцузское общество этого периода и свою философию, подрывающую догмы католицизма.
Известно, что борьба философских идей в эпоху раннего феодализма носила характер борьбы идей религиозных. То же касается и социальной борьбы. Как христианство, зародившееся в среде угнетенных, стало религией феодального общества, с течением времени зачеркнув, по сути, свое изначальное предназначение — поддержку низших слоев, так и антикатолическая ересь, зарождаясь в кругах мелких ремесленников, крестьян и т.д., распространялась на классы феодалов, становилась знаменем их социальных устремлений и объединяла их с народными массами — постольку, поскольку объединение это было нужно борьбе за независимость: не только от ортодоксальной церкви, но и от королевского домена.
Альбигойская ересь получила свое название по городу Альби и графству Альбижуа (Альбигойя), где к концу XII века распространилась секта так называемых катаров (от греческого katharos — чистый). Ее истоки — в вавилонском астральном, т.е. звездном, мировоззрении, рассматривавшем звезды как божества, Луну — как образ вечной жизни (ибо она умирает и воскресает), а Солнце — как силу, погашающую сияние небесных светил, т.е. — источник тьмы. Борьба добра со злом изображалась вавилонянами как борьба света с тьмою. Альбигойцы последовательно впитали и учение пророка Заратустры — маздаизм, в основе которого лежало противоборство бога Ахурамазды со злым духом Ариманом, и манихейство — учение перса Мани, пытавшегося слить маздаизм с христианством. Вслед за Мани альбигойцы стремились возвратиться на пути достижения личного общения верующего с Богом и, следовательно, осуждали положения и действия католических клерикалов, отрицали храмы, таинства, иконы, крест. Однако, проповедуя аскетизм, альбигойское учение полагало, что истинная чистота возможна лишь для избранных — собственно катаров, т. е. святых утешителей верующих, а этим последним, признающим принцип, но не обладающим силами привести его в жизнь, оставляла возможность жить в довольно свободных рамках. Эта-то свобода образа жизни, раскованность духа, еретические воззрения на религию — все эти черты царящих на юге Франции взглядов не могли не вызвать резко отрицательного отношения Римской церкви.
Взошедший на папский престол в 1198 году тридцатисемилетний Иннокентий III, призывая к четвертому крестовому походу на Константинополь и Византию, одновременно обратил внимание на чрезмерное усиление партии альбигойцев, рупором его идей стал некий Фульк из Нейи, городка на Марне. В ноябре 1199 года Фульк выступил с проповедью в шампанском замке Экри, после чего многие из присутствовавших приняли обет встать на «стезю Господню». Среди этих многих был и тридцатидевятилетний граф из Рамулье Симон де Монфор IV. Следуя наставлениям Августина, требовавшего насильственного возврата еретиков в лоно церкви, папа Иннокентий III послал в южную Францию своих легатов, которые через светские власти стали подвергать еретиков самым тяжелым наказаниям. В результате своих злоупотреблений в 1208 году был убит папский легат Пьеро Кастельно, и это дало папе повод возбудить против альбигойцев крестовый поход. Возглавил его в 1209 году Симон де Монфор. Началось «завоевание Тулузы армией крестоносцев. Любовь, грацию и веселье сменили варвары и святой Доминик… Это были наши отцы; они убивали и опустошали все сплошь; ...их воспламеняла дикая ярость против всего, что носило какой-нибудь отпечаток цивилизации, к тому же они не понимали ни слова из этого прекрасного южного языка, и бешенство их от этого еще усиливалось. Весьма суеверные и предводительствуемые ужасным св. Домиником, они верили в то, что попадут на небо, если будут убивать провансальцев. Для тех все было кончено: конец любви, конец веселью, конец поэзии...»[21].
Двадцатилетие альбигойских войн — это время выражения злобы и жажды мести в яростных сирвентах провансальских и лангедокских трубадуров. «Ты, Рим, поверг мир в борьбу и несчастье, — писал Гильом Фигейра. — Добродетель и заслуги... похоронены тобою, коварный Рим, корень и вершина всякого зла... Но пусть святой дух, облекшийся в человеческую плоть, услышит мои мольбы и беспощадно разрушит тебя... Ты отнимаешь мясо у бедняка. Ты отпускаешь грехи за деньги»[22].
В период упадка лирической поэзии семь тулузских горожан решили предпринять шаги к поощрению творческой деятельности. В 1323 году они основали в Тулузе, на улице Августинцев, Консисторию Веселой Науки (La Gaya Scienza), ежегодно в первое после 1 мая воскресенье, устраивавшую поэтические состязания. В 1324 году для этого общества был выработан кодекс правил стихосложения под названием «Законы любви».
«Но все эти попытки не привели ни к чему: никакие гальванические токи не могли воскресить к жизни трупа»[23].
Супруги Голон о супругах Пейрак. Ч.4
Приношу читателю извинение за отступление в глубь истории, но, по моему глубокому убеждению, без него невозможно понять во всей полноте суть происходящего в романе Голон.
Чтобы разобраться в главном конфликте его, надобно теперь еще сказать несколько слов об одном из главных действующих лиц, о персонаже историческом — короле Луи XIV.
Коронация Луи (Людовика) XIV происходила в 1654 году в Реймсе, где с 1179 года короновались французские короли. Реймс был городом, где в 496 году принял крещение первый король франков Клови (Хлодвиг).
При короновании Луи XIV был помазан миром из сосуда, который, по преданию, был послан с небес для помазания Клови.
Таким образом, Луи считался «помазанником Божьим». Коронованный на царство короной Шарлеманя (Карла Великого), которого короновал сам римский папа, Луи претендовал таким образом на наследие своего далекого предка, правившего, кроме Франции, Нидерландами, территорией современной Австрии, половиной Италии и половиной Германии.
Крупнейшая в Европе по численности населения страна[24], Франция была разобщена не только потому, что большая часть французов не говорила и не понимала по-французски (они говорили на бретонском, фламандском языке или одном из сотни диалектов), но и потому, что провинциальные губернаторы чувствовали себя совершенно независимыми хозяевами подвластной им территории, произвольно повышая налоги или объявляя, например, штраф за пререкания.
