И всё? Нет, не всё. Слишком много вопросов. Правда, в основном риторических: уже по итогам событий очень многие за пределами Южной Каролины обращали внимание на то, что при всей истерике насчет «ужасного заговора» никаких реальных вещественных доказательств, о которых говорилось в ходе суда, публика так и не увидела. Ни «тайников с оружием», ни «переписки с Гаити», ни «присяги с подписями», ни признаков «разветвленного подполья». Короче говоря, ни-че-го. А самые «ударные» свидетельства указывали только на, максимум, ворчливые разговорчики на тему «штат нуждается в перестройке» или, самый максимум, «нас тут не ценят, не худо бы сбежать в Гаити». Отметили въедливые исследователи и непонятное ожесточение мэра против мулатов, к заговору как бы отношения не имевших, а также «черной церкви», и полный склероз насчет тысяч «диких» африканцев, завезенных на плантации в 1800–1808 годах и реально осложнивших социальный климат. То есть под «вышку» старательно подводили «не белых», родившихся в Америке и вполне лояльных.
Короче говоря, на протяжении полутора, — да уже и почти двух, — веков наряду с официальной версией существовало и вполне обоснованное мнение, что элиты Чарльстона, играя на подсознательных страхах белого меньшинства, сознательно раздули из мухи слона, то есть из кухонных разговоров заговор. А когда в 2002-м историк Чарльз Джонсон обнаружил в архиве почти два века считавшиеся погибшими при пожаре «папки Вези», стало ясно, что так оно и есть без всяких maybe. Ибо данные «отчета Гамильтона», считавшиеся прямыми цитатами из как бы утраченного протокола, отличаются от реального текста как небо от земли, а несколько записок мэра судьям после казни первой группы подсудимых и вовсе содержат прямые инструкции любой ценой, не ограничивая себя ничем, доказать, что аргументы губернатора ошибочны и заговор был.
Но зачем? Ведь не может же быть, что несколько десятков душ погубили просто так, из расовой неприязни? Разумеется, нет. То есть бывает и такое, но не в данном случае. Как полагает сейчас, после находок Джонсона, абсолютное большинство исследователей, причиной всему был обострившийся в начале XIX века конфликт двух групп чарльстонской элиты: т. н. «патерналистов», «табачно-индиговых» плантаторов, считавших, что рабство изжило себя, а следовательно, негров необходимо готовить к исполнению роли наемных рабочих, и «ястребов», по мнению которых все проблемы штата решал хлопок, в связи с чем рабы должны трудиться на полях с максимальной эффективностью, обеспечить которую может только грубая сила. Исходя из чего, для «ястребов», — м-ра Гамильтона и его единомышленников, взгляды «патерналистов» были опасным либерализмом, а грамотность черных, и зачатки их организации, и сам факт наличия свободных негров, как плохой пример для «говорящих орудий», и растущие амбиции зажиточных «цветных» рассматривались как источник потенциальной угрозы стабильности и подлежали искоренению.
Иными словами, борясь с «патерналистами», Гамильтон и его сторонники стремились убить в зародыше мулатскую буржуазию, объективно союзную их оппонентам, ее социальную базу (грамотных негров) и «черную церковь». Ради этого они сознательно формировали общественное мнение, — при том, что белое меньшинство боялось негров и опасалось конкуренции мулатов, — создавая альтернативную реальность, которая, в конце концов, и стала основной. Подчас даже доходя до смешного: хотя в протоколах о внешности Денмарка не сказано ни слова, а знавшие его лично описывали «главу заговора» только как «цветного», в литературе, как правило, говорится о негре, иногда даже об «иссиня-черном». И ведь, казалось бы, друзья Вези должны были бы отстаивать его невиновность, но лет десять спустя они же, начиная с плотника Тома Брауна, компаньона Денмарка, и пастора Мориса, заговорили о «заговоре» в тонах, которым, пожалуй, позавидовал бы и сам мэр Гамильтон. По той простой причине, что после жуткого мятежа Ната Тернера, — о нем позже, — напугавшего даже аболиционистов, «борцам за черное дело» (и их нынешним наследникам) был остро необходим «правильный герой», и м-р Вези подходил на эту роль идеально, только для вящего эффекта ему следовало стать «иссиня-черным», поскольку мулат, что ни говорите, все-таки ни то ни сё.
