До сих пор нам не удалось найти ни одного документа НКВД о процедуре самого расстрела. Однако об этом подробно рассказали в своих показаниях следователям Главной военной прокуратуры бывший начальник УНКВД по Калининской области Д. С. Токарев, а также работник Харьковского УНКВД М. В. Сыромятников.
Как показал Токарев, из Москвы для руководства расстрелом в Калинин была прислана группа ответственных работников НКВД. В неё входили зам. начальника ГТУ старший майор госбезопасности Н.И. Синегубов, начальник комендантского отдела АХУ НКВД СССР майор госбезопасности В. М. Блохин и начальник штаба конвойных войск комбриг М. С. Кривенко. Несколькими неделями раньше тот же Блохин расстреливал Исаака Бабеля, Всеволода Мейерхольда, Михаила Кольцова…
Военнопленных доставляли из Осташкова по железной дороге и размещали во внутренней тюрьме УНКВД, которую временно освободили от других заключённых. «Из камер поляков поодиночке вели в „красный уголок“, то есть в ленинскую комнату, там сверяли данные — фамилия, имя, отчество, год рождения… Надевали наручники, вели в приготовленную камеру и били из пистолета в затылок. Вот и всё», — сообщил следователям военной прокуратуры Д. С. Токарев. Функции палачей в Калинине выполняли 30 человек (в двух других УНКВД — ещё 23 работника комендантских отделов). В Калинине чаще всех расстреливал сам Блохин. Расстреливали за ночь от 200 до 350 человек из немецких пистолетов «Вальтер», которые Блохин привёз с собой из Москвы. Ночью перед первым расстрелом в кабинет к Д. С. Токареву вошли В. М. Блохин, Н. И. Синегубов и М. С. Кривенко. Первый сказал: «Ну, пойдёмте, начнём». «Перед расстрелом Блохин надел спецодежду: кожаную коричневую кепку, длинный того же цвета кожаный фартук, такие же перчатки с крагами выше локтей. Я увидел палача… Через вторую заднюю дверь трупы выносили из камеры и бросали в крытые грузовики. Затем 5–6 машин увозили тела к месту захоронения в окрестностях села Медное. Это рядом с дачами УНКВД, с одной из моих двух дач. Место выбирал сам Блохин. Он же привёз из Москвы двух экскаваторщиков», — давал показания всё тот же Токарев. Немецкие войска никогда эту территорию не занимали, хотя само село Медное находилось несколько дней в их руках. Д. С. Токарев передал тайну захоронения поляков своему преемнику Сененкову, позднее ставшему заместителем заведующего отделом ЦК КПСС. Каждого нового начальника областного управления КГБ также посвящали в тайну, и он делал всё, чтобы о ней не узнали.
В Харькове, как и в Калинине, польских офицеров расстреливали во внутренней тюрьме НКВД на улице Дзержинского, куда военнопленных доставляли «воронками» с железнодорожной станции. После идентификации личности военнопленному связывали руки за спиной и выводили в комнату, где выстрелом в затылок лишали его жизни. По мнению медицинских экспертов НКВД, в этом случае пуля проходит через позвоночный столб, вызывая спазм мышц и минимальное кровотечение. Тела расстрелянных с завязанными на головах шинелями вывозили на грузовиках в полночь и доставляли в 6-й район лесопарковой зоны Харькова, на территорию санатория НКВД, что в 1,5 км от села Пятихатки. Там их закапывали вблизи дач УНКВД, вперемешку с могилами советских граждан, расстрелянных теми же палачами ранее. Экзекуциями руководили как присланные из Москвы работники комендантского отдела АХУ НКВД СССР, так и начальник УНКВД по Харьковской области майор госбезопасности П. Е. Сафонов, его заместитель капитан ГБ П. Н. Тихонов и комендант УНКВД ст. лейтенант ГБ Т. Ф. Куприн. Они же, по всей видимости, руководили и расстрелом заключённых тюрем, доставленных в Харьков.
О последних часах жизни польских офицеров наиболее красноречиво свидетельствуют записи талантливого резчика по дереву 32-летнего поручика Вацлава Крука и майора Адама Сельского, найденные при эксгумации могил в Катыни.
В. Крук писал:
«08. 04. Сегодня очередь дошла до меня. Утром я помылся в бане, постирал носки и платочки <…> вообще <…> до <…> с вещами. После сдачи казённых вещей обыскали повторно в 19-м бараке, а оттуда через ворота вывели к машинам, на которых мы доехали до небольшой станции, но не до Козельска (Козельск отрезан половодьем). На этой станции под строгим конвоем нас погрузили в тюремные вагоны. В тюремном отсеке вагона, который я вижу впервые в жизни, нас 13 человек. Я ещё не знаком с этими товарищами по плену. Теперь мы ждём отправки со станции. Если ранее я был настроен оптимистически, то теперь от этого путешествия не жду ничего хорошего. Хуже всего то, что <…> не известно, сможем ли мы определить направление, в котором нас повезут. Терпеливо ждём. Едем в направлении Смоленска. Погода <…> солнечная, но на полях ещё много снега.
