Сегодня та старая история воспринимается уже не так остро. Мы просто живем другую жизнь.
– Но вы хотя бы здороваетесь?
– Мы не видимся.
– А если бы встретились?
– Не знаю.
– Сергей Никоненко, вспоминая учебу во ВГИКе, рассказывал, как вас любила Тамара Макарова. Приносила на занятия в кастрюле сардельки – якобы учиться правильно и красиво есть, а на самом деле целью было подкормить детдомовца Губенко.
– У нас на курсе было несколько неимущих человек. И она, понимая, что нам хочется есть, устраивала так называемые «уроки протокола». Они оба – и Макарова, и мой обожаемый Сергей Аполлинариевич Герасимов были очень добрыми по отношению к нам, обращались, как с любимыми детьми, независимо от уровня дарования. И деньгами помогали, в коридоре совали рубли: иди-иди покушай. Искренне пытались дать нам родительскую заботу, которой мы были лишены.
– С кем из своих однокурсников вы поддерживаете отношения?
– С любимой женой Жанной Болотовой уже сорок три года поддерживаю и намерен поддерживать дальше.
– Как вам удалось захороводить одну из самых красивых актрис советского кино? Тем более что ваше сближение, если не ошибаюсь, началось с того, что вы и ей, девушке из обеспеченной московской семьи, высказали всю правду-матку о своем презрении к богатым.
– Она мне не верит, но я ее заметил еще на вступительных экзаменах. Пришла такая ангельского типа девочка, худющая, в черном закрытом платьице, с огромными сочувствующими глазами. Была уже звезда – в 16 лет снялась в фильме «Дом, в котором я живу». Экзамены ей практически были не нужны, Герасимов ее и так брал на курс. Подойти я к ней тогда не решился: она москвичка, я одессит, провинциал. Расстояние огромного размера. То, что мы вместе – это мое самое большое в жизни везение, удача и счастье.
– Вы вместе с Сергеем Бондарчуком везли в Москву тело умершего на съемках фильма «Они сражались за Родину» Василия Шукшина. Много говорили о том, что его смерть была не случайной. Он бы нашел себя в этой жизни?
– Говорить о том, что его смерть была не случайной, – это дань времени. Все, кто умер при советской власти, – всех убивал НКВД, потом КГБ! Кто же еще?! Подождем: идиотизм – не вечный спутник правды. Мы с Георгием Бурковым провели с Василием Макаровичем весь предшествующий его смерти вечер. Были вместе в гостях у местного кинопрокатчика на хуторе Клетском, что в 17 километрах от теплохода, где базировалась съемочная группа фильма «Они сражались за Родину». Вместе парились в бане, вместе смотрели матч «Швеция – СССР», который наши проиграли со счетом 2–3, вместе ужинали у хозяина. Разумеется со спиртным. Но Василий Макарович не пил последние семь лет ни рюмки. Вместе вернулись на теплоход в половине первого ночи. А где-то в половине пятого ему стало плохо с сердцем. К несчастью, врача не было на теплоходе. Жора нацедил ему капель Вотчала, дал валидол, предложил переночевать с ним в каюте. Но Василий Макарович отказался. Валидол не успел рассосаться под языком, как его не стало. При вскрытии в Сталинграде врачи обнаружили у Василия Макаровича, как они сказали, «сердце древнего старика», хотя ему было всего сорок пять лет. Василий Шукшин, конечно, себя бы нашел сегодня. Не олигархом. Но серьезным, глубоким, неистощимым писателем, каким и был всегда.
– Если бы вы сейчас снимали кино, о чем оно было бы?
– Сразу же после смерти Шукшина я написал сценарий о нем «Сотри случайные черты». Но два года борьбы с Госкино не увенчались успехом. Картину так и не запустили. Если бы снимал сегодня, я бы хотел дать людям надежду, что еще не все потеряно, что они могут быть услышаны. Я бы сказал им, чтобы они не запирались в своем одиночестве. Я бы показал им, где те люди, которые думают и чувствуют так же, как они, разделяют их чувства утраты Родины.
– А какое кино смотрите?
– Смотрел Балабанова, он мне очень нравился. «Груз-200», правда, не видел. А в принципе в моем возрасте уже определяются с предпочтениями, поэтому я смотрю старые фильмы, Феллини вот боготворю.
– Михаил Швыдкой остался без работы. Вы с ним были оппонентами по проблеме так называемых перемещенных ценностей. Что сделать, чтобы они перестали быть политическим ресурсом? Может, надо вытащить эти сокровища из запасников и открыто повесить в залах, чтобы люди любовались?
