его словам, входили Тухачевский, Гамарник, сам Якир и другие крупные военные работники.
После процесса параллельного антисоветского центра в 1936 году Якир мне указал, что “Сталин через Ежова начинает добираться до основных кадров антисоветского подполья и нависает угроза разоблачения руководства заговора”.
Из этого, продолжал Якир, нами сделаны нужные выводы: для сохранения организации и руководящего ядва, даже в случае провала центра, будут действовать в роли руководителей несколько руководящих участников заговора. Они сейчас в этих целях более тщательно зашифровываются и более осторожно привлекаются к текущей практической работе.
Якир сам назвал мне тогда некоторых участников этого руководства антисоветского военного заговора – Орлова, Славина, Кожанова. Из этого разговора с Якиром я понял, что есть еще и другие запасные участники руководства, но фамилий их мне Якир не назвал, а спрашивать об этом я считал неудобным.
В 1937 году и Амелин говорил мне о том, что имеются запасные участники руководства заговора, не называя фамилий.
ВОПРОС: Расскажите подробно о Вашей беседе с Амелиным в 1937 году?
ОТВЕТ: Во время партсъезда КП(б) У в 1937 году я беседовал не только с Любченко, но и с Амелиным. Мы говорили об аресте Тухачевского, о неожиданном вызове Якира в Москву после отмены его назначения в Ленинград.
Амелин ответил, что это чрезвычайно подозрительно и что возможен арест Якира. Тогда, заявил Амелин, “начнется разгром заговора и полетит много больших голов”.
Продолжая развивать свою мысль, Амелин заявил, что создавшаяся опасность ни в коей мере не снимает с нас обязанности продолжать подпольную работу, что если наши кадры не дрогнут, руководство даже после ареста будет обеспечено.
Я спросил Амелина, кого он имеет в виду. Он ответил, что имеет в виду запасных участников руководства заговора, и об этом он говорит, так как не сомневается в моей осведомленности от Якира.
Мы далее толковали о необходимости такого запасного руководства и его задачах в случае провала основного центра.
За день до ареста Амелина я вновь встретился с ним в приемной Наркома в Москве. Нам уже было известно об аресте Якира и других членов центра. Мы уединились и обсудили создавшееся в связи с этим положение.
Амелин высказал мысль, что обстановка создалась таковая, что необходимо всемерное усиление конспирации, осторожности в работе.
Однако мы пришли к единому выводу, что отказываться от подпольной работы нельзя, нужно только на время выждать, затем установить связи с запасным руководством и вновь развернуться.
Последовавшие аресты, начавшийся полный разгром заговора заставили меня из соображений конспирации связей с запасным руководством заговора не устанавливать.
Затем последовал мой арест.
Записано с моих слов верно, мною прочитано.
Дубовой.
Допросили: Нач. 5 отдела ГУГБ НКВД СССР
комиссар гос. безопасности 3 ранга
(Николаев)
Пом. нач. 5 отдела ГУГБ НКВД СССР
капитан гос. безопасности
(Ямницкий)
Пом. нач. 1 отд. 5 отдела ГУГБ НКВД СССР
мл. лейтенант гос. безопасности
(Казакевич)» [27].
Следствие не удовлетворилось показаниями подчиненных И.Н. Дубового – П.Л. Соколова-Соколовского и В.В. Ауссема о подготовке террористического акта на К.Е. Ворошилова. Ему (следствию) важно было привязать к этому делу их начальника – И.Н. Дубового. Через два месяца после первых собственноручных показаний он пишет (23 октября) дополнения к ним. Безусловно, эти дополнения написаны по принуждению, видимо, после побоев и пыток. Свидетельством тому служит заметное изменение почерка – он стал более размашистым, каким-то неуверенным, не то, что прежде. Написание некоторых букв значительно отличается от прежнего. В тексте много исправлений (рукой Дубового), зачеркиваний, имеются добавления. Заметно чувствуется тяжесть слов, слога и т. д.
«ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ ПОКАЗАНИЯ
И.Н. Дубового от 28 октября 1937 г.
В июне м-це 1936 года у меня в служебном кабинете Ауссем (замначштаба ХВО) сообщил мне, что им и Соколовым-Соколовским (нач. штаба ХВО) получено задание непосредственно от Якира о совершении террористического акта над Ворошиловым. Тут же он меня проинформировал, что выполнение этого задания поручено Рогалеву и Евгеньеву (командир 7 ск, НШ 7 ск), на что они дали свое согласие и организовывают группу. Состав группы мне неизвестен.
Террористический акт должен был быть совершен на маневрах ХВО, которые были назначены в августе м-це 1936 г. и на которые должен был прибыть Ворошилов.
Ворошилов на маневры не прибыл и теракт совершен не был.
Днепропетровская тергруппа не расформировывалась, как сообщил мне в январе м-це 1937 г. Ауссем, а сохраняет(ся) на случай приезда Ворошилова на маневры в 1937 году.
В связи с уходом Евгеньева из 7 к. возглавить группу Ауссемом и Соколовым-Соколовским было поручено Рогалеву и вновь назначенному НШ 7 ск Скрастину.
В апреле м-це 1937 г. Ауссем мне сообщил, что Днепропетровская тергруппа сформирована.
Дубовой» [28].
Следующий протокол допроса И.Н. Дубового датирован 3 декабря 1937 г. И касается он вопроса, далекого, казалось бы, от политических событий тридцатых годов – он затрагивает эпизод времен Гражданской войны.
«ПРОТОКОЛ ДОПРОСА
арестованного ДУБОВОГО Ивана Наумовича
от 3 декабря 1937 года.
Дубовой Иван Наумович, бывший
командующий Харьковского военного округа,
командарм 2 ранга.
ВОПРОС: Вы подали заявление на имя народного комиссара внутренних дел СССР с признанием, что Вы являетесь убийцей Щорса. Расскажите подробно об этом убийстве.
ОТВЕТ: Щорса Николая Александровича, бывшего начальника 44-й стрелковой дивизии, я убил 31 августа 1919 года.
В это время я являлся заместителем Щорса. После убийства я сменил его, получив назначение на должность начальника этой дивизии. Этого я и добивался, когда решил убить и убил Щорса.
До своего назначения заместителем к Щорсу в 44 – ю дивизию, я командовал 1-й Украинской армией, в состав которой входила 1 – я Украинская дивизия, где начальником был Щорс. Таким образом, он был в моем подчинении.
Примерно в июле м-це 1919 года 1 – ю Украинскую армию было приказано свернуть в дивизию на базе дивизии Щорса и придать ей номер 44.
Приказом 12-й армии я был назначен заместителем начальника дивизии, а начальником дивизии был назначен Щорс. Я попал в его подчинение, что крайне озлобило меня против Щорса.
Еще больше озлобился я против Щорса, когда, пробыв короткое время в дивизии, почувствовал требовательность его, стремление ввести жесткую дисциплину в частях.
Тогда-то у меня возникло твердое решение – убить Щорса для того, чтобы устранить его и занять его место. Я искал удобного случая, чтобы совершить убийство и остаться самому не скомпрометированным.
Так как Щорс был чрезвычайно храбрым, бесстрашным человеком и постоянно находился на передовых позициях, я решил использовать это для того, чтобы убить его, представив убийство как гибель Щорса от пули противника.
Так я и сделал.
31 августа 1919 года под с. Белошица
