Если бы виновниками таких порядков в КГБ были отдельные лица, Левченко страдал бы меньше. Но дело было не в отдельных лицах. Большинство его знакомых и приятелей по новой работе казались честными и порядочными лишь до поры до времени — «пока позволяли обстоятельства». Левченко понимал, что все они — пленники как бы некоего культа, держащегося на жестокости, несправедливости, продажности и предательстве. Некоторые из них, достаточно для этого сильные, сумели выжить в джунглях КГБ, не принимая закона джунглей, другим это не удалось.
Наташа заметила, что ее муж теперь постоянно чем-то угнетен, и допытывалась у него, в чем дело. Он не мог открыть ей правду, — точно так же, как не мог признаться в том, что сделался верующим.
Новое назначение, состоявшееся в конце 1973 года, на время избавило Левченко от его мрачных дум. Кадровик Первого главного управления полковник Пастухов объявил ему, что КГБ решил направить его в Токио корреспондентом журнала «Новое время».
Этот журнал был основан в 1943 году в качестве легального прикрытия зарубежной агентуры советских органов безопасности. По распоряжению Политбюро, двенадцать из его четырнадцати отделений за границей были укомплектованы исключительно гебистскими кадрами. Правда, новый главный редактор журнала Павел Наумов настоял на том, чтобы каждый офицер КГБ, назначаемый на эти места, доказал в течение годичного испытательного срока свою профессиональную пригодность в качестве журналиста, то есть то, что он в состоянии писать статьи, пригодные для публикации в журнале. Полковник Пастухов — лысый очкарик, ветеран госбезопасности, отдавший ей 35 лет жизни, пояснил: «Наумов — известная жопа, все это знают. Но мы не можем ему приказывать, потому что Крючков (Владимир Крючков, начальник Первого главного управления) души в нем не чает. Так что тебе придется потрафить Наумову, — это главное, что от тебя требуется в первый год. Если он даст тебе коленкой под зад, нам придется посылать тебя от ТАССа или от «Правды», что уже хуже».
В редакции «Нового времени», размещавшейся на Пушкинской площади, рядом с агентством печати «Новости», Левченко начал работать с января 1974 года. На третий день в его комнату бочком втиснулся один из лит сотрудников — Жмеринский, держа в руках журнал «Ньюсуик» с карикатурой на Брежнева. Деланно хихикая, Жмеринский заговорщицки шепнул:
— Забавный рисуночек, не находишь?
Левченко поморщился:
— По-моему, непристойный.
Тот перестроился с проворством хамелеона:
— Я тоже так считаю. Забавно все же, как они из кожи вон лезут, пытаясь нас очернить. Это свидетельствует об их комплексе неполноценности!..
Левченко молча уставился на него.
— Ты чем-нибудь занят сегодня после работы? — спросил Жмеринский. — Сходили бы выпить пивка. Ради первого знакомства… Я угощаю!..
В грязноватой пивной Жмеринский заказал пиво и бутылочку водки. Левченко прекрасно понимал, что стукач обычно нуждается в паре глотков спиртного, прежде чем отважиться на «разговор по душам».
— Знаешь, я должен тебя предупредить… — начал Жмеринский. — Правда, может быть, ты уже сам это заметил. Но если нет, я просто обязан обратить твое внимание…
— На что?
— У нас в журнале очень сложная обстановка…
— Серьезно? Что же у вас происходит?
— Ну, ты наверно заметил, что восемьдесят процентов наших авторов и технических сотрудников по национальности евреи. Их никогда не пустят ни в какую заграничную командировку, а здесь им приходится ишачить дай Боже. Многие из них от этого совсем осатанели: еще бы — за границу не пускают, по службе не продвигают. У людей — никаких шансов. Жуть, правда?
— Я не заметил пока в редакции ничего такого жуткого. Тебе, конечно, лучше знать… Но, насколько я успел заметить, Наумов со всеми держится ровно…
Выпили еще. Жмеринский усиленно замахал руками:
— Давай забудем о служебных делах, ну их всех в задницу. Развлекаться так развлекаться! Как ты насчет…
Левченко уклонился:
— Знаешь ли, мне предстоит ехать в Японию… Приходится всего такого остерегаться…
Отбив эту попытку провокации, Левченко намерен был постепенно сломать невидимую стену недоверия, зависти и отчуждения, которая, как он чувствовал, отделяла его от сотрудников редакции. Большинство здесь, действительно, составляли евреи, которым никогда не доведется съездить в командировку за границу, хотя многие из них были куда более способными журналистами, чем офицеры КГБ, которым они помогали подготовиться к журналистской работе в разных странах мира. Все эти работники редакции боялись КГБ и относились к нему с презрением, но трудились не за страх, а за совесть. Наумова много раз упрекали, что у него работает столько «лиц нерусской национальности», но он отшучивался: «Евреи работают, как дьяволы, — если держать их в черном теле!»
