«Шифротелеграмма о пытках»
Хрущёв: «Когда волна массовых репрессий в 1939 году начала ослабевать, когда руководители местных партийных организаций начали ставить в вину работникам НКВД применение физического воздействия к арестованным, Сталин направил 10 января 1939 года шифрованную телеграмму секретарям обкомов, крайкомов, ЦК нацкомпартий, наркомам внутренних дел, начальникам Управлений НКВД. В этой телеграмме говорилось: «ЦК ВКП(б) разъясняет, что дрименение физического воздействия в практике НКВД было допущено с 1937 года с разрешения ЦК ВКП(б)... Известно, что все буржуазные разведки применяют физическое воздействие в отношении представителей социалистического пролетариата, и притом применяют его в самых безобразных формах. Спрашивается, почему социалистическая разведка должна быть более гуманна в отношении заядлых агентов буржуазии, заклятых врагов рабочего класса и колхозников. ЦК ВКП(б) считает, что метод физического воздействия должен обязательно применяться и впредь, в виде исключения, в отношении явных и неразоружающихся врагов народа, как совершенно правильный и целесообразный метод».
Таким образом, самые грубые нарушения социалистической законности, пытки и истязания, приводившие, как это было показано выше, к оговорам и самооговорам невинных людей, были санкционированы Сталиным от имени ЦК ВКП(б)».
Хрущёв нарочно ввел слушателей в заблуждение как минимум в трех или даже в четырех случаях.
—Крайне важные части были выброшены из текста телеграммы, поскольку они расходились с целями «закрытого доклада».
—Хрущёв скрыл, что имеющийся у него текст телеграммы никогда и никуда не отсылался. В сущности, сам документ выглядит так, будто он изготовлен не в 1939-м (как это указано в самой телеграмме), а в 1956 году.
—Хрущёв ничего не сказал о других сомнительных особенностях текста т.н. «телеграммы», известных нам из стенограммы июньского Пленума ЦК КПСС 1957 года, где разбиралось дело «антипартийной группы» Маленкова, Молотова и Кагановича.
—Не исключено, что сама т.н. «шифротелеграмма» была сфальсифицирована с личным участием Хрущёва.
И содержание, и форма этой «шифротелеграммы», полный текст которой опубликован лишь в 1990-х годах, весьма проблематичны. Потребуется объемистая статья-исследование, чтобы распутать все связанные с этим вопросы. Но некоторые из них будут прояснены чуть ниже.
Суть «телеграммы» подозрительна с первых же ее строк, ибо первые секретари предстают там чуть не в виде ангелов. Хрущёв, по-видимому, просто не мог упустить случая, чтобы не сказать в своей речи: руководители парторганизаций выражали недовольство пытками, и сие, дескать, надобно поставить в упрек Сталину и его прихвостню Берии! Оба они — «плохие парни», в то время как первые секретари делали все от них зависящее, чтобы воспротивиться их кровавым замыслам!
Но мы уже упоминали хорошо документированное исследование Ю. Н. Жукова «Иной Сталин», где сказано, что на самом деле именно первые секретари настаивали на развязывании массовых репрессий. Этому противились Сталин и центральное партруководство в Политбюро (т.н. «узкое руководство», как называл их Жуков). Жуков утверждает, что видел документ, где Хрущев ходатайствует об увеличении списка лиц по «1-й категории» до 20 000 без указания каких-либо фамилий. Гетти ссылается на хрущевский запрос о 41 000 человек обеих категорий.
Вот что ещё важно отметить: Хрущёв выпустил из «шифротелеграммы» большой фрагмент, где, во-первых, оцениваются и разграничиваются условия применения «методов физического воздействия», а во-вторых, названы имена известных высокопоставленных сообщников Ежова по НКВД, которые, как там подчеркивается, «понесли заслуженную кару» за свои преступления.
«Шифротелеграмма» о пытках — яркий пример хрущевской изворотливости, для понимания которого необходимо пространное аналитическое исследование. Вот лишь самые важные из тех особенностей документа, рассмотрение которых не расходится с поставленной нами целью.
1. Документ датирован 10 января 1939 года и в лучшем случае представляет собой копию черновика телеграммы. Она напечатана на машинке на обычном листке бумаги. На ней нет никакой визы — ни сталинской, ни чьей бы то ни было. В последней по времени («полуофициальной») публикации уже не говорится, что документ-де «подписан» Сталиным, зато теперь утверждается, что там есть вставка, вписанная Сталиным «от руки». Но это блеф чистой воды; редакторы не приводят никаких свидетельств, доказывающих, что дело обстоит именно так, как они пишут. И ясно лишь одно: им очень хочется убедить читателей, что это подлинный документ 1939 года.
