В управлении кризисами можно выявить некую закономерность. Сначала кризис недооцениваешь. Затем впадаешь в панику и прибегаешь к помощи Правительственного центра кризисного реагирования, органа, функционирующего круглосуточно, не важно, касается ли дело сожжения коровьих туш или расследования теракта. Что до цифр каждого кризиса, тут также всегда одна тенденция, которую я вполне уяснил себе в 2004 году на примере цунами. Первоначальные сводки говорят о сравнительно небольшом количестве жертв, однако уже через несколько часов после катастрофы цифры начинают стремительный рост — и продолжают его в последующие дни. Всякий, кто не знает наверняка, где находятся его близкие, полагает, что они угодили в эпицентр. Власти проверяют длинные списки возможных жертв; по мере выяснения, кто был, а кто не был в пострадавшем районе, цифры постепенно уменьшаются. В сухом остатке получается количество чуть большее, чем предполагалось изначально, но значительно меньшее, чем раздутая цифра первых дней. И все же количество погибших достаточно велико и надолго запоминается. Описанный сценарий вполне подтвердился в случае с 11 сентября и взрывами в лондонском метро 7 июля 2005 года, а также во всех остальных катастрофах на моей памяти.
Второе качество, жизненно необходимое сильному правителю, — это умение общаться. Макиавелли особо упирает на важность самоподачи государя, для которого самое главное — «постараться всеми своими поступками создать себе славу великого человека, наделенного умом выдающимся»[38].
Когда Тони еще только стал премьером, Билл Клинтон советовал ему никогда не забывать о производимом впечатлении. Сам Клинтон, по его словам, в первый год президентства игнорировал этот фактор, что привело к катастрофическим последствиям. Тони принял совет близко к сердцу и в дальнейшем рассматривал контакт с электоратом как ключевую часть своей работы, то есть всегда растолковывал британцам каждое более-менее значительное событие.
11 сентября 2001 года Тони отправился в Восточный Суссекс, в город Брайтон, чтобы выступить с речью на Британском конгрессе профсоюзов, я же остался на Даунинг-стрит. День обещал пройти весьма скучно. Обыкновенно в отсутствие Тони я оккупировал для совещаний его «логово». Я как раз шел туда вместе с Мартти Ахтисаари (президентом Финляндии с 1994 по 2000 год, который содействовал нам в переводе в резерв оружия в Северной Ирландии), когда в Башни-близнецы врезался первый самолет. Сначала все решили, что это обычная авария. Однако через несколько минут в «логово» заглянул дежурный клерк и сообщил, что во вторую Башню врезался второй самолет. Я ему говорю: не глупите, это же просто повтор кадра. Он скрылся, но почти сразу вернулся и стал доказывать: нет, это второй самолет и ситуация очень серьезная. Ахтисаари откланялся, я пошел в Частный кабинет, чтобы обсудить дальнейшие действия с Джереми Хейвудом. Телеэкран тем временем показывал кошмарные кадры. Было два часа дня, большинство чиновников еще не вернулись с обеденного перерыва. Первое, о чем мы подумали, — как бы что-нибудь подобное не случилось в Британии. Мы убедились, что охрана Уайтхолла в полной боевой готовности. Министерство транспорта заверило нас, что лондонский аэропорт закрыт и все полеты над британской столицей запрещены. Полиция Кэнэри-Уорф[39] поднята на уши. Тони позвонил из Брайтона — ему требовалось подтверждение, что он правильно сделал, прервав свою речь на Конгрессе профсоюзов. Он вкратце объяснил ситуацию и поспешил обратно в Лондон. Пока Тони ехал в поезде, мы провели селекторные совещания с главой Службы безопасности Стивеном Лэндером и с Джоном Стивенсом, верховным комиссаром лондонской полиции. Ричард Уилсон, преемник Робина Батлера на посту секретаря Кабинета министров, узнав о терактах, даже обед свой оставил, в офис побежал.
Тони попросил связаться по телефону с Бушем, но нам это не удалось, поскольку Буш как раз летел в своем самолете, а связь в целях безопасности была отключена. Тони позвонили Ширак, Шрёдер и Путин; последний, даром что произнес слова поддержки, похоже, набрал телефонный номер главным образом для того, чтобы выдать фразу «А что я говорил!», имея в виду исламский экстремизм и резкую критику Западом чеченской войны. Определенности не было до самого вечера. Больше всего мы боялись необдуманных действий Соединенных Штатов.
