Немалую часть выезжающих на постоянное жительство за пределы СНГ страны-реципиенты притягивают в первую очередь как ареалы упорядоченной, стабильной и – в сравнении с тем, на что можно рассчитывать в Евразии, – обеспеченной жизни. Для них этнокультурная идентичность – вещь сугубо функциональная, нечто вроде пропуска для входа в ухоженное частное владение. В социальном плане С. А. Панарин отмечает сходство многих репатриантов с детьми империи. Они тоже попали в сильнейшую зависимость от империи и с ее крахом испытали острый кризис идентичности.
Следует заметить, что потребность репатриантов в возвращении не возникла или не была бы столь императивной, если бы в прошлом этнических групп, ныне наиболее склонных к репатриации, не было недобровольных миграций. Некоторые из них, как немцы и понтийские греки, корейцы и крымские татары, оказались жертвами сталинских депортаций. У других – евреев и армян – причины и начало вынужденных пространственных перемещений уходят в глубь веков, когда эти народы, лишившиеся своей государственности и время от времени подвергавшиеся религиозным гонениям, периодически пытались сменить менее терпимое принимающее общество на более терпимое. В дальнейшем все депортированные народы, которым обстоятельства не препятствовали вернуться в места, откуда они были высланы, так и поступили; часть тех, кто не смог этого сделать, отправилась за пределы бывшего СССР; а евреи и армяне собираются отчасти в национальных очагах, отчасти – в странах с высоким уровнем концентрации своих диаспор: евреи – в США, армяне – в США и в России.[141]
Наконец, маршруты многих репатриантов только с большой долей условности можно считать миграционными перемещениями от «чужих» к «своим». Те, кто вливаются в состав диаспоры, нередко не находят даже компактного «острова» своей этнической культуры, так что их путь – это путь от чужих к чужим. Тем же, кто избирает отечество предков, предстоит путешествие не столько через горы и долы, сколько через культурные напластования, отложившиеся на исторической родине за долгое время, разделяющее исход и возвращение. Репатрианты часто не знают языка той страны, в которую едут, – не говоря уже о ее социальных и политических институтах, господствующем в ней стиле жизни. Другими словами, из ареала чужого, но хорошо освоенного, они попадают в ареал формально свой, но фактически настолько им незнакомый и непривычный, что он выглядит еще более чужим, чем оставленный позади.
Четвертый отряд этнических мигрантов, выделяемых С. А. Панариным, образует совокупность этносоциальных групп, своим возникновением обязанная развитию рынка, сначала всячески ограничиваемого советского рынка, затем рынка постсоветского, хаотического, первобытного, но уже куда более свободного. Эту группу он называет «торговые меньшинства»,[142] заимствуя название из работы В. Дятлова. Они почти не выступают в качестве фактора, нарушающего этнокультурный баланс принимающего общества, и сами не испытывают проблем с этнокультурной безопасностью.
Подводя итог, можно сделать следующие выводы.
Во-первых, невозможно четко разграничить экономические, социополитические и социоэтнические детерминанты миграционного движения населения. Необходим мультивариантный подход. Бывают исключительные случаи, когда основные причины миграции идентифицируются как чисто экономические, политические или этнические. Однако в современном мире, где государства, религиозные лидеры, многонациональные государства и межгосударственные агентства (типа Международного валютного фонда или Мирового банка) вовлечены в принятие решений, затрагивающих жизни миллионов людей, большинство миграционных движений населения – сложный ответ на действительность глобального общества, в котором этнические, религиозные, социальные, экономические и политические детерминанты неразрывно связаны воедино.
Во-вторых, различие между добровольными и ненамеренными движениями также ненадежно. Все человеческое поведение ограничено и определяется процессом структурации, в пределах которого степень свободы выбора всегда ограничена. Индивидуальная автономия всегда взаимосвязана с возможностями структур, которые сами детерминированы социальными силами. Распределение политических и экономических сил играет основную роль в процессе принятия решения на индивидуальном и коллективном уровнях. «Рациональный выбор» находится в пределах возможностей (когда индивиды максимизируют чистое преимущество), является «специальным» случаем, редко находящимся в изоляции от решений, которые принимаются под влиянием прямого принуждения, управляемого мнения ценностной системы.
