Первое заявление подсудимого Миронова звучало, как бухгалтерский отчет: «25 января 2010 года на суде представитель потерпевшего Чубайса Леонид Яковлевич Гозман заявил, что ему известен вердикт по данному судебному процессу. Подобное заявление может быть продиктовано по трем основаниям. Первое: Гозман, один или в группе лиц, оказывает давление на присяжных. Второе: Гозман, один или в группе лиц, может и собирается оказать давление на присяжных. Третье: Гозман, один или с группой лиц, планирует коррумпировать представителей судебного корпуса Московского областного суда».
Второе заявление подсудимого Миронова звучало, как выписка из медицинской карты: «В судебном заседании 25 января 2010 года Леонид Яковлевич Гозман, представитель потерпевшего Чубайса, заявил, что «сторона защиты нервничает и пытается затянуть процесс». Нервозность – это болезненное психическое состояние человека, и при том личное дело каждого. Прошу запретить Гозману диагностировать наше здоровье, так как в противном случае Гозман может начать диагностировать у участников процесса энурез, псориаз, косоглазие, психические и физические отклонения».
Что делать бедному Гозману? С такими заявлениями не поспоришь, чтобы не нарваться на новые. Судья же лишь обронила: «Суд предупреждает участников процесса, в том числе Гозмана и Миронова, об уважении друг к другу».
Но вот в зал, наконец, впустили присяжных заседателей, до того маявшихся в совещательной комнате. Прокурор изготовился оглашать протоколы обысков, предъявлять присяжным вещественные доказательства – боеприпасы и пистолет, доставленные специальными служивыми из Генеральной прокуратуры.
Своим коллегам из народа судья объявила: «Сейчас, уважаемые присяжные заседатели, будут оглашены протоколы исследования гаража В.В. Квачкова от 17 марта 2005 года. Исследование проводилось с 22.00 до 23.40». В переводе на обычный язык это означало, что оглашать собирались результаты ночного обыска гаража, проведённого сразу же после так называемого покушения на Чубайса.
Прокурор откашлялся и возгласил: «Гараж грязно-желтого цвета, закрыт на замок. Гараж вскрывается. Там слева два деревянных ящика, установлены друг на друга. В ящиках находятся различные электрические лампочки, мотки проводов, антенны. Макет автомата АК-74 и магазин к нему. Пластиковая канистра зеленого цвета. Внутри нее патроны в количестве 805 штук. Далее у стены лыжи, ящик с дозиметром и подрывная машинка. Далее ящик, в нем полиэтиленовый пакет, в пакете поясная кобура коричневого цвета, внутри нее пистолет ПСМ. При нем два магазина. Кроме этого в материю завернуты сорок патронов к пистолету. Тут же патроны калибра 5,45 в количестве 5 штук. Далее среди ящиков находятся три черных бронежилета, две автомобильные покрышки и велосипед. Все объекты упакованы раздельно и опечатаны».
Присяжные заседатели внимательно изучают фотографии велосипеда и лыж на фоне бронежилетов и ящиков. А прокурор дает отмашку специально прикомандированным к боеприпасам посланцам из Генеральной прокуратуры – те вносят в зал огнестрельный груз.
Прокурор долго копается в доставленных пакетах и коробках и, наконец, извлекает нечто: «Магазин к автомату, черного цвета. 26 патронов образца 1943 года. Среди патронов есть пули с кончиком, окрашенным в зеленый цвет, а другие – с красным кончиком. Вы знаете, для чего они?».
«Нет», - раздаётся робкий женский голос со скамьи присяжных.
«Зеленые пули – трассирующие», - назидательно начинает поучать присяжных прокурор, и тут до подсудимых доходит, что за цирк устроил прокурор с вещественными доказательствами.
«Прокурор перепутал! - первым поднял тревогу Роберт Яшин. - Это патроны не из гаража! Патроны, которые сейчас предъявляет прокурор, они с места происшествия! С Митькинского шоссе! Не из гаража!».
Прокурор нимало не смутившись: «А я и не говорил, что это патроны из гаража».
Квачков возмущённо: «Прокурор только что показал присяжным патроны и магазин, найденные на Митькинском шоссе. Прокурор напрямую связал этот магазин с моим гаражом. Это неправомерно. Ваша честь, разъясните присяжным, что эти патроны не из моего гаража!».
Прокурор: «Это только Вы так утверждаете!»
Квачков и Яшин поднимаются вместе: «Как это только мы?! Почему Вы врете присяжным? Это мошенничество!».
Судья немедленно выводит присяжных заседателей из зала и начинает воспитывать Квачкова: «Подсудимый Квачков, Вы предупреждаетесь…».
Квачков: «Ваша честь, прокурор лжет. Какие мои должны быть действия? – соглашаться с фальсификацией?..»
Судья: «Квачков, Вы оскорбляете прокурора! Вы не обучены вежливости!». Израсходовав все упреки, судья открывает материалы дела и принимается сама разбираться в протоколах и экспертизах.