Работая так же напряженно, как и они, с готовностью берясь за любое дело, какое только требовалось в данный момент редакции, никогда не задавая никаких двусмысленных вопросов и не заводя разговоров на скользкие темы, Левченко со временем почувствовал, что «заслужил признание». Приблизительно тридцать процентов статей в «Новом времени» были написаны работниками Международного отдела ЦК (укрывающимися под псевдонимом), около двадцати процентов — гебистской службой дезинформации и примерно столько же — сотрудниками министерства иностранных дел. Поломать такой порядок был бессилен даже Наумов. Он требовал, чтобы все статьи отвечали хотя бы минимальным требованиям в смысле стилистики, и Левченко заслужил уважение коллег вполне толковой правкой тех статей, которые в их первоначальном виде просто не годились для публикации.
Левченко предложил, чтобы тогдашний токийский корреспондент «Нового времени» присылал в редакцию не готовые материалы, а, так сказать, заготовки для них и просто вырезки из японских газет, с тем, чтобы на их основе он, Левченко, писал статьи и корреспонденции, которые пойдут в журнале за двумя подписями.
В результате такой кооперации офицер КГБ получил возможность время от времени отвлекаться от однообразной редакторской работы для подготовки статей, Наумов с удовлетворением отметил, что качество материалов по Японии заметно улучшилось, а японская — да и не только японская — контрразведка имела теперь возможность «засечь» на страницах «Нового времени» имя Станислава Левченко — по всей видимости, профессионального журналиста.
Перед отъездом в Токио Левченко по традиции должен был устроить отвальную в редакционном кафе-ресторане. Он пригласил всю редакцию, включая технический персонал, — человек сто, но полагал, что придет не более двух десятков.
Вручив директору кафе-ресторана сто рублей, он попросил его выставить на стол «как можно больше» еды и спиртного.
Левченко появился в дверях кафе-ресторана ровно в 8 часов — на этот час был назначен прощальный ужин, — и остановился, пораженный. Его даже бросило в пот. Столы ломились от закусок, от икры, балыка, сыра, на них красовались десятки бутылок лучших грузинских вин, коньяка и «Столичной», которую обычно нелегко было достать. Безусловно, это должно было стоить не меньше пяти сотен, — разве что Наумов, пустив в ход свои связи, заказал часть продуктов в правительственном магазине. А в ресторане вопреки всем ожиданиям собралось человек восемьдесят, — едва Левченко вошел, все они поднялись с мест и устроили ему овацию.
Поздним вечером, когда приглашенные начали понемногу расходиться и все в зале были уже основательно навеселе, Наумов, остававшийся трезвым, произнес прощальное слово: «Товарищи, Станислав Александрович поработал, для нас всего один год, но проявил себя как достойный член нашего коллектива и способный журналист. Разрешите пожелать ему всяческих успехов в выполнении трудных и ответственных журналистских заданий, которые ждут его в Японии. Он — хороший товарищ…»
Одна из присутствующих — хорошенькая полная блондинка, видимо имевшая случай узнать Станислава лучше, чем остальные, закричала, перебивая начальство: «Он и человек хороший!» И все засмеялись.
Отведя Левченко в сторону, Наумов сказал: «Вы — один из лучших наших сотрудников, и я считаю вас своим другом. Желаю вам удачи в вашей журналистской работе и во всякой другой. Да, между прочим: вы полетите первым классом и сможете взять с собой собаку. Я договорился, с кем нужно».
Обычай требовал, чтобы Левченко устроил также прощальный ужин для своих начальников по линии Комитета госбезопасности. За два дня до отлета он пригласил пятерых полковников из «японского бюро» в ресторан Дома киноактера. Завсегдатаями этого ресторана были актеры и актрисы, разного рода киношники, писатели и партийные боссы, «курирующие» все виды искусства. Поэтому ресторан щедро субсидировался государством и здесь можно было по весьма умеренной цене получить великолепный шашлык, изысканные закуски и отборные грузинские вина. Но Левченко выбрал это место главным образом потому, что обстановка здесь напоминала «настоящую Россию» — ту Россию, что, по его представлениям, существовала в прошлом. Чтобы как-то справиться со своим настоящим и тем более будущим, он должен был искать опору в этом прошлом, быть может воображаемом.