В дальнейшем в нашем исследовании мы будем придерживаться классификации, выработанной MOM и основанной на разделении мигрантов на две широкие группы: добровольные и принудительные мигранты.
§ 5. Модели государственного регулирования иммиграции
В концептуальном отношении есть четыре основных модели реагирования страны въезда на иммиграцию:
– полное исключение;
– дифференциальное исключение, или сегрегация;
– ассимиляция;
– плюрализм.
Понимание сути данных моделей очень важно для стран иммиграции, к которым относится и Российская Федерация, для разработки миграционной политики. На наш взгляд, они могут помочь в совершенствовании иммиграционной политики и традиционным странам иммиграции.[143]
Модель полного исключения означает пресечение въезда иммигрантов в страну. Хотя некоторые страны пробовали это делать, ни одна из них не преуспела. Глобализационные процессы оказались более мощными, чем миграционная политика отдельных государств.
Однако три других модели имеют влияние на различные стороны институциональной и социальной жизни иммигрантов, в том числе на политику в отношении иммигрантов, воссоединение семейств и право на место жительства, трудовое рыночное положение, ситуацию с жильем и формирование сообществ, социальную политику и т. д. Рассмотрим их более подробно.
Модель дифференциального исключения (сегрегация) предполагает временное объединение иммигрантов в некоторые социальные подсистемы и их включение в отдельные области жизнедеятельности общества (прежде всего в рынок труда) при отсутствии доступа к другим сферам. Исключение может обеспечиваться с помощью юридических механизмов (отказ в гражданстве или различия между правами граждан и не граждан) или же неофициальными методами (расизм и дискриминация). В таких случаях иммигранты становятся этническими меньшинствами, которые являются частью гражданского общества (как работники, потребители, хозяева и т. д.), но не участвуют во многих сферах экономической и политической жизни, лишены доступа к социальному обеспечению, гражданству.
Для дифференциального исключения характерно то, что и правительство, и население страны въезда считают целесообразным лишь временный допуск мигрантов (типа вербовки рабочих), позволяющий удовлетворить возникающую периодически потребность в рабочих руках или дать временную защиту беженцам. Как уже говорилось, «рабочие гости» прибывали из ближайших стран (особенно это было характерно для европейской периферии), они не имели права на воссоединение семейств или постоянное пребывание.
Постоянное поселение мигрантов в стране рассматривается как угроза стране по различным причинам, в том числе: по экономическим – как давление на заработную плату и условия труда; по социальным – как запросы по социальному обеспечению и появление люмпенизированного слоя; по культурным – как вызов национальной культуре и идентичности; по политическим – как угроза общественному порядку, возникновение собственных политических организаций мигрантов и их влияние на внешнюю политику. Данная стратегия базируется на ограничении прав на место жительства у временных иммигрантов и запрете на воссоединение семейств. В отдельных случаях правительства заявляют о полном запрете въезда иммигрантов (т. е. полное исключение), но фактически признают и даже молчаливо одобряют нелегальную трудовую иммиграцию. Такая политика использовалась Францией, США, южно-европейскими странами и Японией.
Модель дифференциального исключения в большей мере соответствует вышеупомянутому «гостевому работнику», которого вербовали страны Западной Европы, такие как Германия, Швейцария, Австрия и Бельгия. Ей также соответствует политика государств Персидского залива, которые вербовали работников на условиях жестких контрактов, начиная с 70-х гг. Модель могла бы также быть применена к некоторым из более новых стран иммиграции Южной Европы и к Японии.
Модель ассимиляции[144] предполагает, что иммигранты поступятся своими отличительными лингвистическими, культурными и социальными характеристиками и станут неотличимы от большинства населения. Роль государства в ассимиляции заключается в создании благоприятных условий для индивидуальной адаптации и трансформации культуры и большинства ценностей через настойчивое использование доминирующего языка и обучение в школах детей мигрантов.
