А вот как Молотов: «Я, товарищи, ничего плохого не вижу в том, что мы обсудили вопрос о том, чтобы не было поста Первого секретаря. Я должен добавить, что речь не шла ни о секретарях Центральных комитетов союзных республик, ни о секретарях обкомов и крайкомов, но, товарищи, на верхушке роль Первого секретаря – это та роль, которая имеет особое значение, и тут нарушение коллективности руководства более опасно».
А вот «примкнувший к ним» Шепилов: «Вопрос о Первом секретаре (Шум в зале)». Я сейчас отвечу… О ликвидации поста первых секретарей на местах вообще никто не упоминал. Такого предложения не было».
Но зал был настроен уже вполне определённо и не желал слушать ничего, объясняющего позицию членов «антипартийной группы». В конце 20-х годов перерождающаяся часть советской «номенклатуры» считала: «За все года, за все невзгоды, глухим сомнениям не быть, под этим мирным небосводом хочу смеяться и любить»… Над такой «линией» издевался Маяковский, справедливо замечая «Для веселия планета наша мало оборудована», а Сталин жёстко прервал эту «линию» в конце 30-х годов.
Теперь шкурничество вновь вползло в Кремль. В 1947 году Сталин говорил: «Мало у нас в руководстве беспокойных… Есть такие люди: если им хорошо, то они думают, что и всем хорошо…» Через десять лет после того, как в сталинском Кремле были сказаны эти слова, в хрущёвском Кремле собрались те, кто именно так и думал. Им надоело беспокойство сталинского типа, они хотели хрущёвского «номенклатурного» благоденствия, за которым уже маячила окончательная брежневская деградация руководства СССР.
Из многих возможных примеров, которыми материалы июньского 1957 года Пленума изобилуют, приведу один, зато какой!
Маршал Жуков на Пленуме вёл себя по-хозяйски, как некий партийный патриарх и судья. Выступая на первом заседании 22 июня, он, в частности, сказал:
«Вы Якира знаете… Он был ни за что арестован. 29 июня 1937 года, накануне своей смерти, он написал письмо Сталину, в котором обращается: «Родной, близкий товарищ Сталин! Я смею так к Вам обратиться, ибо все сказал и мне кажется, что я честный и преданный партии, государству, народу боец, каким я был многие годы. Вся моя сознательная жизнь прошла в самоотверженной, честной работе на виду партии и ее руководителей. Я умираю со словами любви к Вам, партии, стране, с горячей верой в победу коммунизма»…» и т. д.
История порой шутит лихие шутки! Не знал Георгий Константинович, что через полвека, в 2008 году, издательство «Российская политическая энциклопедия» издаст, хотя и тиражом в одну тысячу экземпляров, документы и материалы Военного совета при наркоме обороны СССР, проходившего с 1 по 4 июня 1937 года, – сразу после ареста Тухачевского, Уборевича и других, включая командарма 1-го ранга Иону Якира.
Так вот, во-первых, Якир 29 июня 1937 года не мог писать никому, потому что 12 июня 1937 года был расстрелян. Не знаю, писал ли он накануне расстрела лично Сталину, но вряд ли – скорее всего такое письмо было бы приведено в сборнике документов 2008 года. Однако там в виде приложения опубликовано лишь письмо Якира наркому внутренних дел Ежову от 10 июня 1937 года, которое начинается так:
«Народному комиссару внутренних дел Н. И. Ежову.
Если сочтёте возможным и нужным, прошу передать в ЦК и НКО (то есть как раз Сталину и Ворошилову. – С. К.).
Я всё сказал. Мне кажется, я снова тот честный, преданный партии боец, каким я был около 17 лет (то есть с 1918 по 1935 год. – С. К.), и поэтому смею поставить ряд вопросов перед вами, ряд последних мыслей и предложений…»
Как видим, начал своё письмо Якир не так, как прочёл Жуков. Но дальше – больше! Якир ведь написал не просто письмо, а целую докладную записку о необходимости улучшений в РККА, мощь которой он с середины 30-х годов сам же и подрывал. Эта пространная записка – продиктовать её никакой следователь НКВД не смог бы – изобилует фразами типа: «Этот участок особенно поражен… вредительством…», «…можно поднять, исправить результаты вредительства в короткий срок…», «результаты вредительства велики…», «…наряду с вредителями царила близорукость и плохая работа», и т. п. А ближе к концу начинает прорываться и вот что (выделение курсивом моё):
«…Не то все пишется, что обязательно нужно бы. Получается все у меня не так, неконкретно, неорганизованно в этой последней записке. Трудно работать, но я попробую продолжать еще. Пишешь, и все время возвращается мысль: как ты попал в лагерь врагов, как ты пошел против своей страны, как ты оказался по ту сторону баррикад…»
Итак, Якир был виновен и сознавал это, запоздало раскаиваясь в том, что он совершал. Но эти подлинные предсмертные признания Якира на июньском пленуме оглашены, естественно, не были. И надо ли разъяснять – почему?
