Слухи о невероятных личных капиталах царя имели хождение еще до упразднения монархии. Однако оказалось, что это легенда. Князь Львов в показаниях следователю Соколову рассказал: «Разрешался также вопрос о средствах, принадлежавших царской семье. Семья, конечно, должна была жить на свои личные средства. Правительство должно было нести лишь те расходы, которые вызывались его собственными мероприятиями по адресу семьи. Их личные средства были выяснены. Они оказались небольшими. В одном из заграничных банков, считая все средства семьи, оказалось 14 миллионов рублей. Больше ничего у них не было». Ту же сумму назвал Соколову Керенский: «Их личные средства, по сравнению с тем, как говорили, оказались невелики. У них оказалось всего в Англии и в Германии не свыше 14 миллионов рублей».
Да и те, добавим, сильно пострадали от инфляции.
27 марта в Лондоне была получена депеша Бьюкенена, в которой он сообщает о своей беседе с Керенским. Министр юстиции Временного правительства просил посла не настаивать на скором отъезде, но уже по совершенно новой причине: «Царь не в состоянии выехать в Англию в течение ближайшего месяца, пока не будет окончен разбор взятых у него документов».
После этого в переговорах наступила пауза, а когда они возобновились, Милюков на свой вопрос, когда же за царской семьей будет прислан обещанный крейсер, получил ошеломляющий ответ: британское правительство более не настаивает на своем предложении. Милюков не называет точной даты этого разговора, но дочь Бьюкенена Мериэл в книге «Распад империи» (1932), написанной со специальной целью оправдать отца, утверждает, что телеграмма из Лондона пришла 28 марта, то есть в ответ на сообщение посла о том, что отъезд откладывается на месяц. Телеграмма, пишет она, не содержала прямого отказа – посол получил лишь указание «отговорить императорскую семью от мысли приехать в Англию».
По мнению Кеннета Роуза, «задержка (о которой просил Керенский) оказалась роковой. Она позволила консолидироваться тем силам, которые желали отомстить свергнутому монарху, и дала возможность королю Георгу изменить свое решение».
30 марта, спустя восемь дней после совещания на Даунинг-стрит, британское правительство впервые узнало об этой изменившейся позиции короля. Стамфордхэм направил министру иностранных дел Бальфуру письмо, в котором сообщает, что король «много думал» над сложившейся ситуацией. И далее:
...
«Как Вы, несомненно, знаете, король поддерживает с императором тесные дружеские отношения и, естественно, был бы рад помочь ему в этой кризисной ситуации. Однако Его Величество не может удержаться от сомнений не только по поводу опасностей такого путешествия, но и по поводу пребывания императорской семьи в нашей стране вообще. Король будет признателен, если Вы проконсультируетесь с премьер-министром, поскольку, как понимает Его Величество, по данному вопросу русским правительством еще не принято определенного решения».
2 апреля Бальфур ответил:
...
«Министры Его Величества вполне представляют себе трудности, на которые Вы ссылаетесь в Вашем письме, однако не считают, что сейчас возможно, если только ситуация не изменится, отказаться от посланного приглашения, и следовательно, надеются, что король будет придерживаться первоначального приглашения, посланного по совету министров Его Величества».
Таким образом, кабинет отказывался учесть мнение монарха.
Стамфордхэм ответил, что король считает вопрос неурегулированным.
5 апреля в Лондон пришла новая депеша Бьюкенена, в которой он запрашивал разрешения на переезд в Англию двух великих князей. Телеграмму переслали королю и получили следующий ответ Стамфордхэма:
...
«Выражая исключительно личное мнение, я полагаю, что следует заново рассмотреть вопрос о прибытии в Англию российских императора и императрицы, а также о прибытии великих князей Георгия и Михаила. Для короля это будет тяжелым испытанием и вызовет в обществе много толков, если не отрицательную реакцию».
(Речь идет о внуке Николая I Георгии Михайловиче и родном брате императора Михаиле Александровиче, в пользу которого отрекся Николай. Обоим было отказано во въезде в Великобританию. Оба были расстреляны.)
Спустя сутки Стамфордхэм писал Бальфуру уже от имени Георга:
...
«С каждым днем короля все больше беспокоит вопрос о приезде в нашу страну императора и императрицы.
