Уже в 1918 году Феликс Дзержинский, организовавший Чека, создал свои органы контрразведки в частях Красной Армии, получившие впоследствии наименование особых отделов. С 1940-го по июль 1941 года они входили в структуру Наркомата обороны (т.н. 3-е управление), затем стали подчиняться НКВД, а в 1943-м вернулись в НКО. И хотя «особисты» (как их называли в обиходе) были выходцами из рядов Красной Армии, они вскоре стали орудием борьбы преемника Чека — ОГПУ (Объединенное главное политическое управление) против головки Красной Армии, внушавшей подозрения Сталину. Волна политических репрессий 30-х годов была нацелена на верхушку армии — Тухачевского, Якира, Егорова, Блюхера и их друзей. Особые отделы сыграли здесь свою роль старательных исполнительных органов сталинского руководства.
Формально особые отделы входили в военные структуры, их офицеры носили обычную военную форму, хотя подчинялись не военному, а «чекистскому» руководству (НКВД). Насколько губительным этот параллелизм оказался перед началом войны 1941 года, рассказывают недавно опубликованные документы НКВД, из которых ясно: хотя с делом Тухачевского все было давно покончено, особые отделы плели воображаемую сеть «антисоветского заговора», якобы существовавшего в Красной Армии в 1940 — 1941 годах. Собирались «компрометирующие» данные на высший генералитет, например на генерала Кирпоноса, будущих маршалов Мерецкова, Кулика и Конева, политработников Щаденко, Запорожца, из которых хотели сделать «преемников» не существовавшего заговора Тухачевского — Якира — Уборевича. Например, о Коневе составили справку, что «по официальным материалам он характеризуется… как активный защитник и покровитель врагов народа», скрывавший свое «кулацкое происхождение» (справка за подписью начальника 3-го управления НКО Михеева) [43].
Результаты репрессий 30-х годов были губительны. Когда после первых катастрофических поражений июня—июля 1941 года Сталин решил в качестве «образца», призванного устрашить всех высших командиров, расправиться с командующим Западным фронтом, бывшим командующим
Белорусским особым военным округом, героем испанских боев генералом Дмитрием Павловым, то услужливые особисты немедля «организовали» участие Павлова в… антисоветском (читай: антисталинском) заговоре. Дело Павлова, подобно многим другим, было неким «театром абсурда»: шли страшные бои, Красная Армия истекала кровью (не в последнюю очередь по вине Сталина), а в застенках Лубянки из арестованных советских военачальников выбивали угодные следователям показания. Талантливый танкист, честный человек Дмитрий Павлов, которого Сталин назначил командующим вопреки его воле (Павлов опыта не имел и на столь высокий пост не претендовал), превращался в агента мирового империализма, сознательно предавшего свою советскую родину и, разумеется, Сталина.
Павлов сначала отрицал эти обвинения, но после избиений «признался». Есть страшный документ его признаний [44] :
«ПРОТОКОЛ ДОПРОСА АРЕСТОВАННОГО ПАВЛОВА ДМИТРИЯ ГРИГОРЬЕВИЧА
Павлов Д.Г., 1897 года рождения, уроженец Горъковского края, Кологривского р-на, дер. Вонюх, русский, гр-н СССР, быв. член ВКП(б) с 1919 г., до ареста командующий Западным фронтом — генерал армии.
11 июля 1941.
Допрос начат в 13 час. 30 мин.
Вопрос:На допросе 9 июля т[екущего] г[ода] вы признали себя виновным в поражении на Западном фронте, однако скрыли свои заговорщические связи и действительные причины тяжелых потерь, понесенных частями Красной Армии в первые дни войны с Германией.
Предлагаем дать исчерпывающие показания о своих вражеских связях и изменнических делах.
Ответ:Действительно, основной причиной поражения на Западном фронте является моя предательская работа как участника заговорщической организации, хотя этому в значительной мере способствовали и другие объективные условия, о которых я показал на допросе 9 июля т.г.
Вопрос:На предыдущем допросе вы отрицали свою принадлежность к антисоветской организации, а сейчас заявляете о своей связи с заговорщиками. Какие показания следует считать правильными?
Ответ:Сегодня я даю правильные показания и ничего утаивать от следствия не хочу.
