Доводы в обоснование того, где должна проходить разграничительная линия между общественным и частным, будут приводиться вечно, и это совершенно естественно. Однако есть один принципиальный довод против любого увеличения государственных расходов — а именно то, что они всегда, независимо от значимости цели, несут с собою риск ослабления страны как в материальном, так и в моральном плане.
Материальное ослабление — следствие обременения процесса создания богатства. В странах, экономику которых можно считать преуспевающей в плане темпов роста, дохода на душу населения и создания новых рабочих мест, государственные расходы, представленные в виде доли от национального дохода, как правило, низки. Очевидные примеры — Америка и азиатские «тигры». В Европе то же самое можно сказать о Великобритании. Нельзя утверждать, что из этого правила нет исключений. И уж точно нельзя быть уверенным, что низкий уровень государственных расходов может сам по себе гарантировать процветание, когда в других областях экономики проводится ошибочная политика. Свидетельство тому — недавние проблемы Японии. Однако исследования подтверждают то, что нам подсказывает здравый смысл: чем больше кусок пирога, отхваченный правительством, тем меньше достается всем. Один из экономистов, изучая эффект долгосрочного увеличения расходов правительства, пришел к следующему выводу:
Совершенно ясно, что последствия от увеличения государственных расходов в течение последних сорока лет были чрезвычайно значительными с точки зрения упущенного роста объема производства. В лучшем положении находятся США, где объем национального производства оказался на 37 % ниже, чем мог быть при сохранении доли государственных расходов на уровне 1960 года, а в худшем — Швеция, которая упустила возможность подъема уровня жизни на 334 %[357].
Теперь посмотрим на проблему морального ослабления страны в результате чрезмерного контроля со стороны правительства. Общество, которое контролируется настолько жестко, что у людей совершенно отсутствует возможность выбора (конечно, если хватит воображения такое представить), просто не позволяет людям приобрести никаких моральных качеств. Возьмем более близкий к реальности пример: в стране, где на государственном обеспечении находится абсолютно все, нет места для благотворительности и нет потребности в самопожертвовании. Этот принцип легко доказать от обратного, не прибегая к домыслам. Соединенные Штаты — самая богатая и свободная страна на земле; не удивительно, что она также и самая щедрая. Ежегодно американцы выделяют более 200 миллиардов долларов на благотворительность. Этой же традиции следует и Великобритания, где свобода личности и личная ответственность неразрывно связаны друг с другом, — отсюда и богатая история создания благотворительных фондов и добровольного участия в них. Чем больше мы надеемся на то, что далекие государственные власти справятся с трагедиями нашей жизни, тем меньше делаем сами, тем больше разрастается отвратительная язва эгоистичного материализма.
Я пыталась провести эту мысль несколько лет назад в интервью журналу Уотап'5 Оуп. Это потревожило осиное гнездо, но, как я и предполагала, осы стали жужжать вокруг совсем не того предмета. Сказано же тогда было следующее:
Полагаю, прошли те времена, когда многие люди верили в то, что все их проблемы должно решать государство. «Я в трудном финансовом положении — мне дадут субсидию»; «Мне негде жить — правительство обязано предоставить мне жилье». Они перекладывали решение своей проблемы на общество. Да если хотите знать, никакого общества нет. Есть мужчины и женщины, есть семьи. И ни одно правительство не может ничего сделать, иначе как действуя через людей, а люди должны в первую очередь следить за собой. Наш долг заботиться о себе, а уж потом о своем соседе. Люди же слишком много думают о правах, забывая об обязанностях. Права просто не может быть, если сначала не выполнена обязанность.
За свою политическую жизнь я сделала несколько высказываний, которые потом хотелось переформулировать. К приведенной цитате это не относится, и все же она вызвала фурор. Фразу «никакого общества нет» до сих пор повторяют (в отрыве от контекста, естественно) левые политики, журналисты, а иногда и представители духовенства, когда хотят кратко выразить то, что, по их мнению, было неправильным в 80-е годы и в чем заключается изъян «тэтчеризма». Однако с их доводами не все в порядке. Если я ошибаюсь и на права действительно нет моральных ограничений, то чем они в таком случае оправдывают — границы, в которых сами держат государственные расходы и налоги? Почему бы тогда вообще не перераспределить все и вся?
