Оба вернулись домой возмужавшими и много повидавшими, но так и остались малообразованными. Едва ли братья прочли хоть одну из трагедий Шекспира. Младший до конца жизни говорил и писал с грубейшими ошибками и так и не научился сносно говорить ни по-французски, ни по-немецки. Принцам не хватало манер, умения поддерживать беседу, художественного вкуса. В высшем обществе они выглядели неотесанной деревенщиной. Говорят, принц Джордж, уже став королем, за столом по юношеской привычке выковыривал из бисквита несуществующего таракана. Его старший брат, не преуспев ни в науках, ни в искусствах, ничем особенно не интересуясь, постепенно приобрел светский лоск и элегантность.
Братьям все же пришлось расстаться. Джордж продолжал военную карьеру, а Эдди отправили учиться в Кембридж. Толку из этого не вышло. Один из преподавателей писал о нем так: «Он едва понимает значение слов и поэтому толком не может даже читать». В конце концов наследник был зачислен в гусарский полк. Это поприще ему понравилось. И хотя он так и не стал образцовым офицером, в полку его любили за добродушие и скромность.
Наследнику шел 26-й год, когда по Лондону поползли скандальные слухи о его образе жизни. В июле 1889 года лондонская полиция накрыла подпольный бордель для гомосексуалистов. В викторианской Англии гомосексуализм был уголовным преступлением. На допросах от мужчин-проституток требовали назвать имена клиентов. Всплыли имена с высокими титулами. Среди посетителей заведения оказался будто бы и принц Эдди. Обвинение это не доказано и никакими документами не подтверждено. Однако непреложный факт состоит в том, что отец Эдди принц Уэльский вмешался в ход расследования, и в итоге никто из высокопоставленных клиентов борделя наказан не был.
Некоторые биографы категорически отрицают однополую ориентацию Эдди. Другие говорят, что принц, возможно, был бисексуален – во всяком случае, дамами он тоже весьма интересовался. Одно время братья спали с одной и той же дамой-содержанкой, которую называли шлюхой.
Но были обвинения и похуже.
* * *
Осенью 1888 года в лондонском районе Уайтчепел неведомый маньяк совершил серию зверских убийств, жертвами которых во всех без исключения случаях стали нищие проститутки. Точное их число не известно. Обычно говорят о пяти, но некоторые исследователи доводят цифру до двузначной за счет убийств, совершенных до или после уайчепельской серии в других местах или даже странах.
Трупы несчастных (за исключением одного случая, когда киллера, возможно, спугнули) были страшно изуродованы: душегуб перерезал им горло и вспарывал живот, откуда извлекал внутренности. Modus operandi Потрошителя изучен сегодня детально. Злодей и жертва в момент убийства стояли лицом к лицу. Вопреки первоначальным заключениям полицейских медиков, Потрошитель резал горло не сразу – первым долгом он начинал душить несчастную. Хватка у него была совершенно мертвая – женщина либо теряла сознание, либо умирала от удушья. Бесчувственное тело (или уже труп) укладывалось затем на мостовую и препарировалось. Никаких следов полового сношения с трупом или мастурбации над ним обнаружено не было. Как правило, отдельные кусочки внутренностей преступник забирал с собой в качестве трофея – эта привычка объединяет почти всех серийных убийц-маньяков. Все эксперты сходятся на том, что преступник прекрасно знал анатомию и владел по меньшей мере основами хирургии: он безошибочно, твердой рукой, удалял внутренние органы чуть ли не в полной темноте, будучи крайне ограничен во времени.
Лондонское дно знало серийных убийц и до Потрошителя. Однако он стал первым, получившим небывалую известность и, можно сказать, популярность благодаря всеобщей грамотности и широкому распространению иллюстрированных газет-таблоидов, которые освещали дело во всех подробностях. Результат не замедлил сказаться: 27 сентября, спустя почти месяц после первого убийства и три недели после второго, киллер дал о себе знать: лондонское Центральное агентство новостей получило глумливое письмо, подписанное прозвищем «Джек Потрошитель». Отправитель писал о своем намерении продолжить серию, причем обещал «потехи ради» отрезать жертве уши и прислать их полиции. «Держите это письмо у себя, покуда я не обделаю новое дельце, а засим дайте ему ход», – писал злодей.
Редактор так и поступил, решив, что это мистификация. Промучившись двое суток, на третьи он все-таки сообщил о письме в полицию. Следствие получило послание ровно в тот вечер, когда Потрошитель совершил новое, на сей раз двойное, убийство. Наутро редактору доставили открытку с благодарностью за то, что тот исполнил указание. В тексте говорилось, что крики жертвы помешали Джеку осуществить замысел с отрезанием ушей. Тщательный осмотр установил, что у обеих жертв уши действительно надрезаны. Скотланд-Ярд тотчас направил факсимиле обоих писем в газеты, присовокупив просьбу к публике присмотреться к почерку. Скоро сыщики горько пожалели об этом: полиция, газеты и частные лица оказались завалены подделками, среди которых письма настоящего Джека – если они вообще были – просто утонули.