Хронологически эта глава должна была бы предварять предыдущую, но, на мой взгляд, ее место именно здесь. Ибо события, о которых пойдет речь, объясняют, откуда и почему появился на Юге тот самый психоз, жертвой которого стал, в частности, Денмарк Вези, а затем и весь Диксиленд, как черный, так и белый…
А суть этих событий в том, что в начале ХIX века рабские мятежи в США качественно изменились. Если раньше они случались нечасто, при стечении очень особых обстоятельств, то теперь пошли волной, несколько раз на год, и хотя по масштабам и последствиям ничего страшного не случалось, тенденция нарастала, страша видимой непонятностью причин. Если где-то кто-то был с рабами жесток, это еще как-то можно было бы объяснить и понять, но — идеальный пример — в имении Чатем, принадлежавшем старым, британского еще корня вирджинским аристократам Фитцхью, к сотне с лишним своих рабов господа относились, как средневековые сеньоры к своим вальвассорам. Вплоть до (отчеты сохранились) содержания для чернокожих врача, а также отпусков и премий специалистам (их в имении было много), чтобы те могли выкупиться на волю. Некоторых черных детишек даже учили грамоте и рисовать! И вот при таких-то тепличных условиях в январе 1805 года рабы Фитцхью взбунтовались. Причем по причине, совершенно в те времена немыслимой: в связи с тем, что после дождей вышло солнце, надзиратель прервал рождественские каникулы, пообещав рабам дать отгулы после того, как урожай будет собран.
Такое вообще могло быть только в имении старомодных Фитцхью, у всех прочих, даже из числа самых либералов, вопрос о каких-то отгулах вообще бы не стоял, и тем не менее негры начали перечить, а потом перебранка перешла в драку, то есть прямой бунт, и гасить его пришлось уже силой оружия. Естественно, погасили, а виновных (всего лишь пятерых) наказали: двоих застрелили при попытке к бегству, одного, разбившего надзирателю голову, повесили, а еще двоих продали куда-то на Антилы, — но сам по себе факт, да еще с учетом того, что причину своей вспышки усмиренные внятно объяснить не могли, напугал южан очень сильно, эхом отозвавшись в Чарльстоне через почти 20 лет. Ибо Вирджиния же — с ее умеренными, а то и вовсе либеральными нравами хозяев, с работой на «легком» табаке — считалась эталоном «черно-белого» сосуществования. И если уж тут, ни с того ни с сего, без лидера и внятной цели, началось подобное, повторяясь с тех пор чуть ли не раз в два-три месяца, так чего могли ждать «хлопковые», «рисовые» или «сахарные» штаты? Да ничего хорошего. И события 1811 года аккурат в Луизиане это подтвердили.
В скобках. Совсем еще (в 1803-м) недавно французская Луизиана, а ныне «Орлеанская территория», в добровольно-принудительном порядке проданная Штатам (как потенциальному союзнику, способному, если откажут, и отнять) Наполеоном, «стояла» на тростнике, будучи второй после Кубы сахарницей Европы и Америки. А стало быть, и на тяжкой работе, выжимающей человека быстро и надежно, в связи с чем негров в штат при всех властях завозили много. Когда действовал запрет на ввоз, контрабандой — и без всяких промежуточных инстанций, прямо из Африки, потому что никаких особых навыков и даже владения языком от полевого рабочего никто не требовал, был бы крепок и вынослив. Сюда же, в свою языковую среду, бежали из окровавленного Санто-Доминго и уцелевшие французы-плантаторы, вывозя с собой рабов, знающих толк в переработке сырца. И «цветных», — как рабов, так и вольных, — с учетом куда более вольных, нежели англо-протестантские, франко-католических и испанских (донов из близкой Флориды в колонии тоже жило немало) нравов тут тоже более чем хватало. В итоге соотношение белых с черными подкатило под 12:55, сильно зашкаливая за все мыслимые где угодно показатели, и это нервировало губернатора территории (Луизиана штатом еще не была) Уильяма Клейборна, не привыкшего к такому количеству этнически сомнительного контингента, да к тому же очень опасавшегося мятежей, подозревая испанцев в распространении «антиамериканских» настроений.
Причины на то имелись, и веские. Новые территории, включая первоклассный порт Нового Орлеана, были невероятно богаты, экономически перспективны, но и проблем было очень много, — в том числе и политических. И дело даже не в том, что в окрестностях бродили шайки беглых рабов, базирующихся в плавнях озера Пончантри, выкурить откуда их не представлялось возможным, — с этим как раз справлялись, — но край был инфицирован идеями, привезенными с Гаити, а это было куда опаснее. И более того. Аккурат за рекой, на левом ее берегу, лежала Западная Флорида, совсем включенная в состав Орлеанской территории, и этот факт осложнял ситуацию многократно. Ибо отняли ее Штаты у испанцев не напрямую, а в два хода, сперва спровоцировав восстание обосновавшихся там американских поселенцев. Повстанцы в сентябре 1810 года прогнали донов, которых было очень мало, объявили о рождении «Государства Флорида» и попросили Вашингтон либо признать их, либо принять в союз как штат.
