Разумеется, зачастую необузданные эмоции корреспондентов и активистов-правозащитников – именно то, что должны услышать лидеры. Так было в Сараеве в 1992 и 1993 гг. Государственная мудрость в том, чтобы провести грань между реальным и лицемерным или невыполнимым. Мудрый и взвешенный детерминизм всегда требует установления очередности.
«Тот, кто знает, когда атаковать, а когда выжидать, – одержит победу, – говорит Сунь-цзы. – Бывают дороги, по которым не идут, армии, на которые не нападают, крепости, которые не осаждают» [19]. Действительно, нарастающая тенденция к городским войнам – в Тузле, Могадишо, Карачи, Панаме, Бейруте, секторе Газа и т. д., – так же как к интервенции на анархические территории, такие как Сомали и Сьерра-Леоне, может вынудить нас проявить жестокость, против которой будут категорически возражать те же самые люди, которые требовали вмешательства. Как говорил в 415 г. до н. э. афинский полководец Никий, выступая против экспедиции на Сицилию:
Нам не следует скрывать от себя, что мы намерены заложить город среди чужеземцев и врагов, и тот, кто предпринимает такой шаг, должен быть готов с первого же дня стать господином этой земли или же потерпеть неудачу, обнаружив, что всё здесь против него [20].
Как американцев во Вьетнам, афинян завлекли на Сицилию их союзники. Опасаясь эффекта домино от нарастающего могущества Сиракуз, афиняне пришли к мнению, что завоевание далекой Сицилии имеет важнейшее значение для сохранения их империи. Процветание сделало афинян слишком уверенными в своем успехе и слишком страстно желающими его добиться. Поскольку они недооценили, какие огромные усилия и жестокость потребуются для победы, поход обернулся трагедией.
Благоразумие подсказывает, что представление о войне без жертв – попросту миф, несмотря даже на такие технологические новшества, как пули, которые обезвреживают человека, не нанося вреда. Клаузевиц говорит, что война – неопределенность, характеризующаяся разногласиями, случайностями и беспорядком. По мнению генерал-лейтенанта морской пехоты Пола Ван Рипера, американским войскам придется действовать в различной обстановке – «в пустыне и джунглях, в густонаселенных городских районах с укоренившимся противником», – в обстановке, не дающей проявить технологическое господство [21]. Лазер и оружие с электронно-оптическим наведением не обнаружат противника в густом лесу и не предотвратят жертв среди гражданского населения в городах. Даже при хорошей работе компьютеризованные сенсоры и прослушивающие устройства могут завалить воинские подразделения неудобоваримыми данными. Чем больше накапливается сведений, тем больше становится разрыв между информацией и реальным знанием. Прогнозируемая вселенная Роберта Макнамары с ее количественными показателями и предположениями из теории игр завела США глубоко во вьетнамскую трясину. Исключительное упование на технологии, одновременно наивное и самонадеянное, не принимает во внимание местную историю, традиции, территорию и прочие факторы, необходимые для принятия мудрого решения.
К счастью для администрации Клинтона, развитые белградские сербы не были северными вьетнамцами. Они оказались готовы сдаться после того, как наши бомбы уничтожили их источники водоснабжения. Возможно, мы на Западе тоже будем готовы признать поражение, если противник лишит нас воды, телефонов и электричества. Но нельзя ожидать, что воины, которым почти нечего терять в материальном плане, окажутся столь же уязвимы. Пули, которые не убивают, и звуковые волны, парализующие толпу, вызывая приступы тошноты и диареи, могут облегчить отдельные операции коммандос, но воины расценят такой отказ от насилия как слабость, что только укрепит их силы.
«Будущая война окажется не менее, а более жестокой, – пишет полковник авиации Чарльз Данлоп-младший. – Противник, ведущий неоабсолютистскую войну, может прибегнуть к множеству ужасающих действий… из арсенала низкотехнологичных, чтобы парализовать и отбить атаки высокотехнологичных вооруженных сил США» [22]. Противник будет захватывать заложников и размещать важнейшие ресурсы, подлежащие нашему высокоточному бомбометанию, под школами и больницами. Противник такого типа видит нашу главную уязвимость в наших моральных ценностях, в нашем страхе нанести сопутствующий ущерб. Самая откровенная и огорчительная истина, которую открыли нам древние, заключается в огромном разрыве между военно-политической доблестью и нравственным совершенством личности. Эта истина может стать определяющей для XXI в., поскольку мы в разгар высокотехнологичной войны будем вынуждены выбирать между тем, что правильно, и тем, что, к сожалению, необходимо.
