В реальной ленинской России 1920-х годов, разрушенной двумя войнами, жизненный уровень народной массы тоже был и близко не сравним с американским. Но в России Ленина народ работал на себя, на своё будущее, а в виртуальной капиталистической России Рябушинских и Терещенко народ работал бы на них, а ещё – на «дядю Сэма». И останься Россия буржуазной, её после войны не ждало бы ничего хорошего. Это доказывают и долговые цифры старой России, которая за время войны окончательно увязла во внешних займах. Наиболее же опасным и гибельным для виртуальной буржуазной России стало бы внедрение в российскую экономику именно американского капитала.
Знать о конкретных планах враждебных России сил Ленин в начале 1917 года, конечно же, не мог. Но возможное развитие событий видел. Уже встав во главе России, Владимир Ильич возвращался к анализу роли и сути Америки в мировой политике не раз. И всегда был точен. Так, I конгресс ленинского Коммунистического Интернационала отмечал в марте 1919 года в своём Манифесте:
«Соединённые Штаты взяли на себя по отношению к Европе в целом ту роль, которую в прошлых войнах играла, а в последней пыталась сыграть Англия по отношению к континенту, а именно – ослаблять один лагерь при помощи другого, вмешиваясь в военные операции лишь настолько, чтобы обеспечить за собой все выгоды положения».
Ещё до этого Ленин в «Письме к американским рабочим», опубликованном в «Правде» 22 августа 1918 года, писал:
«Американские миллиардеры были едва ли не всех богаче и находились в самом безопасном географическом положении. Они нажились больше всех. Они сделали своими данниками все, даже самые богатые, страны. Они награбили сотни миллиардов долларов (с учётом экономического внедрения США в Европу Ленин преувеличивал не так уж и намного. – С.К.). И на каждом долларе видны следы грязи: грязных тайных договоров… о дележе награбленной добычи… На каждом долларе – ком грязи от „доходных“ военных поставок, обогащавших в каждой стране богачей и разорявших бедняков. На каждом долларе следы крови – из того моря крови, которую пролили 10 миллионов убитых и 20 миллионов искалеченных…».
Когда были написаны эти строки, в Европе ещё шла империалистическая война, организованная в интересах США, а в России разворачивалась Гражданская война, широкие масштабы которой были бы невозможны без поощрения со стороны Америки.
ПРЕДСТАВИМ себе на минуту непредставимое: сильную и независимую постцарскую буржуазную Россию. Уже такая виртуальная Россия являла бы собой серьёзную угрозу послевоенной гегемонии США. Но большевистская Россия Ленина, намеренная стать сильной, потому что была независимой, оказывалась для имущей элиты США вообще смертельной угрозой.
И.Г. Усачёв, автор монографии 1990 года о Джоне Фостере Даллесе, со ссылкой на советского исследователя В.Л. Малькова, сообщает, что слово «интервенция» «замелькало в буржуазной печати США, секретной правительственной документации и переписке президента уже в декабре 1917 года». Так, госсекретарь Лансинг в меморандуме для президента Вильсона в декабре 1917 года заявил:
«Большевики скорее анархисты, чем социалисты (социалистами для Лансинга были только европейские ренегаты из II Интернационала. – С.К.)… Признать их значило бы дать им экзальтированное представление об их собственной власти, сделать их более беспокойными и нетерпимыми… Они, по-видимому, не уважают национальную и личную честь, правду и индивидуальные жизненные права, свободу и собственность…».
Дело было, конечно, не в мнимом неуважении большевиков к свободе и правде, а в их отказе толстосумам на индивидуальные права на источник неправедных прибылей – частную собственность на средства производства.
Лансинг пояснял:
«Они стремятся к одному – к „социальной революции“, которая устранит национальные границы, расовые различия и современные политические, религиозные и общественные институты и отдаст господство на земле в руки невежественной и неспособной массы человечества…».
Любопытно сравнить политический пассаж Лансинга насчёт «невежественной массы человечества» с оценкой Уинстона Черчилля, который писал: «Верховный большевистский комитет, эта нечеловеческая или сверхчеловеческая организация, как вам угодно, – это сообщество крокодилов, обладавших образцовыми интеллектами, взял власть 8 ноября».
