Надо отметить, что Максимовичу пришлось выдержать немалую борьбу с «иноземцами» в русской медицине. Даже звание профессора он получил лишь после того, как вышел в отставку немец профессор, а других кандидатов из иностранцев не было...
«Наука о бабичьем деле» —целая энциклопедия.
В 1910 году на международном съезде акушеров и гинекологов было сказано, что «по полноте, научности, современности и оригинальности труд этот мог бы занять почетное место в любой литературе».
Приведем несколько любопытных отрывков из этой книги, вышедшей свыше 200 лет назад:
«Природа, разделив все племя человеческое на два пола, влила в оба некоторую неизвестную и умом непостижимую силу, коея главное и первейшее действие состоит в естественном врожденном желании, всех и каждого побуждающем к взаимообразному друг друга исканию и люблению. Сия столь удивительная природы сила явственно починает действовать в то время наипаче, когда мущияы достигают совершеннолетнего юношеского возраста, а у девиц — когда месячное кровотечение в первый раз починается».
«Млеко в сосцах рожениц есть не что иное, как питательный, здоровый, весьма нужный и полезный сок, для вскормления новорожденного младенца более всякой другой пищи и лекарств способствующий».
А вот стихотворный эпиграф ко второй части «Науки о бабичьем деле»:
Когда дитя в родах из матерней утробы,
Рождайся на свет, не сыскует свободы,
Когда оно никак родиться не возможет--
Тогда искусна бабка страдальцу да поможет!
Велики были познания Амбодика и в области ботаники. Он даже позировал с листом гербария в руках для единственного сохранившегося его портрета и был автором книги «Первоначальные основания ботаники, руководствующие к познанию растений» (1796). Его «Новый ботанический словарь» выдержал в короткое время два издания.
Последние годы жизни Н. Максимович-Амбодик был консультантом при родильном доме Калининской больницы. Умер он в 1812 году, 68 лет. Могила его не сохранилась; неизвестно даже, на каком кладбище его похоронили...
Екатерина II гордилась своей дружбой с выдающимися деятелями французского просвещения — Дидро, Вольтером и в течение ряда лет вела с ними оживленную переписку, прикидываясь сторонницей их вольнодумства. Те, в свою очередь, восхваляли ее, как представительницу «просвещенного абсолютизма».
Еще при жизни Дидро, в 1765 году, она приобрела его библиотеку, оставив ее в распоряжении владельца, и назначила его библиотекарем с выплатой жалованья на 50 лет вперед.
После смерти Вольтера, в 1778 году, Екатерина решила, в пику всем, кто недооценивал философа на его родине, увековечить в России его память, и написала своему агенту в Париже барону Гримму: «Если возможно, купите библиотеку Вольтера и все, что осталось от его бумаг, в том числе мои письма. Я охотно и щедро заплачу его наследникам, которые, вероятно, не знают этому цены. Я устрою особую комнату для его книг».
Из этих строк видно, что личная симпатия к своему апологету сочеталась у «Семирамиды Севера» (как называл ее Вольтер) с политическими соображениями: ей хотелось изъять от будущих издателей свои письма к философу, где кое-какие европейские монархи нашли бы строки, которые им было бы весьма неприятно прочесть.
Племянница и наследница Вольтера, вдова Дени, согласилась продать русской царице всю библиотеку дяди, его рукописи и кое-что из обстановки его кабинета за солидную сумму — в 50 тысяч экю — втрое больше, чем было уплачено за библиотеку Дидро. Сохранилась ее расписка в получении этой суммы, составлявшей по тогдашнему курсу 30 тысяч рублей золотом.
Задумав построить в Царскосельском парке точную копию дома, где жил Вольтер в своем поместье Ферне, Екатерина приобрела также план этого поместья и искусно выполненную модель дома, но замысел остался неосуществленным.
Осенью 1779 года в петербургский Эрмитаж было доставлено множество больших ящиков, проделавших со специальным провожатым долгий и длинный путь: сначала сушей от Парижа до Любека, а оттуда — на корабле до Петербурга. В этих ящиках было около 7 тысяч книг и 37 фолиантов переплетенных рукописей.
Однако писем Екатерины там не оказалось: ими успел завладеть Бомарше и быстро их издал, причем императрица потребовала представить ей эти письма для цензуры и, по-видимому, успела изъять из них все, что не хотела предавать огласке.