Едва Тони вернулся на Даунинг-стрит, 10, мы собрали Правительственный центр кризисного реагирования. В кабинете яблоку негде было упасть из-за министров и чиновников, но все дружно твердили одно: теракт скорее всего организован Аль-Каидой. Тони с министрами долго обсуждал дальнейшие действия и наконец принялся за подготовку публичного заявления. Сначала он не знал, как реагировать. Наконец прошел наверх, в Кабинет с колоннами, и первым из мировых лидеров сделал публичное заявление по поводу терактов. Тони отлично уловил настроение общественности. Заверил британский народ, что Британии ничто не угрожает, призвал к солидарности с американским народом, выразил соболезнования семьям погибших и заявил о нашей готовности поддержать Штаты в борьбе с терроризмом. Короче, озвучил мнение большинства. Многие американцы до сих пор благодарны Тони за то, что в роковой день он сумел сформулировать опасения и надежды миллионов. Надо заметить, что американцы затрудняются назвать имена других британских премьеров. Своим обращением Тони привлек к себе внимание американского народа. По ряду причин в моей американской визе зафиксировано, что я работал с Тони Блэром; так вот, американские пограничники в аэропорту до сих пор справляются у меня, как поживает Тони Блэр — думают, он все еще премьер-министр, а мой ответ насчет нового премьера Соединенного Королевства считают доброй шуткой. К слову, редкому мировому лидеру удавалось пробить корку американского сознания.
Что касается телефонной связи с Бушем, нам удалось дозвониться до него лишь на следующий день ближе к обеду. Буш был потрясен событиями, однако заявил, что не намерен «рыть песок крылатыми ракетами», как Билл Клинтон в ответ на предыдущие атаки Аль-Каиды. Нет, Буш начнет действовать лишь после основательных размышлений и согласно четкому плану. После этого телефонного разговора Тони отослал Бушу длинное письмо с детализированными предложениями по формированию глобальной коалиции поддержки, по отправке ультиматума талибам, по вмешательству в арабо-израильский конфликт и по учреждению второй фазы борьбы с глобальным терроризмом.
Даже в век телевидения лидеру необходимо владеть ораторским искусством; правда, сама природа ораторского искусства изменилась. Билл Клинтон в молодости был никудышным оратором; единственный возглас одобрения ему достался за слова «Итак, подытожим», произнесенные в бесконечной речи на демократической конвенции 1988 года. В июле 1991 года я сопровождал Клинтона во время его первого исследовательского визита в Нью-Гемпшир. Клинтон тогда еще плохо говорил, но часто практиковался; теперь он — в числе лучших ораторов мира. Никто не сравнится с ним в умении выразить сочувствие и убедить людей в своей заинтересованности их проблемами. Тони Блэру также пришлось постигать искусство публичных выступлений. В начале политической карьеры он читал «по бумажке». Не будучи «широкоаудиторным» оратором в валлийских традициях Нила Киннока или Ллойда Джорджа, Тони Блэр обладал способностью правильно расставлять акценты и не боялся пауз, полагая их одним из способов привлечь внимание слушателей и подчеркнуть тот или иной смысловой оттенок. За счет продуманных модуляций Тони мог «держать» аудиторию более часа.
На каждой конференции лейбористов он состязался в красноречии с Гордоном Брауном. Уже в сентябре 1998 года я зафиксировал в дневнике факт соперничества за самую продолжительную овацию. Речи Гордона были подобны пулеметным очередям — как по энергичности, так и по однообразию интонации. Каждый понедельник Тони исправно слушал выступления Гордона — исключительно с целью на следующий день выступить лучше.
Процесс написания речей для конференций всегда проходил тяжело; в первые годы правления каждая речь стоила Тони почти что нервного срыва. Я даже зафиксировал своего рода ежегодную кривую. Начало сентября всегда бывало ознаменовано вполне приемлемым черновиком речи, но каждый новый черновик получался хуже предыдущего. Лишь в уик-энд непосредственно перед выступлением, когда мы уже были в отеле, арендованном для конференции, когда счет шел на минуты, — Тони преодолевал наконец злополучный изгиб «кривой» и начинал стремиться к улучшению. Последнее нечеловеческое усилие в ночь с понедельника на вторник и непосредственно во вторник утром поднимало речь на новый уровень. Почти все свои речи Тони писал самостоятельно. Алистер Кэмпбелл и Питер Хайман (один из помощников Тони, тонкий стилист) сочиняли высоким штилем достойные восхищения пассажи, но, на мой лично вкус, пассажи эти туго сочетались с речью в целом и оставляли скверное послевкусие вместо запланированного крещендо. Мы грешили тенденцией впихнуть в одну речь слишком много идей и не могли придумать, что делать с длинными, бессодержательными политическими пассажами, которые действовали на аудиторию подобно анестезирующей заморозке. Финальные стадии подготовки к выступлению, увы, бывали скомканы, у Тони редко когда хватало времени порепетировать с телесуфлером. В 2005 году ваш покорный слуга не без удовольствия отметил, что впервые за десять лет мы выкроили время на добросовестный прогон выступления, даже оставили паузу для аплодисментов группы поддержки.