Однако тогда лгал ведь не только Жуков, лгали все «обвинители». Вот что говорил некто Дудоров, в 1941–1946 гг. начальник Главтермоизоляции НК стройматериалов, потом – начальник Главгипса, в 1950 году – секретарь парткома Минпромстройматериалов и т. д., а в момент Пленума – министр внутренних дел СССР.
«Известно, что только после ареста Берии активно развернулись работы по водородному оружию и было обеспечено испытание водородной бомбы уже в августе 1953 года».
Работы по водородному оружию под руководством Берии, к которым начальника Главгипса Дудорова близко не подпускали, активно велись уже с конца 40-х годов, и испытание 12 августа 1953 года водородной бомбы РДС-6с стало результатом в том числе и огромных усилий Берии. Но, что особенно грустно, четыре года назад те же люди в том же зале обвиняли Берию в прямо противоположном. Например, Малышев, в 1953 году министр среднего машиностроения, на «антибериевском» Пленуме ЦК в июле 1953 года, заявлял:
«Товарищ Маленков говорил, что он (Л. П. Берия. – С. К.) подписал очень важное решение об экспериментах с водородной бомбой. Мы начали копать архивы и обнаружили, что он подписал целый ряд крупнейших решений…»
Да, в 1953 году Маленков смалодушествовал и стал одним из неправых судей Берии. Теперь прошлая непринципиальная политика Маленкова, а также Молотова и Кагановича била бумерангом по ним самим.
Маленков выступал из них троих первым, и его выступление оказалось вяловатым, хотя и не во всём. Когда речь зашла о репрессиях 1937 года и прочем подобном, Хрущёв подал реплику, что, мол, и я не я, и лошадь не моя, и я не извозчик, на что Маленков ядовито бросил: «Ты у нас чист совершенно, товарищ Хрущёв», а позже прибавил: «Ты умеешь накалить обстановку, чтобы критику снять с себя».
Над Маленковым откровенно глумились. Средней руки партийный функционер Кириленко взялся учить одного из лидеров партии большевиков истории партии, а «голоса из зала» вопили в адрес Маленкова: «Мы его с трибуны снимем», «Вы юлите на Пленуме», «Пусть дело говорит. Будет крутить – с трибуны стянем» и т. д. А ведь Маленков говорил как раз «дело»:
«Никакой катастрофы от критики действий, методов руководства любого отдельного лица не произойдёт. При ином подходе можно скатиться к порядку, при котором ростки нарушения принципа коллективного руководства дадут такие всходы, что потом будет поздно исправить их. (Шум в зале)
Речь идёт об опасности извращения в работе занимающего пост Первого секретаря ЦК, независимо от того, кто стоит на этом посту…
…Нельзя допускать, чтобы судьбы руководства партией и страной… зависели от случайностей, происходящих от невыдержанности характера и вообще от личных недостатков кого бы то ни было…»
«Голоса» в ответ рявкнули: «Это декларация». А когда Маленков закончил, Хрущёв, как будто повестка дня и порядок выступлений не были определены при открытии Пленума, «попросил» членов Пленума «подсказать» ему, кого заслушивать следующим. Ранее было решено, что заслушивать будут вначале Маленкова, потом Молотова, потом Кагановича и т. д. Но вот как вышло реально (далее – извлечения из стенограммы):
«Голоса. (в «ответ» на «вопрос» Хрущёва. – С. К.). Кагановича.
Каганович. Приняли Молотова, я не совсем подготовлен.
Голос. Четыре дня готовились.
Каганович. До того, товарищи, как я начал говорить, вы уже прерываете. Мне трудно говорить.
Голос. Не прикидывайтесь.
Каганович. Я не прикидываюсь…
<…>
Каганович. Как бы вы тут ни допрашивали, ни шумели, я категорически отрицаю какой бы то ни было сговор…
…Мы собрались в конституционном порядке, без каких либо нарушений правил, обсудили вопрос… Было предложение ликвидировать пост Первого секретаря, но никакого предложения не было о том, что тов. Хрущёв вообще не будет в секретариате…
