class="p">Миграционный раскол или столкновение солидарностей?
Миграционный кризис не только заставляет европейцев усомниться в своей политической модели, но раскалывает Европейский союз и возвращает разделение на Восточную и Западную Европу, преодоленное в 1989 году. Современная Европа испытывает не живописуемый Брюсселем недостаток солидарности, а, скорее, столкновение солидарностей – национальной, этнической и религиозной, вступающих в противоречие с нашим человеческим долгом. Полем борьбы солидарностей выступают не только сами общества, но и отношения между ними.
Беглого взгляда на опросы общественного мнения последнего десятилетия достаточно, чтобы заметить, как доверие к европейским институтам разнится на Западе и на Востоке. Западные европейцы, как правило, доверяют своим правительствам больше, чем Брюсселю, не скрывая, что готовы поддерживать его лишь до тех пор, пока их собственные правительства влияют на вектор европейского развития.
Иной логике следуют на Востоке. Большинство жителей здесь доверяют Брюсселю больше, чем национальному правительству. Надежда на брюссельских технократов связана с представлением об их большей компетентности и меньшей коррумпированности в сравнении с местными политиками. Миграционный кризис в корне изменил эту ситуацию. Немцы и шведы теперь не верят в способность своих правительств формулировать общую политику ЕС, тогда как восточные европейцы, продолжая сомневаться в профессионализме и честности национальных властей, стали доверять им больше, чем Брюсселю, поскольку их политические лидеры готовы отстаивать национальные интересы. Словом, миграция спровоцировала ренационализацию политики и реабилитировала деление на Запад и Восток, если оно вообще когда-либо исчезало.
Вопрос о том, исчезало ли деление на Восток и Запад, ставится вполне буквально в недавнем исследовании, показывающем, что немцы склонны больше преувеличивать расстояние между двумя городами, если один из них раньше находился в Западной Германии, а другой – в Восточной, чем если оба города находились в одной стране. И чем хуже респондент относится к объединению Германии, тем больше в его представлении это расстояние. Объединение Европы, таким образом, всегда было скорее мечтой, чем реальностью. Возвращение разделения на Восток и Запад больше, чем любые другие политические процессы, повышает риск полной или частичной дезинтеграции Европейского союза.
Все стоящие перед Европой вызовы так или иначе раскалывают ее. Кризис еврозоны разделяет Союз по оси Север/Юг. Брекзит оттеняет разрыв центра и периферии. Кризис на Украине разделяет Европу на «ястребов» и «голубей» в том, что касается отношений с Россией. Но именно разделение между Востоком и Западом, актуализированное миграционным кризисом, ставит под вопрос выживание Союза как такового.
Нехватка сочувствия у Восточной Европы
«Мне сложно понять, – признался однажды немецкий президент Йоахим Гаук, – как народы, раз пережившие политическое притеснение и познавшие чувство солидарности, могут не проявлять сочувствия к другому притесняемому народу» [42]. Почему жители Центральной Европы так отдалились от фундаментальных ценностей, лежащих в основе Европейского союза, и проявляют так мало сочувствия к страданиям других?
Возмущение Запада вызывает не готовность Восточной Европы строить заборы для защиты от беженцев, а ее убежденность в том, что «мы этим людям ничего не должны». Миграция провоцирует раскол и на Западе, где с каждой террористической атакой растет число противников политики открытых границ канцлера Меркель. Но если в Германии около 10 % населения приняли участие в волонтерских инициативах по помощи беженцам, то жители Восточной Европы (за исключением горстки несгибаемых либералов) остаются равнодушными к участи тех, кто просит убежища. Именно поэтому их политические лидеры обрушиваются с критикой на решение Брюсселя распределять беженцев между странами ЕС. Премьер-министр Словакии Роберт Фико заявил, что его страна готова принять только христиан (в Словакии нет мечетей, и из-за этого, по его словам, мусульмане будут чувствовать себя в ней неуютно). Лидер польской правящей партии «Право и справедливость» Ярослав Качиньский предостерегал, что принятие беженцев создаст угрозу для здоровья населения, так как мигранты могут принести с собой опасные болезни. Премьер-министр Венгрии Виктор Орбан убежден, что моральный долг Европейского союза – не помочь мигрантам, а обеспечить общую безопасность. Продолжая гнуть свою линию, в октябре 2016 года Орбан организовал референдум, на котором более 98 % проголосовавших (явка составила 44 %, не достигнув минимальных 50 % для признания референдума действительным) высказались против размещения в Венгрии мигрантов.
Поразительно, что по вопросу о мигрантах католическая Польша ничем не отличается от православной Румынии, а экономически развитая Чехия не более приветлива, чем куда более бедная Болгария.
Неприязненное отношение Центральной Европы к беженцам выглядит особенно странным, если учесть три обстоятельства. Во-первых, на протяжении большей части XX века жители Центральной и Восточной Европы либо пытались эмигрировать сами, либо заботились об иммигрантах. Достаточно вспомнить, что в конце XIX – начале XX века большую тревогу вызывала «полонизация Запада», во многом схожая с сегодняшними опасениями немцев насчет ислама.
Во-вторых, на территории Центральной и Восточной Европы вообще очень немного беженцев. В 2015 году число беженцев, пересекших границу Словакии, составило вопиющие 169 человек, и только 8 из них пожелали остаться. (Плакат «Партии двухвостой собаки», группировки художников-пранкеров, призывает читателей задуматься над тем удивительным фактом, что вероятность увидеть НЛО для венгров выше, чем встретиться с мигрантами.)
В-третьих, и в этом заключается печальная ирония, Центральной Европе просто необходимы мигранты. Вследствие волны эмиграции начала 1990-х численность населения стран Восточной Европы резко сократилась, из-за чего возникли серьезные трудности с поддержанием систем социального обеспечения. После падения коммунистического режима из Польши эмигрировали 2,5 миллиона человек, 3,5 покинули Румынию, а население Литвы сократилось с 3,5 до 2,9 миллиона и продолжает сокращаться.
Почему же тогда жители Восточной Европы так враждебны к беженцам? Поведение Болгарии в этом плане вызывает особое недоумение. После трагедии Балканских войн и Первой мировой войны число беженцев, принятых Болгарией, составило четверть ее населения. При поддержке Лиги Наций болгары смогли обеспечить всех пищей и кровом. Болгария выглядела тогда, как сегодняшние Иордания и Ливан, и болгары справедливо гордятся тем, что в короткий срок смогли интегрировать так много людей.
Почему болгары пришли на помощь тогда и не готовы к этому сейчас? Ответ прост: 100 лет тому назад люди, ищущие убежища, были этническими болгарами. Болгары не считают, что солидарность, однажды проявленная к своему народу, должна распространяться на всех, кто бежит от войны и преследований. На деле гораздо больше болгар участвуют в нынешних добровольных «гражданских арестах» беженцев, нелегально пересекающих границу, чем в предоставлении им помощи. Миграционный кризис показал, что сами космополитические ценности, на которых выстроен Европейский союз, воспринимаются болгарами как опасные, тогда как для многих западных европейцев они лежат в основании новой европейской идентичности.
Враждебное отношение жителей Восточной Европы к беженцам может шокировать, но не должно удивлять. Оно уходит корнями в
