Орлов уже подготовил переселение в Москву жены и детей, но выезду его самого воспрепятствовал комиссар юстиции Союза Коммун Северной области Николай Крестинский. Он крайне неохотно соглашался даже на краткосрочный отъезд Орлова из Петрограда, считая его незаменимым в деле борьбы с уголовной преступностью. В своем письме руководителю ВЧК комиссар юстиции ссылался также на то, что Орлов не является членом большевистской партии, а следовательно, не может занимать ответственный пост во Всероссийской ЧК.
Историческая ткань порой соткана из парадоксов — стремление Крестинского удержать у себя председателя Центральной уголовно-следственной комиссии, первоклассного, по мнению комиссара, специалиста, избавило контрразведку ВЧК от того, чтобы ее организовал и возглавил непримиримый враг Советской власти, монархист и юдофоб.
Несмотря на кадровые трудности, включая помехи, создаваемые Крестинским в отношении Орлова, а также сопротивление Наркомвоена, в конце мая принимается решение создать в структуре ВЧК секретное отделение по противодействию германскому шпионажу, начальником которого был назначен Яков Блюмкин. Решающую роль в этом назначении сыграли левые эсеры.
В своих показаниях Следственной комиссии при ВЦИК, созданной в связи с попыткой эсеровского мятежа, Дзержинский прямо говорит, что «Блюмкин был принят в комиссию по рекомендации ЦК левых эсеров для организации в отделе по борьбе с контрреволюцией контрразведки по шпионажу».
По некоторым данным можно предположить, что произошло это в самом конце мая, по крайней мере, не ранее 20-го.
Точно установить дату не представляется возможным из-за одного странного и трудно объяснимого факта. В Архиве Федеральной службы безопасности в деле, где сосредоточены протоколы заседания президиума ВЧК, решавшего все основные вопросы ее жизнедеятельности и, естественно, организационные, за протоколом от 20 мая 1918 года следует протокол от 1 октября. Можно было бы посетовать на халатность секретарей-делопроизводителей того времени (отсутствие отдельных протоколов наблюдается и в первые месяцы работы ВЧК), но чтобы исчезли документы за четыре с лишним месяца — это просто невероятно. И каких месяца — данный период отмечен не только созданием контрразведки, назначением Блюмкина, активной работой с Орловым в Петрограде, но и такими исключительно важными для истории нашей страны событиями, как убийство германского посла графа Мирбаха, левоэсеровский мятеж, аресты союзнических дипломатов, включая Локкарта, убийство руководителя Петроградской ЧК Урицкого, покушение на жизнь председателя СНК Ленина, объявление вслед за этим красного террора.
Небезынтересно и сейчас узнать, какие действия предпринимали члены президиума ВЧК с конца мая и до октября 1918 года.
А что касается создания чекистами контрразведки, то приведенные выше сведения из протокола допроса Дзержинского в связи с убийством Мирбаха являются единственным источником.
Подлинность протокола допроса сомнений не вызывает. Но все ли точно изложил Дзержинский следователю? Возникают сомнения, и вот по каким основаниям.
Как мы знаем, председатель ВЧК долгое время искал подходящего кандидата на должность руководителя контрразведки.
Прояви председатель чуть больше настойчивости, и удалось бы довести до логического конца вопрос о переводе в Москву Орлова-Орлинского. Но если этот претендент не прошел сквозь партийно-кадровое сито, то член коллегии ВЧК старый большевик Евсеев, имя которого не раз упоминалось в протоколах заседаний высшего оперативного органа в связи с рассмотрением вопросов об объединении всей борьбы со шпионажем под эгидой Всероссийской ЧК, напротив, наверняка устраивал своих коллег.
И вдруг всплыла кандидатура не достигшего и 20 лет юноши, еще недавно командира небольшого отряда на Украине, а в руководящих московских сферах никому не известного. Этим молодым человеком был левый эсер Яков Блюмкин. Получается, что Дзержинский без какого-либо сопротивления отдал на откуп эсерам такой важный кадровый вопрос.
На наш взгляд, объяснение произошедшему нужно искать не на уровне борьбы позиций в руководстве ВЧК, а в сфере высокой политики. Вероятно, в данном случае большевики уступили своим оппонентам в немецком вопросе, чтобы снять с себя подозрения в заигрывании и закулисных контактах с германским послом Мирбахом и кайзеровским правительством.