Как мы увидим позже, Лансинг действительно начал прямо ориентировать Вильсона на подавление большевизма с декабря 1917 года, когда на Дону активизировался Каледин.
Продолжал Лансинг в том же духе и далее, и в письме президенту от 2 января 1918 года он оценивал ситуацию в России, отказавшейся от «священного» института абсолютной частной собственности в пользу принципа общественной собственности, как неприемлемую. Рабочий класс, стоящий у власти и контролирующий национальные ресурсы России, был в глазах Лансинга корнем «самой существенной реальной угрозы, принимая во внимание состояние социального бунтарства, переживаемого повсеместно во всём мире».
Ниже будет приведен не один пример политического лицемерия США по отношению к РСФСР, когда сладкие речи предшествовали горьким и подлым делам, а иногда произносились тогда же, когда эти дела совершались. Но, вообще-то, для оценки подлинной позиции США достаточно одного того факта, что Америка, сохраняя в России посла Фрэнсиса, напрочь отказалась от признания РСФСР и от обмена дипломатическими представителями – Петроград предлагал в качестве генерального консула РСФСР в США Джона Рида. Зато Вашингтон официально заявил, что будет считать представителем России в США посла Временного правительства Б.А. Бахметьева. Эту линию Соединённые Штаты выдерживали 16 (шестнадцать!) лет, установив нормальные дипломатические отношения с СССР лишь в 1933 году.
Показателен и казус с главой военной миссии США в Петрограде генералом У. Джадсоном. 1 декабря 1917 года он встретился в Смольном с наркомом иностранных дел Троцким, и тут же Лансинг сообщил Фрэнсису: «Президент требует, чтобы американские представители воздерживались от непосредственных контактов с большевистским правительством», а через месяц Джадсона отозвали.
Приходится ли удивляться, что именно янки изготовили тогда одну из наиболее известных антиленинских фальшивок – «документы Сиссона»?!
Эдвард Сиссон осенью 1917 года был направлен директором некоего «Бюро общественной информации» Джорджем Крилом в Россию в качестве представителя бюро. Подвизался Сиссон и в качестве представителя Вильсона в России, но при этом Крил телеграфировал Сиссону: «Президент настаивает, чтобы Вы избегали обсуждения политических и личных вопросов с представителями Советской власти». Собственно, Сиссон был разведчиком с уклоном в провокацию.
В России Сиссон якобы добыл «с помощью английской секретной службы» документы, якобы подтверждающие связь Ленина с немецким генеральным штабом, а вернувшись в Вашингтон, в октябре 1918 года опубликовал брошюру, где воспроизводились копии этих «документов». Не мешает отметить, что к приобретению «документов» Сиссона имел отношение и Олаф Ашберг.
Проверку материалов поручили комиссии Американской ассоциации историков под председательством профессора Дж. Франклина Джеймсона, куда входил и Сэмюэль Харпер. В своих мемуарах он писал:
«Мы наотрез отказались комментировать выводы Сиссона, якобы доказанные документами, что Ленин не только имел контакт с представителями немецкого генерального штаба во время поездки через Германию, но и был немецким агентом. Мы с Джеймсоном были готовы заявить, что при данных условиях, начав социальную революцию в России, Ленин объективно содействовал противнику с военной точки зрения…».
Революцию в России в её политической фазе начал не Ленин – мы это уже знаем. Вначале сама Элита начала революцию как политический переворот в целях сохранения прежней социальной ситуации, когда кучка богатых собственников возвышается над огромным большинством наёмных работников. А уж затем Ленин блестяще использовал созданную Элитой ситуацию для придания революции социального характера, ради чего он и жил.
Что же до якобы содействия противнику с военной точки зрения, то и тут американские профессора заблуждались: развал фронта стал фактом помимо Ленина, а порой российская Элита к концу лета и началу осени 1917 года прямо провоцировала военные поражения, как это было при сдаче Риги, в целях успеха готовящегося корниловского переворота. Этот момент точно уловил тогда Сталин, указывая на него в своих статьях, о которых будет сказано позже.