2. Если перед нами не подделка, то считать «телеграмму» черновиком подлинного, но не отправленного послания тоже нет достаточных оснований. Вообще, очень похоже, что «телеграмма» была напечатана в 1956 году, поскольку именно тогда о ней стало известно. Более того, шрифты машинописной вставки 1956 года и основной части документа выглядят неотличимо друг от друга.
Совершенно неясно, на каком основании делопроизводитель 1956 года оставил пометки на секретном архивном документе 1939 года. Почему в 1956 году такие пометки делаются на подлиннике «шифротелеграммы», а не на отдельной карточке, тогда как снятие еще одной копии в 1939 году вообще никак не отражено в документе?
Разумеется, все эти и многие другие обстоятельства, связанные с «шифротелеграммой», надлежит проверить объективно и с научной точки зрения. Но российские власти и не думают проводить такого рода исследований как в связи с интересующей нас «телеграммой», так и в отношении любых других документов сомнительной подлинности, которые вдруг обнаружились вскоре после развала СССР. Если мы имеем дело с копией, что кажется правдоподобным, то где подлинник документа, с которого она снята?
3. На июльском (1957) Пленуме ЦК КПСС, где в ответ на попытку «свалить» Хрущёва им были выдвинуты обвинения против т.н. «антипартийной группы» Молотова, Маленкова, Кагановича и Шепилова, — Молотов и Каганович заявили, что решение об использовании «физического воздействия» в отношении определенных категорий арестованных действительно существовало и что все члены Политбюро подписали его. Хрущев тогда возразил, что было два таких решения, и он подразумевает не «шифротелеграмму», а совсем другой документ. Однако к теме «другого документа» Хрущёв нигде и ни при каких обстоятельствах больше не возвращался. Что за документ он имел в виду? Мы никогда не узнаем…
По словам остальных членов Политбюро, участвовавших в обсуждении, оригинал документа был уничтожен, и единственная его копия чудом сохранилась в Дагестанском обкоме партии. Но в нашем распоряжении есть совсем другая копия. Напечатанная не на специальном бланке, а на самом обычном листке бумаги, она выглядит в лучшем случае как черновик, перепечатанный незадолго до 1956 года, либо просто как заурядная подделка. Никакой иной копии обнаружить не удалось, а «шифротелеграмма» из «Дагестанского обкома» нигде, никому и никогда так и не была представлена для ознакомления.
Разумеется, Хрущёв не стал бы уничтожать столь ценное свидетельство против Сталина, — если только там не содержались сведения, способные опорочить самого Хрущева. Или, — и это обстоятельство перевешивает все другие, — если такая телеграмма никогда не существовала! В таком случае упоминание копии «из Дагестанского обкома» надлежит расценивать как лживую уловку, с помощью которой остальные члены ЦК пытались взять «антипартийную группу» на пушку.
Дж. А. Гетти удалось обнаружить в архиве ту же самую «шифротелеграмму», но с другой датой — 27 июля 1939 года. В случае подлинности (а текст её опубликован не был), и если в июле 1957 года Молотов говорил правду, что телеграмма была подписана всеми членами Политбюро, тогда там должна стоять подпись Хрущёва: ведь после январского (1938) Пленума он стал кандидатом в члены (заняв освободившееся после Постышева место), а с 22 марта 1939 года — членом Политбюро ЦК ВКП(б). Из чего следует: Хрущёв должен нести равную ответственность наряду с Молотовым, Маленковым и Кагановичем.
А если телеграмма отсылалась 10 января 1939 года, как о том Хрущёв говорил в «закрытом докладе», тогда его утверждающая подпись там была не нужна. При этом он, конечно, (а) читал телеграмму и (б) несёт всю полноту ответственности за исполнение содержащихся там указаний, т.е. использование методов «физического воздействия» против арестованных, ибо, занимая пост первого секретаря ЦК КП(б)У, Хрущёв инициировал репрессии против многих тысяч людей.
Поэтому не исключено, что Хрущев пытался отыскать подлинник телеграммы от 27 июля 1939 года и затем вычистил из архивов все, что ему удалось найти. Перед этим с документа была снята копия (и вычеркнуто имя Ежова, присутствовавшее в более поздней версии документа), но проставлена дата, относящаяся к тому времени, когда Хрущев еще не входил в состав Политбюро.