Блюмкина назначили, не наведя даже справки о нравственных и деловых качествах этого эсеровского выдвиженца. По словам Дзержинского, он буквально за несколько дней до террористического акта против немецкого посла получил компрометирующие Блюмкина материалы. Это якобы и послужило поводом к устранению последнего с ответственного поста. Кстати говоря, о негативных сведениях на Блюмкина и факте снятия его с должности историки узнали только в 1989 году, когда увидело свет 2-е издание «Красной книги ВЧК», поскольку составители 1-го упустили фрагмент показаний Дзержинского, связанный с его отношением к начальнику чекистской контрразведки.
Упущенный текст — еще одно основание для некоторых сомнений в правдивости приводимых председателем ВЧК на допросе сведениях. Читаем: «В тот же день (т. е. когда стало известно о неблаговидном поведении Блюмкина в служебной командировке в Петрограде. — А. З.) на собрании комиссии было решено по моему предложению нашу контрразведку распустить…»
Вероятно, члены коллегии удивились такому повороту дела. Они-то прекрасно знали, что Дзержинский несколько месяцев лично сам занимался организацией службы по борьбе со шпионажем, на заседаниях неизменно голосовал «за», если обсуждался вопрос об объединении под крышей ВЧК всех контрразведывательных органов в Советской Республике. И вдруг предлагает ликвидировать секретное отделение. Надо учесть и то, что руководитель чекистского аппарата, выступая на коллегии, даже не упомянул о сигналах в отношении Блюмкина.
Так что же могло повлиять на решение Дзержинского? Может быть, предварительный доклад начальника отдела по борьбе с контрреволюцией Мартина Лациса? «Блюмкин обнаружил большое стремление к расширению отделения в центр Всероссийской контрразведки, — говорил Лацис, — и не раз подавал в Комиссию свои предложения».
Но ведь это полностью соответствовало намерениям Дзержинского и его коллег в руководстве ВЧК.
А Лацис настаивает в своих показаниях Следственной комиссии, что все предложения отвергались членами президиума — большевиками. «Блюмкину не давал ходу, — продолжает Лацис, — даже решил его от работы удалить». Позволительно задать вопрос — а где он был, когда утверждали будущего террориста в должности?
Нам представляется, что и Дзержинский, и Лацис открещивались на следствии не от контрразведки и планов Блюмкина по ее расширению, а от самого Блюмкина, стараясь всячески дистанцироваться от сотрудника, поставившего (пусть и по решению эсеровского ЦК) хрупкий, но необходимый стране мир с Германией под реальную угрозу.
Наверное, следовало бы составителям «Красной книги ВЧК» подкорректировать протокол допроса Блюмкина от апреля 1919 года после его добровольной явки с повинной в Киеве к своему бывшему шефу Лацису — в то время руководителю Всеукраинской ЧК, и привести показания находившегося в бегах начальника чекисткой контрразведки в соответствие с показаниями руководителя Всероссийской ЧК и начальника ее ведущего отдела. Они этого по какой-то причине не сделали, и мы имеем возможность прочитать категорическое утверждение раскаявшегося террориста, что «вся моя работа в ВЧК по борьбе с немецким шпионажем, очевидно, в силу своего значения, проходила под непрерывным (подчеркнуто мною. — А. З.) наблюдением председателя Комиссии т. Дзержинского и т. Лациса. О всех своих мероприятиях (как, например, внутренняя разведка в посольстве) я постоянно советовался с президиумом Комиссии…»
Следовательно, и значение борьбы с агентурой иностранных спецслужб понимали, и действия Блюмкина одобряли.
Но факт остается фактом — контрразведку ВЧК ликвидировали. Конкретное решение коллегии ВЧК, по утверждению Лациса, запротоколировано «в первых числах июля или последних числах июня». Более точной даты мы не знаем. Как уже отмечалось, протоколы заседаний коллегии и президиума ВЧК за лето и начало осени 1918 года не сохранилось. Странно, но не сохранились также упомянутые проекты Блюмкина и вообще какие-либо бумаги секретного отделения, громко именовавшегося его руководителем «отделом по борьбе с международным шпионажем».
Лишь дело родственника германского посла, завербованного Блюмкиным для работы в пользу ВЧК, осталось в портфеле террориста на месте преступления, а затем перекочевало на полку в лубянском архиве.