09. 04. Вторник. Ночь мы провели лучше, чем в давних вагонах для скота. Было немного больше места и не так ужасно трясло. Сегодня погода <…> вполне зимняя. Сыплет снег, пасмурно. На полях снега, как в январе. Невозможно ориентироваться, в каком направлении движемся. Ночью ехали очень мало, сейчас проехали станцию Спас-Деменское. Такой станции на пути к Смоленску я не видел. Опасаюсь, что мы едем на север или северо-восток… Вчера утром дали порцию хлеба и сахара, а в вагоне — холодную кипячёную воду. Сейчас приближается полдень, но еды не дают. Обращение с нами <…> также ординарное. Не разрешают ничего. Выйти в туалет можно лишь тогда, когда это вздумается конвоирам; ни просьбы, ни крики не помогают <…>
Теперь 14.30. Въезжаем в Смоленск <…> Уже вечер. Проехали Смоленск, доехали до станции Гнездово. Похоже, нас будут выгружать, вокруг много военных. До сих пор нам не дали ничего поесть. Со вчерашнего завтрака живём порцией хлеба и воды».
На этом записи обрываются. Вацлав Михал Крук был отправлен на расстрел по списку-предписанию № 029/2, пункт 73.
Чуть ли не на краю могилы кончил писать свой дневник майор Адам Сольский, значившийся под номером 41 в списке-предписании № 015/2:
«7.04. Встали рано. Вчера ходил к „скитовцам“. Паковал вещи! В 11.40 нас собрали в клуб на обыск… После обыска в 16.55 (по польскому времени в 14.55) мы покинули лагерь Козельск. Посадили нас в тюремный вагон. Подобных вагонов я раньше никогда не видел (говорят, что в СССР 50 % вагонов предназначены для перевозки заключённых). Со мной едет Йозеф Кутиба, капитан Павел Шифтер и ещё майор, полковник и несколько капитанов, всего 12. Мест же самое большее для семерых.
8.04. 3 часа 30 минут. Отправление со станции Козельск на запад. 9 час. 45 минут — на станции Ельня.
9.04. Несколько минут до пяти утра — ранний подъём в тюремных вагонах и подготовка к выходу. Нас куда-то повезут на машинах. Что дальше?
9.04. Ещё не рассвело. День начинается как-то странно. Перевоз в „вороне“ (страшно!). Привезли куда-то в лес. Похоже на летний дом. Здесь снова осмотр. Забрали часы, на которых было 6.30. Спросили об образке, который <…> Забрали рубли, ремень, перочинный нож».
Судя по результатам эксгумации, привезённых на «чёрных воронах» в Катынский лес офицеров расстреливали группами над глубокими могилами, в мундирах, в орденах, стреляли в затылок с близкого расстояния. При расстреле использовались немецкие пули калибра 7,65 мм. В 20 % случаев руки у военнопленных были связаны проволокой или плетёным шнуром. В одной из восьми могил находились тела, на головах которых были шинели, обмотанные на уровне шеи шнуром, который соединялся петлёй со связанными руками. При этом каждая попытка человека двинуть рукой затягивала петлю на шее.
Скорее всего, часть офицеров доставлялась в Смоленск и расстреливалась во внутренней тюрьме НКВД. Подтверждением тому служит одна из могил, в которой тела лежали ровными рядами, лицом к земле, в отличие от других ям смерти, где расстрелянные находились в разных положениях. Эта гипотеза находит подтверждение и в донесениях С. Р. Мильштейна: разгрузка вагонов с поляками длилась иногда два дня и при этом именно на станции Смоленск. С. Свяневич, доставленный в Смоленскую тюрьму, обнаружил, что она полностью освобождена от других заключённых, что также говорит об обоснованности этой версии. Сотрудник Смоленского УНКВД Пётр Климов в письме в Комиссию по реабилитации жертв репрессий Смоленской области описывал, как происходил расстрел:
«В маленькой подвальной комнате был люк, канализационный. Жертву заводили и открывали люк, голову клали на его край и стреляли в затылок или в висок (по всякому)… Стреляли почти каждый Божий день с вечера и вывозили в Козьи горы, а возвращались к 2 часам ночи… Кроме шофёра выезжали 2–3 человека и комендант… Расстреливали, из тех, кого помню, следующие: Грибов, Стельмах И. И., Гвоздовский, Рейнсон Карл…
Поляков на расстрел привозили в вагонах по железнодорожной ветке на станцию Гнездово. Охрану места расстрелов осуществлял конвойный полк НКВД».