В Эрмитаже библиотека Вольтера хранилась обособленно, доступа к ней не имел почти никто. Из русских за всю первую половину прошлого века туда был допущен, по особому разрешению царя, лишь один Пушкин, которому были нужны уникальные материалы, использованные Вольтером, когда тот писал «Историю русской империи при Петре I» (пять томов рукописей относились к этой эпохе, которою, как известно, решил заняться и великий русский поэт).
После смерти Пушкина министр императорского двора отдал распоряжение от 31 мая 1837 года: «Книг из Эрмитажной библиотеки никому, кроме членов императорского дома, не давать, а имеющим надобность в ученых изысканиях дозволить заниматься в самой библиотеке, делая нужные выписки, не дозволяя, однако, ни читать книг из Дидеротовой и Вольтеровой библиотек, ни делать из них выписки».
В 1861 году все книги и рукописи Вольтера были переданы в Публичную библиотеку (ныне библиотека имени М. Е. Салтыкова-Щедрина) и стали доступны историкам и литературоведам, но вначале с рядом ограничений. Это замечательное собрание давно описано, в 1961 году вышел его каталог со вступительной статьей академика М. П. Алексеева, но там перечислены только книги. Между тем рукописи Вольтера представляют не меньший, если не больший интерес.
Они переплетены в красный сафьян и хорошо сохранились. Содержание этих томов, которых касалась когда-то рука Пушкина, очень пестрое: черновики произведений Вольтера и его писем, посвященные ему стихи и послания, выписки из исторических трудов и т. д.
Один из этих томов — вдвое меньшего формата, чем остальные. В нем около 300 страниц, исписанных характерным почерком фернейского философа. Это так называемый sottisier (сборник вздора). Долго остававшийся вне поля зрения исследователей творчества Вольтера и не входивший в собрания его сочинений (даже академического типа, а таких несколько), он был впервые издан в 1880 году с предисловием Л. Леузон-Ледюка, который за много лет до этого первым из французов получил возможность ознакомиться с хранившимся в Эрмитаже литературным наследием великого мыслителя, в том числе с этой записной книжкой. Вот что говорится в предисловии: «Во время моего пребывания в Петербурге в 1847 и 1850 гг. я мог взять ее в руки и сделать несколько выписок. Мне, конечно, больше всего хотелось переписать ее целиком, но это было трудно. Тогда правил Николай I, он ненавидел Екатерину Великую, и его антипатия к бабушке простиралась на всех, кого она любила и кому покровительствовала. Вольтер в особенности был для него как бельмо в глазу».
Это действительно так. Известно, что Николай I обратил однажды внимание на стоявшую в Эрмитаже статую Вольтера работы Гудона, Насмешливая улыбка старого философа привела императора в ярость, и он тут же велел: «Уберите эту обезьяну!»
Далее Леузон-Ледюк пишет: «Библиотека Вольтера занимала отдельный зал в Эрмитаже, рядом с Зимним дворцом, резиденцией государя, и попасть в нее можно было лишь по особому его разрешению. Граф Уваров, министр народного просвещения, удостоивший меня своей дружбы, добился для меня такого разрешения и, уведомив меня об этом, просил не злоупотреблять оказанным мне доверием. Уместно отметить, что каждый раз, когда я усаживался в комнате среди книг и рукописей Вольтера, четверо солдат с ружьями караулили рядом с моим столом, следя за каждым моим движением. Мне удалось опубликовать лишь отдельные выдержки, запись которых ускользнула от наблюдения моих четырех стражей. Переписать книжку целиком удалось позже другому, более смелому или более счастливому любителю».
Что же представляет собою «соттизье»? Это один из широко распространенных в XVIII веке, да и позже, рукописных альбомов для «всякой всячины», куда их владельцы записывали всякие шутки, слухи, эпиграммы, каламбуры, стихи, анекдоты на политические, литературные, театральные и другие темы.
Вольтер делал здесь записи не для читателей, а для себя. Фернейский отшельник предстает перед нами в халате и ночных туфлях: он набрасывал без всякой системы, когда придется, не датируя, всякие приходившие ему в голову мысли и реминисценции, большей частью остроироничные, о поведении людей, их истории, религии. Здесь много конкретных фактов из придворной и общественной жизни Франции XVII и XVIII веков (частично Вольтер использовал эти записи в своей книге «Век Людовика XIV»).
Все здесь проникнуто духом автора «Орлеанской девственницы»: непочтительные замечания о догмах религии, о папе и кардиналах чередуются то с довольно скабрезными стишками, то с краткими, но остроумными сентенциями и афоризмами, то с эпиграммами на политических и литературных противников, которых у Вольтера всегда было более чем достаточно. Приведем некоторые места, заслуживающие внимания читателей.