Минут двадцать проходит в относительной тишине. Прокурор встает с заявлением: «Ваша честь, только что в присутствии присяжных Квачков назвал прокурора жуликом. Прошу удалить Квачкова до окончания судебных прений. Связывать гараж Квачкова с патронами с места происшествия я не собирался. Убедительно прошу удалить Квачкова из зала судебных заседаний».
Судья послушно удаляет Квачкова из зала до конца заседания, разрешает вернуться присяжным и обращается к ним: «Суд доводит до присяжных заседателей, что Квачков удален из зала за нарушение порядка и оскорбление прокурора, которое Вы все слышали. Суд разъясняет присяжным заседателям, что для обозрения Вам представлены боеприпасы, которые изъяты в ходе расследования дела. Протокол осмотра места происшествия был оглашен ранее. Сегодня был оглашен протокол осмотра гаража Квачкова. А что и где изъято, вы должны сами запоминать из протоколов».
Все посочувствовали присяжным. Упомнить вереницу цифр и букв на маркировке патронов, означающих заводы и годы выпуска патронов, найденных на месте происшествия, и отличить их от патронов, найденных в гараже, - дело, прямо скажем, неподъёмное.
Прокурор тем временем перебирал патроны из гаражной канистры, звенел ими, как нищий собранной мелочью. Патронов, согласно описи, оказалось не 805, а 739.
«Объясните людям, куда остальные патроны делись», - попросил прокурора адвокат Першин.
«Откуда я знаю, куда они делись», - отмахнулся прокурор.
Судья начеку: «Адвокат Першин, Вам прекрасно известно, куда делись патроны».
Першин: «Так если прокурор не знает, откуда мне знать. Я только прошу присяжным объяснить».
Судьба пропавших патронов остается неизвестной.
Прокурор вскрывает следующий пакет, изымает оттуда пистолет ПСМ с двумя магазинами. Пистолет кочует по рукам присяжных заседателей, которые его, кто осторожно, а кто и опасливо, рассматривают. Потом позволяют посмотреть его подсудимым. Но только Миронов воспользовался таким разрешением. Стоя у судейского стола, он крутит в руках огнестрельное оружие. Судья зорко сторожит его движения: «Миронов, Вы не заметили, куда пистолет направляли?».
Миронов удивленно: «Неужели на Гозмана?».
«На меня», - обижается судья.
«Я не в обиде», - откликается Гозман.
«Я не увидел на машине Чубайса никаких повреждений» Заседание восемнадцатоеЕсть такое слово в русском языке – очевидец, тот, кто воочию, своими глазами видел случившееся. В деле о покушении на Чубайса таких очевидцев – видевших собственными глазами взрыв на Митькинском шоссе - крайне мало, но и те, что называется, - люди свои, охранники, водители, то бишь домашняя челядь председателя РАО ЕЭС, вскормленная в духе служения хозяину.
Лишь два сторонних человека оказались очевидцами взрыва – братья Вербицкие. Правда, один из братьев, признанный потерпевшим из-за повреждения взрывом его машины и уже дававший показания в суде, за счет этой всемогущей и богатой компании отремонтировал свою автомашину. Зато второй брат - Владимир Ярославович - оказался действительно независимым от Чубайса в самом полном смысле этого слова. Вот он-то на последнем заседании суда и представил вниманию присяжных заседателей в важнейших деталях картину взрыва, резко отличающуюся от описаний других, уже выступивших в суде свидетелей.
Допрос Владимира Вербицкого начал прокурор: «Расскажите о событии 17 марта 2005 года, свидетелем которого Вы стали».
Вл. Вербицкий: «В районе девяти часов, может быть, пятнадцать минут десятого, мы с братом двумя машинами выехали из поселка Горки-2, где работали, в Щербинку. Проехав переезд в Жаворонках, выехали на Митькинское шоссе. Проехали километра полтора-два. Ехали друг за другом на расстоянии длины кузова. Я в зеркало заднего вида увидел пытающийся нас обогнать кортеж: автомашина со спецсигналами и сопровождающая ее машина без сигналов. В этот момент по ходу нашего движения и раздался хлопок, взрыв. Я и видел, и слышал взрыв. Интуитивно я сбросил скорость, мы с братом остановились, вышли. Когда я подошел к машине брата, раздались выстрелы. Я пригнулся, спрятался за машину, присел на корточки, так, согнувшись, и добрался до своей машины. Сразу поехали, отъехали метров пятьсот, остановились, осмотрели повреждения на машине брата. Я увидел, что автомашина Мицубиси, следовавшая за машиной со спецсигналами, тоже остановилась. За ней, у колеса, был человек, минут десять он не подавал признаков жизни. Я пошел было к нему на помощь, но он зашевелился, и я вернулся к своей машине. В течение получаса подъехал экипаж ДПС, потом прилетел вертолет. Нас допросили, и часов в пять вечера отпустили».
