Б. ИГОРЕВ
СТОРОЖ БРАТУ СВОЕМУ...
Ф. М. Достоевский "Братья Карамазовы"
1
Еще в 1862 году Достоевскому мечталось о появлении "хоть к концу‑то века" "какого‑нибудь такого великого произведения, которое выразит стремления и характеристику своего времени так же полно и вековечно, как, например, "Божественная комедия" выразила свою эпоху…". Всю свою творческую жизнь Достоевский готовился создать такое произведение. И все же оставил лишь большое предисловие к тому замыслу, который вынашивал. Ему хотелось только успеть завершить эту работу, собственно, все его романы можно рассматривать как подходы к этому, последнему. Не зря же он как‑то записал: "Никогда ни на какое сочинение мое не смотрел я серьезнее, чем на это". Сама необычайная продуманность, поразительная отчетливость композиции в целом и во всех деталях, безукоризненная выстроенность оставленной нам книги говорит о том, как автор многие годы лелеял этот замысел в душе, снова и снова продумывая его. И в то же время постройка эта не просто не завершена, а указует на то, что должно быть, но не совершилось, вся носит печать предварительности, подготовки к чему‑то, имеющему быть. Автор сам и назвал его "вступительным романом".
В экспозиции "Братьев Карамазовых", закладывая фундамент идейной конструкции романа, упирающейся в вопрос о преступлении — и, как всегда у Достоевско–го, о наказании, — автор ставит во главу угла "идею о возрождении вновь человека". Это, конечно, и есть та идея о "восстановлении погибшего человека", которую уже тогда, в 1862 году, Достоевский считал основой произведения, дающего бессмертие. Правда, эту‑то идею Достоевский и не осуществил, проведя нас в своих произведениях через "ад" и оставив в преддверии "чистилища". Но во всяком случае, первую часть замысла он исполнил с поистине энциклопедической полнотой.
Пристрастие к энциклопедичности, существующее в русской литературе, пожалуй, и независимо от знаменитого определения Белинским романа Пушкина, мы заметим и в гоголевском дотошном обследовании царства омертвевших душ, и в замысле обозреть всю Русь целиком у Некрасова, и в толстовском всеобъемлющем размахе "мысли народной" и "мысли семейной"; у Достоевского же нельзя не поразиться энциклопедии человеческих страданий и преступлений, надлома и надрыва: длинная вереница лиц и сцен, и нет такого запрета, который не был бы нарушен, порыва, который не был бы уличен и извращен, но и такого преступления, которое бы не терзало душу, не обратилось бы в наказание. И так — все глубже и глубже, из круга в круг, из круга в круг. Архитектоника "Братьев Карамазовых" зиждется на таких кругах, зримым разграничением которых явились бесконечные заборы (подсказанные пейзажем Старой Руссы, где писался роман); в центре их — дом Карамазовых, близ них, но вне их — монастырь.
К 1868 году у Достоевского, в исполнение этого его проспекта на конец века, сложился замысел цикла романов "Атеизм", где современный русский человек в своих скитаниях по России теряет, ищет и находит веру. Таким духовным скитальцем должен был потом стать Алеша Карамазов, в следующем романе. Мальчишеский клуб, игравший столь неоправданно большую роль в набросках к "Идиоту", оказался на месте в "Братьях Карамазовых": ведь в продолжении романа эти здесь никак не связанные с сюжетной линией мальчики должны были вырасти и действовать. Так что замысел романа "Детство" тоже вошел в "Карамазовых". Тогда же, в конце 60–х годов, у Достоевского созрел план "Жития великого грешника", ставший источником столь многого в его последующей творческой жизни. Оно оказалось генеральным конспектом готовившегося в мысли "произведения" — предисловие к которому есть "Братья Карамазовы".
В центре сюжета романа, как известно, убийство отца Карамазова. Убийство отца—самое сильное впечатление детства Достоевского. Убитому Карамазову он дал свое имя. Чермашня, приобретающая символическое значение в романе, — это места его детства, которые вновь он посетил, готовясь к роману. Смерть сына весной 1878 года тоже наложила отпечаток на книгу, чей будущий главный герой носит имя умершего мальчика: Алеша. Одно из ярких впечатлений, вынесенных Достоевским из "мертвого дома", — безвинно осужденный за отцеубийство Дмитрий Ильинский, знакомый писателя в омском остроге. Тобольск, где Ильинский якобы совершил свое преступление, первоначально и должен был стать местом действия романа. Достоевский нередко пользовался именами прототипов для обозначения своих героев в набросках: Грановский вместо Степана Трофимовича, Нечаев вместо Верховенского в "Бесах". В рукописях "Братьев Карамазовых" Дмитрий часто называется Ильинским. Он‑то и стал прототипом Дмитрия Карамазова. Говорят, что многие черты к его образу прибавил другой близкий знакомый автора — критик Аполлон Григорьев…
В "Двойнике", ранней пробе пера Достоевского, уже заложена та идея, которая породила троицу Иван — Смердяков — черт ("серьезнее этой идеи я никогда ничего в литературе не проводил", — писал автор, когда роман его уже был в работе). Психологически то же соотношение идеолога, двойника–убийцы и двойника-пошляка предвосхищено, кстати, в "Бесах". Там же на мгновение появляется бес — и собственной персоной.