Признаю, что в феврале 1937, г. бывшим старшим советником в Испании Мерецковым Кириллом Афанасьевичем я был вовлечен в военно-заговорщическую организацию и в дальнейшем проводил вражескую работу в Красной Армии.
Вопрос:Не хотите ли вы сказать, что вражескую работу вы начеши вести только с 1937 г.? Так ли было в действительности?
Ответ:Не отрицаю, что еще в 1934 г. я имел некоторые суждения о заговорщической работе, однако организационно с участниками заговора в Красной Армии я тогда связан не был.
Вопрос:С кем вы имели суждения о заговорщической работе ?
Ответ:В августе 1934 г. в Бобруйск на учения, проводившиеся мною в 4-й танковой бригаде, которой я командовал, приехал бывший начальник Автобронетанкового управления Красной Армии Халепский.
Халепского я знал с 1932 г. По рекомендации Халепского я был назначен командиром 6-го мехполка и по его же представлению был награжден грамотой ВЦИК и золотыми часами.
Перед началом учений мы беседовали с Халепским на армейские темы. Халепский говорил, что в армии отсутствует твердый порядок, войсковая дисциплина развалена, а руководство не в состоянии перестроить надлежащим образом Красную Армию. В этих условиях трудно что-либо сделать, продолжал Халепский, так как попытки командиров навести порядок в частях встречают со стороны руководства армией резкое противодействие.
Вопрос:Как вы отнеслись к этому заявлению Халепского? Ответ:К замечаниям Халепского я отнесся одобрительно, тогда он продолжил разговор и заявил, что в армии имеется уже группа решительных командиров, которая противопоставляет себя руководству Красной Армии и ставит перед собой задачу — добиться смены ее руководящей верхушки и выдвижения на высшие командные посты способных и решительных командиров. Вы здесь у себя также должны над этим подумать, заключил Халепский.
Вопрос:Изложенный вами разговор не дает ясного представления о том, что предложение Халепского носило заговорщический характер.
Ответ:Для меня было очевидно, что речь идет о заговорщической группе среди командиров, в задачу которой входило добиться замены руководства Красной Армии и выдвижения на руководящие посты своих людей. Хотя Халепский и не упомянул лично Ворошилова, однако он недвусмысленно давал понять, что речь идет именно о нем. Антисоветский характер предложения Халепского не вызывал у меня никаких сомнений.
Вопрос:Этот разговор с Халепским у вас был наедине?
Ответ:Нет, вместе со мной была группа командиров, в частности: бывший начальник бронетанковых войск Белорусского округа Сурен Шаумян; бывший командир 3-й мех-бригады того же округа Хрулев и бывший командир 5-й танковой бригады Тылтынъ.
После отъезда Халепского вместе с Шаумяном, Тылты-нем и Хрулевым мы обменивались мнениями по существу предложения Халепского и условились занять независимую по отношению к руководству армией линию и строить работу по своему усмотрению.
Вопрос:Возвратимся к вашему разговору с Халепским. Покажите, что вы ответили ему после его предложения организовать группу командиров для противодействия руководству Красной Армии.
Ответ:Определенного ответа я Халепскому не дал, так как в это время мне доложили о чрезвычайном происшествии (танком был задавлен красноармеец), и пока я отдавал необходимые распоряжения, связанные с этим делом, Халепский уехал.
Не отрицаю, однако, что мое положительное отношение к предложению Халепского было выражено при обсуждении этого вопроса с Шаумяном, Хрулевым и Тылтынем.
Исходя из установок Халепского, я занял линию ограничения прав политработников, чинил препятствия в их работе и одновременно, не согласовывая, как это предусмотрено приказами, с наркомом обороны, начал самовольно отстранять от должности и отправлять из части командиров, совершавших незначительные проступки.
Вопрос:Выходит, что к заговорщической работе вы были привлечены Халепским, тогда как в начале допроса вы показали, что в военно-заговорщическую организацию вас вовлек Мерецков. Как это понимать?
Ответ:Я показываю так, как это было в действительности. После разговора с Халепским никто из заговорщиков ко мне не обращался, и я не считал себя организационно связанным с заговорщической организацией в Красной Армии.
Лишь в 1937 г. в Испании я был посвящен Мерецковым о существовании в Красной Армии заговора и привлечен к вражеской работе.
Вопрос:Что связывало вас с Мерецковым? На какой почве он вовлек вас в заговорщическую организацию?