Левые пытаются ответить на этот не имеющий ответа вопрос» придумывая новые определения и всячески расхваливая концепцию «третьего пути». Социалисты никогда не жалели времени на придумывание новых названий для своих верований, поскольку прежние быстро устаревали и компрометировали себя. Любопытно, что в эволюции подобных определений наблюдается своего рода круговорот. Так, «социал-демократия» первоначально была одним из марксистских течений. Затем она уступила место «демократическому социализму». Потом, когда «социализм» — демократический и недемократический — вышел из моды, «социал-демократия» обрела новую респектабельность. Сегодня от новых левых мы так часто слышим о «сообществе» [community] (в своих речах г-н Блэр использует это словечко не скупясь), что впору ожидать появления на свет термина «коммунизм» во всей его красе. Однако надеюсь, что этого не случится.
«Третий путь», можно предположить, является компромиссом между капитализмом и социализмом. Но г-н Блэр придерживается иного мнения. Как он объясняет в длинной и нудной статье на данную тему, это скорее «обновленная социал-демократия». Ну, если так, то понятно…
Как устойчивое словосочетание «третий путь» уже миновал пик своей популярности. Такая фраза никогда не нравилась канцлеру Шредеру, который предпочитал по-тевтонски чеканную «новую середину». Эна казалась жидкой размазней и мосье Жоспену, в лице которого Запад ближе всего подошел к образу социалистического премьер-министра, а кроме того, служила причиной замешательства в Соединенных Цтатах даже при президенте Клинтоне, не говоря уже о президенте Джордже У. Буше. Как сказал один из американских журналистов, «теперь мы знаем, куда выводит третий путь: в левый ряд скоростного шоссе в сторону государства с расширенным социальным обеспечением». Похоже, выражение «прогрессивное управление» ныне вытесняет «третий путь» из лексикона влиятельных кругов левого толка. Рождается очередная банальность.
Можно, конечно, высмеивать словоблудие и интеллектуальные выверты новых левых, но им тем не менее удается убедить население многих европейских стран и большую часть остального мира в том, что капитализм, основанный на свободном предпринимательстве, нуждается в укрощении, ограничении и сдерживании путем государственного вмешательства. Они добились этого из-за все еще существующего недопонимания того, что капитализм содержит в себе нечто, обеспечивающее прогресс общества в целом. Ему не нужно, чтобы социализм придерживал руль и способствовал продвижению вперед. Покуда правительство продолжает вмешиваться и не ограничивает свою деятельность теми моментами, которые необходимы для успешного функционирования капиталистической экономики (они были перечислены выше), результаты будут плачевными.
Это хорошо видно на примере развития Великобритании после 1997 года под руководством лейбористского правительства, снискавшего (хотя и не вполне справедливо) определенную репутацию за свою экономическую компетентность. Премьер-министр Тони Блэр и министр финансов Гордон Браун при разработке экономической политики решительно отказались использовать фундамент, заложенный консерваторами в 80-х годах. Инфляция держалась на низком уровне, а передача права проводить денежно-кредитную политику Банку Англии помогла успокоить Сити. Предельные ставки подоходного налога были невысокими. Хотя и отмечалось некоторое укрепление влияния тред-юнионов, основные реформы периода правления консерваторов продолжали действовать. В целом ничто не предвещало возврата полнокровного социализма.
Но это было не все. Лейбористы, например, провели существенное и дорогостоящее ужесточение регулирования. Главное же, было ощутимо увеличено налоговое бремя. Так называемые «скрытые налоги», которые должны были привлекать минимальное внимание со стороны общественности и политиков, были направлены против бизнеса и тех, кто осуществляет накопление. Они отбили у людей интерес к созданию традиционной семьи (была отменена налоговая льгота для семейных пар), к покупке собственных домов (была отменена льгота по: судам на приобретение недвижимости и повышен гербовый сбор при покупке домов), к увеличению пенсионных вкладов (было введено налогообложение пенсионных фондов) и к приобретению медицинских: страховок (было отменено снижение налоговой ставки для пожилых людей). В довершение выросло число людей, уплачивающих подоходный налог по наивысшей ставке (40 %), поскольку нижние границы доходов, облагаемых налогом, были подняты с учетом роста цен, а не зарплат.