Другая проблема, по мнению полковника Данлопа, заключается в невольном столкновении между глобальными медиа и нашими противниками. Данлоп и другие аналитики системы безопасности предвидят мощные, «вертикально интегрированные» медийные конгломераты со своими собственными спутниками наблюдения. Одна фирма, Aerobureau of McLean из штата Вирджиния, уже готова развернуть летающую станцию тележурналистики – самолет, оборудованный множеством спутниковых, аудио– и видеоканалов, гиростабилизированными камерами и возможностью использовать на земле транспортные средства с видеокамерами на дистанционном управлении. Данлоп задается вопросом: «Зачем нашим будущим противникам тратить деньги, создавая развернутые разведывательные мощности? Эти медиа станут «разведкой для бедных».
Медиа больше не являются просто четвертой властью, без которой три первые ветви не могут действовать честно и эффективно. Благодаря технологиям и консолидации средств массовой информации, сходной с консолидацией авиационных и автомобильных альянсов, медиа становятся самостоятельной мировой державой. Власть медиа своенравна и опасна, поскольку сильно влияет на политику Запада, при этом не неся никакой ответственности. Медиа могут демонстрировать нравственный перфекционизм лишь потому, что политически неподотчетны.
Когда Америка стала независимым государством, пресса нужна была, чтобы следить за честностью власти. Привлекать внимание общества к гуманитарным проблемам за океаном уместно для этой роли; направлять политику – нет, особенно если официальные лица вынуждены действовать с меньшей долей альтруизма, чем журналисты. Государственный деятель прежде всего несет ответственность за свою страну, журналисты мыслят на глобальном уровне. Эмоциональные репортажи, которые вели из Сомали мировые СМИ, предрекли американское вмешательство. Операция оказалась нечетко проработанной и в итоге привела к самой крупной после Вьетнама катастрофе американских войск. Эта катастрофа помогла влиятельным политикам выступить против вмешательства в Руанде. В мире непрекращающихся кризисов политики должны проявлять скрупулезную разборчивость относительно того, где и когда, по их мнению, стоит связываться с «неопределенностью» конфликта, по выражению Клаузевица.
Войны будущего во многих смыслах будут иметь античный характер. То же самое можно сказать и об особенностях военных альянсов, и о самих причинах, по которым мы будем вступать в войну. Если европейцы когда-нибудь развернут военную группировку, полностью независимую от Соединенных Штатов, то это может привести лишь к тому, что США будут искать сближения с Россией и другими странами, чтобы восстановить баланс. Таким образом, будущая европейская армия сможет обрести лишь квазинезависимость от НАТО. Как и в «Пелопоннесской войне», мир изменяющихся альянсов в очередной раз продемонстрирует язык баланса сил.
Идея «справедливой войны», выдвинутая Гуго Гроцием, отражает мысли Блаженного Августина и средневековых теологов, пытавшихся определить обстоятельства, при которых христианский мир будет иметь право развязывать войны. «Справедливая война» Гроция предполагает существование Левиафана – папы или императора Священной Римской империи, – который олицетворял бы собой нравственные нормы. Но в мире, где нет универсального вершителя справедливости, дискуссии по поводу «справедливости» и «несправедливости» войны не имеют особого значения за пределами интеллектуальных и юридических кругов, где такие дискуссии и проводятся. Государства и другие организации – от Соединенных Штатов до «Тамильских тигров» – будут начинать войну, когда решат, что это в их интересах (стратегических или нравственных), и, соответственно, не станут обращать внимания на то, что кто-то посчитает их действия несправедливыми. Согласно опросам, более 90 % греков, имеющих право голоса, – граждан демократической страны, члена НАТО, – посчитали нашу воздушную операцию против Сербии «несправедливой». Но мы проигнорировали мнение греческого общества по поводу «справедливой войны» и сделали то, что посчитали правильным и необходимым. Греческое общество опиралось на то, что считало нравственным аргументом для оправдания государственных интересов: сербы такие же православные христиане и исторические союзники греков. Но так поступают все нации во время войны. Греки – не исключение.
