Геннадий Осипов - Общество знания: История модернизации на Западе и в СССР

26

У Вл. Соловьева читаем: «Каждое единичное лицо есть только средоточие бесконечного множества взаимоотношений с другим и другими, и отделять его от этих отношений — значит отнимать у него всякое действительное содержание жизни» [225, с. 281].

Г. Шиллер придает мифу об индивидууме и производному от него понятию частной собственности большое значение во всей системе господства в западном обществе: «Самым крупным успехом манипуляции, наиболее очевидным на примере Соединенных Штагов, является удачное использование особых условий западного развития для увековечения как единственно верного определения свободы языком философии индивидуализма» [274, с. 25].

В рассказе-антиутопии Хорхе Луиса Борхеса «Тлён, Укбар, Orbis tertius» (1944) говорится о том, как ему странным образом досталась энциклопедия страны Тлён. В ней были подробно описаны языки и религии этой страны, ее императоры, архитектура, игральные карты и нумизматика, минералы и птицы, история ее хозяйства, развитая наука и литература — «все изложено четко, связно, без тени намерения поучать или пародийности». Но весь этот огромный труд был прихотью большого интеллектуального сообщества («руководимого неизвестным гением»), которое было погружено в изучение несуществующей страны Тлён. Жители этой страны были привержены изначальному тотальному идеализму.

Это выражается уже в языке, на котором говорят и политики, и чиновники, и СМИ, когда касаются этнических проблем. Чего стоит хотя бы в своей нелепости термин «лицо кавказской национальности»! Когда возмущение этим термином достигло порога, в газетах («Комсомольская правда», 2002) стали писать: «приметы злодея: кавказской народности, на вид — 25 лет».

Антропоморфизм, проекция на природу идеального типа человеческих отношений, наблюдается во всех культурах. Так, принципиально различны образы животных у Льва Толстого и Сетона-Томсона. Толстой, с его идеалами любви и братства, изображает животных бескорыстными и преданными друзьями, способными на самопожертвование. Рассказы Сетона-Томсона написаны в свете рыночной идеологии в стадии ее расцвета. И животные здесь наделены всеми чертами оптимистичного и энергичного бизнесмена, идеального self-made man. Если они и вступают в сотрудничество с человеком, то как компаньоны во взаимовыгодной операции.

Примечательно, что эта проблема хорошо изучена, но по идеологическим соображениям почти не освещена в массовой культуре. Так, истерии о каннибализме индейцев имеют под собой чисто экономическую подоплеку. По испанским законам было достаточно объявить индейцев какого-либо племени каннибалами, чтобы иметь право обращать членов этого племени в рабство. Европейцы превратили древнее ритуальное искусство засушивания голов в крупный бизнес, на «товар» был большой спрос в Европе, за одну голову индейцам давали ружье, что привело к бойне в обширной зоне у подножия Анд.

Одной из главных задач «вульгаризации марксизма» в советское время как раз и было если не изъятие, то хотя бы маскировка этой стороны учения, которое пришлось взять за основу официальной идеологии.

Это миф идеологов раннего капитализма, в энциклопедии которых (1771) говорилось: «Крестьяне обычно довольно глупы, ибо питаются они лишь грубой пищей». Не отсюда ли пошел миф об «идиотизме деревенской жизни»?

Замечательно было сказано в программе Российского телевидения «Вести» 10 февраля 1992 г. после показа жизни бездомной дворняги и холеной борзой: «Только помогая друг другу, элитные — беспородным, богатые — бедным, мы сможем выжить!»

Однако здесь в последние годы происходит сдвиг к разделению массы и элиты даже в отношении эгоизма. Он сохраняется лишь как право элиты, в то время как от массы требуют беспрекословного конформизма и соблюдения установленных для массы норм.

Немецкий философ В. Шубарт также связывал это осознание человека себя как рационального индивида с влиянием Реформации: «Она знаменует собой рождение нового мироощущения, которое я называю „точечным“ чувством. Новый человек впервые переживает не Все, и не Бога, а себя, временную личность, не целое, а часть, бренный осколок… Для него надежно существует только свое собственное Я. Он — метафизический пессимист, озабоченный лишь тем, чтобы справиться с окружающей его эмпирической действительностью» [278].

В подтверждение Вебер приводит слова Адама Смита из его главного труда «Исследование о природе и причинах богатства народов»: «Не на благосклонность мясника, булочника или земледельца рассчитываем мы, желая получить обед, а на их собственную заинтересованность: мы апеллируем не к их любви к ближнему, а к их эгоизму, говорим не о наших потребностях, а всегда лишь об их выгоде».

В культурный багаж современного человека вошло представление, будто подчинение начинается с познания, которое служит основой убеждения. Слова у-бежденный и побежденный — однокоренные. Это идет из латинского языка, в котором слово убеждать (convincere) буквально означает «заставлять быть вместе с победителем». Однако не менее важный способ влиять на поведение людей — внушение (шире, манипуляция сознанием).

До этого, при «старом режиме», власть не распределялась частицами между гражданами, а концентрировалась у монарха, обладавшего не подвергаемым сомнению правом на господство (и на его главный инструмент — насилие). Как и в любом государстве, власть монарха (или, скажем, генсека) нуждалась в легитимации — приобретении авторитета в массовом сознании. Ее обеспечивали или Церковь через Откровение, или комплекс священных идей — в идеократическом обществе.

Мы оставляем в стороне тот факт, что во взаимодействии идеологии с наукой есть большая доля паразитирования. Как отмечает философ науки Г. Андерссон, «большинство современных идеологий, независимо от их происхождения, утверждают, что основываются на науке или даже что составляют базу самой науки. Таким образом они стремятся обеспечить себе легитимацию „наукой“. Наука заняла место, ранее принадлежавшее божественному откровению или разуму» [3, с. 17].

Термин «ученый» (scientist) был впервые предложен в 1833 г. для обозначения исследователя, ориентированного на физико-математические области знания и применяющего ньютоновский индуктивный метод. До этого ученые-естествоиспытатели называли себя, натуралистами, виртуозами, философами природы (natural philosofer).

Притязания науки как социального института на доминирующую роль в культуре и общественной жизни стали очевидны уже в викторианской Англии. Примечателен в этом отношении ритуал похорон Дарвина в Вестминстерском аббатстве почти в ранге святого. Историки обращают также внимание на все более явный церковный стиль в архитектуре зданий науки: конференц-залы многих викторианских университетов обзавелись готическими окнами и арками, большими органами; некоторые музеи естествознания были построены как «кафедральные соборы Природы».

Мы говорим здесь именно о западном «обществе знания» потому, что в нем процесс взаимодействия науки и власти (в том числе через идеологию) представлен в наиболее чистом виде. В идеократических традиционных обществах при модернизации системы господства созданные западной наукой средства сильно изменяются фильтрами местных культур (как это произошло, например, в России с атомизмом и социал-дарвинизмом).

Во время перестройки в СССР, когда потребовалось резко изменить идеологию, один из видных философов науки И. Т. Фролов стал советником Генерального секретаря КПСС, а затем членом Политбюро КПСС и главным редактором «Правды».

О том, как научный подход, примененный Уильямом Петти, стал инструментом экспроприации земель в Ирландии, сказано в поэме английского поэта-сатирика Сэмюэля Батлера «Слон на Луне», написанной в 70-е годы XVII века (см. [60]):