Однако почтовое отправление, полученное 16 октября, обратило на себя внимание сразу. Адресатом был
Джордж Ласк, возглавлявший так называемый Комитет бдительности – нечто вроде добровольной народной дружины для охраны общественного порядка. Это была маленькая бандероль, содержавшая помимо письма половину человеческой почки, разрезанной вдоль. Письмо было написано другим почерком, нежели два предыдущих, и начиналось пометкой «Из Ада». Автор сообщал, что другую половину почки он зажарил и съел и что это было очень приятно. Эксперт Томас Опеншоу установил, что это левая почка и что она принадлежит человеку. Оставалось возможным, что бандероль отправил некий мрачный шутник-прозектор, работающий в одном из городских моргов. 19 октября газета «Star» напечатала интервью д-ра Опеншоу, а 29-го доктор получил весточку от Джека. «Старый босс ты был праф, – писал неизвестный с грубыми орфографическими ошибками и без знаков препинания, – это левая потчка я саберался аперировать апять рядом с тваей бальницой но должен был бросить нош и ее цветущее горло патаму што копы испортили игру но я сабираюс скора снова выйти на дело и пошлю тебе другой кусочек патрохов Джек Потрошитель».
Много позже сообразили, что этот текст, всего вероятнее, написан грамотным человеком, который старательно маскируется под неуча – слишком нарочиты грамматические ошибки при синтаксически правильном построении фраз.
Лондон охватила паника. Королева Виктория, следившая за делом с самого начала, не раз звонила министру внутренних дел, осведомляясь о ходе расследования. Она отправила премьер-министру лорду Дизраэли гневную телеграмму, требуя «решительных действий». Но Скотланд-Ярд и без того сбивался с ног.
Двоюродные братья император Николай II и король Великобритании Георг V
Из газетных версий стремительно вырастал зловещий миф о Потрошителе. Он стал сублимацией подавленных страстей общества. Атмосфера позднего викторианства с его культом внешних приличий, вытесняющих все «неприличное» в нравственное и социальное подполье, описана несколькими убийственными фразами у Мишеля Фуко. Недаром его «История сексуальности» начинается главой «Мы, другие викторианцы». Фуко так формулирует социальную философию викторианской эпохи: «Если уж и в самом деле нужно дать место неузаконенным формам сексуальности, то необходимо их направить куда-нибудь туда, где их можно будет снова включить если не в производственный цикл, то, по крайней мере, в процесс получения выгоды». Фуко блестяще показал, что власть и сексуальные перверсии нуждаются друг в друге, получая взаимный импульс, совершенствуясь и образуя «нескончаемые спирали».
Журналист лондонской «Pall Mall Gazette» Уильям Стэд стал первым, кто, освещая уайтчепельские убийства, написал об их сексуальной подоплеке и в качестве возможной модели предложил феномен доктора Джекила и мистера Хайда. Повесть Стивенсона, опубликованная двумя годами ранее, как нельзя лучше выражала раздвоенность сознания позднего викторианца. Она мгновенно превратилась в бестселлер, открыв дорогу новому течению в английской литературе – за «Странной историей доктора Джекила и мистера Хайда» последовали «Дракула», «Портрет Дориана Грея» и «Остров доктора Моро».
Публика увидела в Хайде воплощение сексуального подполья своего собственного сознания, хотя текст, казалось, не давал никаких к тому оснований (о чем, кстати, неоднократно заявлял сам автор). В августе 1888 года в Лондоне состоялась премьера спектакля по Стивенсоновскому триллеру. Исполнитель главной роли Ричард Мансфилд играл Хайда именно как сублимацию тайных помыслов Джекила. Автор инсценировки добавил отсутствующий в повести персонаж – невесту доктора, которая погибает от рук Хайда; тем самым в сюжет был введен скрытый мотив гомосексуального влечения. Мэнсфилд был настолько убедителен, что его самого стали подозревать в том, что он и есть Потрошитель. Меньше чем через месяц после премьеры пьеса была запрещена.Сама гипотеза о том, что Потрошитель неуловим по той причине, что в обычной жизни ничем не отличается от добропорядочных членов общества, была абсолютно нова. Стэд говорил о садизме как о «мании», которой «страдает» уайтчепельский убийца. Такого взгляда на проблему публика дотоле не знала. Это был лексикон предшественника Фрейда, великого венского психиатра Рихарда фон Крафт-Эбинга, чья «Psychopathia Sexualis» вышла первым изданием в 1886 году. В одно из последующих изданий Крафт-Эбинг включил случай Потрошителя.
