17/V-<19>53 <Манчестер>
Дорогой Юрий Павлович
Я Вам не ответил на Ваше давнее — от 12 марта! — письмо, п<отому> что Вы в нем сообщили мне о выходе Вашего сборника и обещали мне его прислать[45]. Я его ждал, но до сих пор не дождался. По письму кажется мне, что издает Ваши стихи не «Рифма»[46], — или я ошибаюсь? Помню, что в «Рифме» был о Ваших стихах разговор, но не знаю, к чему он привел. Маковский[47] — человек капризный и очень переменчивый при этом. Нельзя знать, что он сделает. Сегодня Вы можете быть для него первым поэтом в мире, а завтра — бездарностью. Свойство, м<ожет> б<ыть>, не такое плохое, но плохо то, что он склонен к единовластию и диктаторству. Сейчас у него какие-то «передряги» с Гингером[48]. Я вовсе, не поклонник поэзии Гингера, но он, несомненно, — поэт, и очень своеобразный. Будь я на месте Маковского, то издал бы его «с закрытыми глазами». Не так уж много в «Рифме» вышло шедевров, чтобы придираться к Гингеру из-за случайно неудачного слова. Но Маковский упорствует и даже рассылает какие-то циркуляры в свое оправдание.
Насчет Леонтьева, Розанова, Страхова и др.: Вы, верно, забыли, что мне о них писали; отвечать, значит, поздно. Летом — если достану — перечту романы и повести, совсем их не помню. Хотел бы перечесть (вернее, прочесть) и Бол<еслава> Маркевича, которого он считал почти равным Толстому[49]! Я когда-то говорил об этом Алданову. Он очень заинтересовался, достал Маркевича — и пришел в ужас. По его словам, это — ничтожество. Я вообще Алданову верю (не во всем, но это как раз область, где ему верить можно и надо: едва ли такая же область — Леонтьев). А все-таки хотел бы узнать сам, что такое Маркевич. Возможно, что Леонтьев им восхищался потому, что это — grand monde[50], никаких мужиков, а все то мнимо красивое, что он иногда принимал (наперекор своему острейшему чутью) за сущность искусства.
Ваши стихи о Штейгере — очень личные, и при этом и в его, Штейгера, тональности[51]. С припиской, что «два Парижа» — Вам не по душе, я согласен. По-моему, лучше бы остаться при одном, — тем более что это легко поддалось бы переделке (с рифмой на «годами».;. что-нибудь вроде: «Иллюзия ль, что мы с годами…» и даже «Иллюзья ль — ближе мы с годами…», с иллюзией не с «и», а с «ь», как иногда пишут). Иногда пишешь стихи, знаешь, что в них что-то не так, и пытаешься себя уговаривать: нет, ничего, именно так и получается оригинально!.. Но почти всегда знаешь «в глубине души» что переделать и изменить надо, как бы ни было это трудно. До свидания, дорогой Юрий Павлович. Я здесь в Манчестере еще дней 8-10, а потом буду в Париже, адрес обычный: 53, rue de Ponthieu, Paris 8e… Летом, вероятно, поеду на юг, но парижский адрес — постоянный и верный. Когда выходит Ваша Антология? Когда выходят «Опыты», или уже вышли?[52]
Крепко жму руку.
Ваш Г.Адамович
17/Х-1953 <Манчестер>
Дорогой Юрий Павлович,
Я вчера писал Яновскому[53], и начал с того, что каждое мое письмо начинается со слова «простите». Вот и Вам в письме должен начать так же. Я не ответил Вам, а вижу, что Вы мне писали в мае! Но летом я как-то разленился, вероятно, от южного солнца в Ницце, и всю переписку забросил. Надеюсь, Вы на меня не сердитесь, а если сердитесь, то не очень.
Надеюсь, что и не сердитесь за несколько слов о Вас в «Н<овом> Р<усском> Слове». Я статьи еще не видел, но знаю, что она появилась. Писал я с лучшими к Вам чувствами[54]. Но вот что получается неправильно и даже неловко, хотя по человеческой слабости это и неизбежно: об одном пишешь то, что думаешь действительно, о другом — далеко не так. «Перспектива» нарушается, и понимают истину лишь те, кто читает между строк и зная автора. Я об этом часто размышляю и мечтаю когда-нибудь написать статью, которая начиналась бы приблизительно так: ну, поговорим начистоту — такой-то, такая-то и т. д. — как в «гамбургском счете», помните, у Шкловского[55]. О Вас я писал с намерением «ткнуть пальцем» в то и на то, чего многие у Вас не слышат и не понимают. Если статья появилась без сокращений (едва ли) и искажений (почти всегда опечатки), то это должно бы быть ясно. У Вас есть «главное», хотя бы тень от главного, которое и не снилось другим.