– Да их никто и не скрывает. С момента предательства «искусствоведов» Акиныни и Козлова, которые сейчас работают на Западе и получают большие деньги за то, что роют спецхраны, а также благодаря другим горе-музееведам, уже известно, где что лежит – в культурных ведомствах есть наводчики. Но ведь это все – компенсация наших потерь в Великой Отечественной войне! Есть такое понятие, как реституция – ответственность государства-агрессора перед государством-жертвой. То есть: не можете вернуть мне мою картину, мой дворец, мою скульптуру – верните равноценное из вашей собственности. Или отстройте 3 тысячи исторических городов, или 400 музеев, или 3 с лишним тысячи церквей, мечетей и синагог, которые были разрушены, разграблены, стерты с лица земли. Говорят, у немцев – чувство вины, они покаялись. На этом направлении я покаяния не чувствую. Они все время точат, подкупают, оглаживают тех, кто может решить этот вопрос. Известна цена этой помощи: посредник за возвращение культурных ценностей получает до 60 процентов от стоимости предмета.
– Какое у вас самое яркое впечатление от пребывания на посту министра культуры СССР?
– Повестка дня министра почти ежедневно включает в себя похороны и торжества. Утром провожаешь кого-то в последний путь, вечером открываешь чьи-то гастроли. И так почти ежедневно. Я чувствовал себя звеном, соединяющим смерть с жизнью, праздник с несчастьем.
– В Мосгордуме вы стали инициатором поправки в Кодекс об административных правонарушениях РФ, предлагая сажать сквернословов на 15 суток. Неужели вы сами матом не ругаетесь? Никогда в театре не объяснялись с актерами через мать-перемать?
– Я предлагал бороться с теми, кто матерится публично с экрана телевизора, в трамвае, со сцены.
– А водку вы пьете?
– С друзьями да за беседой, под селедочку, картошечку, с лучком – с большим удовольствием.
– Кто входит в ваш ближний круг? Вот проснетесь однажды в незнакомой квартире, рядом женщина незнакомая и мертвая, а вы ничего не помните. Кому будете звонить?
– Ну, во-первых, такого быть не может никогда. Но уж если вы настаиваете… Из кинематографической среды есть несколько (хотя мы почти не видимся) надежных людей: Караваев, Толкачев, Врачев и Аронин – это художники, оператор, режиссер, с которыми я работал на первых картинах. Эдику Володарскому еще позвоню. Остальные – не из мира кино, но тоже хорошие люди.
– О чем вы больше всего жалеете?
– Что нет Советского Союза.
2008 г.
ЧУВСТВУЕМ, ЧТО РОДИНА УШЛА
(Интервью для газеты «Аргументы и факты». Ведущая О. Шаблинская)
Супруги Николай Губенко и Жанна Болотова с весны до осени живут на даче. «АиФ» приехал в гости к знаменитой актерской семье в их очень уютный дом… Жанна Андреевна и Николай Николаевич угощали нас изумительно вкусным яблочным пирогом и рассказывали о своем житье-бытье…
Жанна Болотова: Купили эту дачу в 1978 году. Нас обворовывали 11 раз. Воры не знали, что грабить тут нечего. Мы хотели поставить сигнализацию, но в милиции сказали: «У нас бензина только на 5 выездов, а мы за ночь получаем 25 сигналов.
Николай Губенко: Самая страшная потеря – украли военный китель отца-фронтовика с орденами. Мне до сих пор не по себе… Это не современная дача, как у нынешних звезд или у нуворишей. А мы с женой исповедуем достаток. В смысле – нам и этого достаточно. (Смеется.) Это семейное гнездо, где нам хорошо вдвоем. Мне здесь отлично работается, особенно на веранде. Я астматик, 42 года курил, потом бросил. На даче мне не нужны никакие лекарства. А приезжаю в Москву – проблемы со здоровьем снова начинаются.
Н.Г: Мы вместе 46 лет. Наш союз – удача, везение. Удивительно совпала моя потребность в таком человеке, как Жанна. Она умна, хороший аналитик, много читает – значительно больше, чем я. Искренняя. Уравновешенна. Редко взрывается. Но если уж разозлится, так уж по-сибирски – у нее крестьянские корни.
Жанна полностью разделяет мои взгляды, воспринимает близко к сердцу все, что происходит с друзьями и со страной. Для нас это несчастные годы. Чувствуешь, что Родина ушла. Иногда кажется, будто ты в эмиграции. И главное – твои аргументы никто не хочет слышать. Нельзя так поступать с людьми: я имею в виду ветеранов, пенсионеров, которые обеспечили потенциал страны.