В. В. Розанов показал, что в "Хозяйке", другой повести 40–х годов, содержится зародыш "Великого инквизито–ра". Идеология Ивана коренится в мыслях петрашевцев, с которыми Достоевский был связан; А. Долинин нашел ей прямые соответствия в одном из докладов, прочитанных на собрании общества Петрашевского. В свою очередь, Алеша — наследник Алеши Волковского из "Униженных и оскорбленных", Мышкина из "Идиота" (определение Алеши "чудак" и появилось в замену первоначального "идиот") и т. д. Короче говоря, роман этот — действительно итог всей жизни и творчества Достоевского, вобравший в себя все, что он передумал и перечувствовал о жизни. Это был самый обдуманный и неторопливо написанный из всех его романов, как будто автор сознавал, что его бессмертие зависит от одного этого труда.
Удивительно, насколько часто Достоевский использовал уголовную хронику для создания своих романов. Годами он следил, с почти болезненным любопытством, за сообщениями в прессе об уголовных процессах. Он накопил поразительное количество сведений о технической стороне юридической процедуры, о точности которой очень заботился, обращаясь за советом к юристам, точно так же, как он искал квалифицированной медицинской консультации по вопросам психической патологии и галлюцинаций. За убийствами "Преступления и наказания", "Идиота", "Бесов" — настоящие преступления, о которых он читал в газетах, те "фантастические факты", на которых основывается его теория реализма. В этих фактах идея обретает плоть и кровь и олицетворяется в героях романа. Не выдумана и главенствующая тема "Братьев Карамазовых".
Обдумывание последнего романа в деталях, в его конкретном сюжетном исполнении началось в 1874 году. Началось с мысленного возвращения к описанной в "Записках из Мертвого дома" истории Ильинского. Там еще только два брата, еще только история ревнивого соперничества братьев — но уже в центре возвращение с каторги через 12 лет (потом автор решил разделить первый и второй романы промежутком в 13 лет), , "сцена, где безмолвно понимают друг друга", столь излюбленное Достоевским публичное признание-покаяние, финальный аккорд: "На правый путь вступил!" Общий контур фабулы уже есть, но замысел зрел еще три года, прежде чем началась вплотную работа как таковая.
В декабре 1877 года Достоевский распрощался с читателями "Дневника писателя", объявив, что в следующем году "Дневник" выходить не будет. "В этот год отдыха от срочного издания, — объяснял он подписчикам, — я и впрямь займусь одной художнической работой, сложившейся у меня в эти два года издания "Дневника" неприметно и невольно". "Дневник" он сам понимал как подготовку к своему роману. "Готовясь написать один очень большой роман, я… задумал погрузиться специально в изучение не действительности собственно, я с нею и без того знаком, а подробностей текущего. Одна из самых важных задач в этом текущем для меня… молодое поколение и вместе с тем современная русская семья…" Давно уже занимала его мысль, он даже "поставил себе идеалом — написать роман о русских теперешних детях", мысль, чьей "первой пробой" был "Подросток". Этот роман чаялся Достоевскому как новые "Отцы и дети" в их современном соотношении, и роман об отце и детях Карамазовых тоже изначально виделся ему как роман о детях. "Я замыслил и скоро начну большой роман, в котором, между другими, будут много участвовать дети, и именно малолетние, с семи до пятнадцати лет примерно. Детей будет выведено много. Я их изучаю, и всю жизнь изучал, и очень люблю, и сам их имею".
Первые дошедшие до нас заметки к роману свидетельствуют, что создание его в голове автора зашло уже очень далеко, прежде чем что‑либо стало заноситься на бумагу. К 1878 году план романа был на удивление развитым. Например, в письме к педагогу В. В. Михайлову, процитированном выше, Достоевский просил сообщить ему все возможные наблюдения о детях, хотя это не могло понадобиться ему вплоть до второй половины книги. В апреле 1878 года он записал себе для памяти: "Узнать, можно ли пролежать между рельсами под вагоном, когда он пройдет во весь карьер?" Эта первая известная нам запись относится, разумеется, к эпизоду с Колей Красоткиным, хотя эпизод этот был написан только через 2 года и появился в последней части романа! Впрочем, для Достоевского всегда работа начиналась с тщательнейшего обдумывания фабулы. Он так писал летом того же года С. А. Юрьеву, желавшему напечатать будущий роман в предполагавшемся новом журнале: "Роман я начал и пишу, но он далеко не докончен, он только что начат. И всегда у меня так было: я начинаю длинный роман… с середины лета и довожу его почти до половины к Новому году, когда обыкновенно является в том или другом журнале, с января, первая часть. Затем печатаю роман с некоторыми перерывами в том же журнале весь год до декабря включительно и всегда кончаю в том году, в котором началось печатание. До сих еще не было примера перенесения романа в другой год издания".