Как Вы живете? Не отвечаю на то, что писали Вы мне в мае, т. к., Вы, конечно, забыли об этом. О Достоевском хотел бы кое-что сказать Вам «в дискуссионном порядке». В сущности, это писатель для юношества[56], не как Жюль Верн, а в дополнение к нему. Должны любить его те, кто остается молод душой всю жизнь. Я перестаю его любить, очевидно, старея. (Не думайте, что хочу сказать «взрослея».)
До свидания. Буду искренне рад, если когда-нибудь напишите.
Крепко жму руку.
Ваш Г. Адамович
14/I-<19>54 <Манчестер>
Дорогой Юрий Павлович,
Вернулся в Манчестер три дня тому назад — и нашел Ваше письмо (от 8-го января). Антологии еще не получил.
Вы хотели бы, чтобы я дал на книгу рецензию в «Опыты». Но я еще не послал им свои очередные «Комментарии» и едва ли успею написать еще и рецензию. Когда выходит № «Опытов»?[57]
Помимо того, у меня есть другое соображение. Я хочу в № 4 «Опытов» — если только он будет! — дать большую статью о поэзии в эмиграции[58]. У меня давно об этом была мысль, все не могу собраться написать это, да кроме «Опытов» и негде. Конечно, это была бы отчасти и «рецензия» на Ваш сборник. Тема большая, в двух словах ничего не скажешь, и мне не хотелось бы в короткой предварительной заметке комкать все то, что надо бы сказать. Конечно, это еще — мечта и проэкт, м<ожет> б<ыть>, я ничего и не напишу. Но надеюсь, что напишу, заменив такой статьей обычные «Комментарии». В Париже я слышал, что продолжение «Опытов» далеко не обеспечено и вообще под сомнением. Но это, м<ожет> б<ыть>, очередное «злопыхательство»[59]. Было бы очень жаль, если бы у слухов этих была почва. Журнал с недостатками, но в общем хороший и нужный, п<отому> что не совпадающий с «Нов<ым> Журналом» и не делающий «double emploi»[60].
Так что, Юрий Павлович, простите — рецензии я писать не хотел бы. В газете наверно напишет Терапиано[61] (если только Вы ничем его не обидели, он ведь из породы «мимоз»). Да и что в газете писать о стихах после Аронсона и Ко?[62]
Спасибо за пожелания к Новому Году. Желаю и Вам здоровья, благополучия и всяких возможных успехов. Крепко жму руку.
Ваш Г.Адамович
P.S. Письмо хотел отправить, а сейчас пришла антология. Спасибо. Успел только перелистать, кажется — все хорошо, и много полнее, чем я предполагал. Но сколько таинственных незнакомцев! (плюс несколько графоманов!)[63].
7/VII-<19>54 <Ницца>
Дорогой Юрий Павлович,
Спасибо за Ваше милое письмо и простите, что не сразу ответил. Я уехал из Манчестера с месяц назад, письмо Ваше получил в Ницце, где думаю пробыть до начала сентября.
Все, что Вы сообщили о Маркове[64], а также о Гале[65], — очень интересно. Между прочим: письма от Маркова, насколько помню, я никогда не получал[66]. Куда и когда он мне писал? Правда, со мной случается, что письмо лежит, лежит, а потом и отвечать уже и неловко, и поздно. Но было бы досадно, если бы я так поступил с Марковым. Кажется, пред ним я не виноват.
Я рад, что Вы оценили рассказ Варшавского в «Опытах»[67]. Кроме кислых фраз по поводу этого рассказа я ни от кого ничего не слышал. Даже сам редактор, промелькнувший в Европе[68], считает, что это — пустое место. А по-моему, он не только «выдерживает соседство» с Набоковым[69] (Ваши слова), но и много лучше него. Конечно, у Н<абокова> больше таланта. Но важен не только числитель, но и знаменатель. Набоков редко бывал так никчемно «блестящ» (да и не очень блестящ!), как в последних «Опытах», с напетом несомненного моветона. Мне жаль только, что Варшавский вывел с презрением и злобой человека, который этого не заслужил. Портретность очевидна с первого слова[70]. Но вне этого — в рассказе много и содержания, и прелести, и всего того, что преуспевающим беллетристам не снилось.
Елагина я мало знаю, мало читал[71]. Им сейчас увлекается С. Маковский. Но это — ничего не значит, во-первых, потому, что М<аковский> — поверхностно ограничен во всем, а во-вторых — завтра он может сказать, что Ел<агин> — круглая бездарность. Более «версатильного»[72] человека нет в мире. До свидания. Еще раз благодарю Вас за письмо. Вы пишете, что у Вас — «неудачи». Какие? Мне очень хочется о Вас написать, но надо найти случай и место. Если я соберусь написать о эмигр<антской> поэзии — будет и то, и другое. Кстати, я хочу наладить с Г.Ивановым (с которым возобновил дружбу) «переписку из двух углов» о поэзии и стихах. Но не знаю, удастся ли. У меня с ним никогда не было много общего, а кроме того — он сейчас в каком-то расслаблении и растерянности[73].