Его Величество получает письма от представителей всех классов общества, известных и неизвестных ему лично, говорящие о том, как широко обсуждается эта проблема не только в клубах, но и среди рабочих, а лейбористы – члены палаты общин – высказываются против данного предложения.
Как Вы знаете, с самого начала король был убежден в том, что присутствие в нашей стране императорской семьи, и особенно императрицы, вызовет всевозможные проблемы, и я уверен, что Вы поймете, в какое неловкое положение попадет наша королевская семья, столь тесно связанная с императором и императрицей…
Король поручил мне спросить Вас, не следует ли после консультации с премьер-министром поручить сэру Джорджу Бьюкенену предложить русскому правительству выработать какой-то другой план будущего пребывания Их Императорских Величеств?»
Возможно король, ознакомившись с текстом письма, счел его недостаточно энергичным. В тот же вечер Стамфордхэм отправил Бальфуру новое послание:
...
«Он просит Вас передать премьер-министру, что, исходя из всего, что он слышал и читал в прессе, проживание в нашей стране экс-императора и императрицы вызовет резкое неприятие в обществе и, несомненно, скомпрометирует короля и королеву…
Бьюкенену следует поручить сказать Милюкову, что оппозиционные настроения относительно пребывания здесь императора и императрицы настолько сильны, что нам следует дать возможность взять назад выраженное ранее согласие на предложение российского правительства».
Эта решительная атака, как видно, сломила упорство Бальфура. Прочитав письмо, он пишет Ллойд Джорджу:
...
«Я думаю, что король действительно оказался в неловком положении.
Если царь сюда приедет, нам придется публично заявить, что мы (правительство) его пригласили, и добавить (в собственную защиту), что мы сделали это по инициативе русского правительства (которому это не понравится).
Я все же думаю, что мы должны предложить Испанию или юг Франции в качестве более подходящего места для проживания царя».
Спустя четыре дня Стамфордхэм самолично явился в резиденцию премьер-министра и рассказал ему о многочисленных письмах протеста, которые якобы получает король. Ллойд Джордж в ответ пообещал запросить Францию, не согласится ли она принять поверженного русского монарха. От Бальфура Стамфордхэм в категоричной форме потребовал отозвать приглашение. Видимо, после этого Бьюкенен и заявил Милюкову, что правительство Георга V более не настаивает на переезде царя.
Помимо внутриполитических соображений, Лондон был озабочен угрозой выхода России из войны и по этой причине не желал осложнять двусторонние отношения. Сообщая своей семье об инструкциях Бальфура, Бьюкенен, по свидетельству его дочери, был взволнован. По его мнению, виновником изменения решения короля был Ллойд Джордж, запугавший Георга антимонархическими настроениями в стране и убедивший его, что посольство преувеличивает угрозу императорской семье.
В Daily Telegraph в те дни появилась редакционная статья под заголовком «Почтительный протест», ее цитирует в своей книге Мельгунов, ссылаясь на перепечатку в парижских «Последних новостях». Ее автор повторяет в качестве непреложного факта домыслы о германофильстве царицы:
...
«Мы искренне надеемся, что у британского правительства нет никакого намерения дать убежище в Англии царю и его жене… Мы жалеем, что вам приходится говорить это об экзальтированной даме, стоящей в столь близких родственных отношениях к королю, но нельзя забыть теперь про один факт: царица стала в центре и даже была вдохновительницей прогерманских интриг, имевших крайне бедственные последствия для вас и едва не породивших бесславный мир. Супруга русского царя никогда не могла забыть, что она немецкая принцесса. Она погубила династию Романовых, покушаясь изменять стране, ставшей ей родной после замужества. Английский народ не потерпит, чтобы этой даме дали убежище в Великобритании. Царица превратит Англию в место новых интриг. Вот почему у англичан ныне не может быть никакой жалости к павшей императрице, ибо она может предпринять шаг, который будет иметь гибельные для Англии последствия. Мы говорим теперь совершенно откровенно и прямо: об убежище не может быть речи, так как для нас опасность слишком велика. Если наше предостережение не будет услышано и если царская семья прибудет в Англию, возникнет страшная опасность для королевского дома».
