Здесь снова надо вернуться к мысли Маркса о том, что религия является продуктом производственных отношений: «Религия, семья, государство, право, мораль, наука, искусство и т. д. суть лишь особые виды производства и подчиняются его всеобщему закону». Более того, по мнению Маркса, религия не оказывает активного влияния и на становление человека как личности. В разных вариантах он повторяет тезис: «не религия создает человека, а человек создает религию». Это положение — одно из оснований всей его философии. Он пишет: «Основа иррелигиозной критики такова: человек создает религию, религия же не создает человека».
В рамках нашей темы это положение принять нельзя. Религия есть первая форма общественного сознания, которая господствовала в течение тысячелетий. Как же она могла не «создавать человека»? Реальный человек всегда погружен в национальную культуру, развитие которой во многом предопределено религией. Русский человек «создан православием» как араб-мусульманин «создан» исламом. В зависимости от того, как изменялось религиозное ядро народа, предопределялся ход его истории на века. Раскол на суннитов и шиитов в раннем исламе до сих пор во многом предопределяет состояние арабского мира.
В Европе глубокая религиозная революция (Реформация) привела к изменению системы знания, определяющей мировоззрение и культуру в целом, — представлений о человеке, об обществе и государстве, о собственности и хозяйстве. Это повлияло и на то, что мы метафорически называем «национальным характером» народов, которые перешли из католичества в протестантскую веру (а также и тех, кто сохранил свою веру в жесткой Контрреформации, — например, испанцев).
Наконец, близкая для нас история — становление русского народа. Во всей системе факторов, которые определили ход этого процесса, православие сыграло ключевую роль. В тесной взаимосвязи наполнялись смыслом два важнейших для собирания народа понятия — русской земли и христианской веры. На этой основе строилась система знаний о России и русском народе, которая эффективно выполняла свои функции в течение шести веков и не утратила своей роли и сегодня. Кризисы этой системы сразу сказывались на состоянии народа и государства: мы знаем, как глубоко повлиял на ход истории России раскол Русской православной церкви в XVII веке.
Исключительно важно для народов, наций и государств знание об их пространстве («родной земле», территории). Это знание формировалось в сфере религиозной картины мира. Европеец Средневековья сочетал в своей системе локальное пространство, от которого почти не удалялся на расстояние более 25 миль (в город на ярмарку, в церковь, в замок феодала), и широкое пространство христианского мира, в одной из столиц которого обитал его король. Между центром и деревней нет маршрутов, нет путешествий; пространственная картина мира воссоздается через библейские сюжеты.
Движение русских землепроходцев связывают с «островным богословием» православия, с поиском «Преображения», при котором земное странствие связано с теозисом (обожествлением мира). Так было с движением на Север — как говорят, идея Преображения была для русских «центральным символом-иконой исторического освоения просторов полуночных стран». Еще в большей степени этот мотив был важен в освоении Америки, которая находилась «за морями и океанами» и понималась как «остров Спасения».
Реформация произвела десакрализацию пространства, и на новом месте, в Америке, переселенцы-протестанты стали строить города, создавая совершенно другое пространство, нежели в античном или средневековом городе, — пространство, подвластное человеку, точно измеримое, прямоугольное. Это замечательно видно из сравнения планов Москвы и Нью-Йорка. За ними — две разные системы знания, имеющие религиозные корни.
Другое измерение пространства связано с космогоническими представлениями. Это как бы взгляд «с неба». В этой системе земное (социальное) пространство отражает строение Космоса. Устройство города красноречиво говорит о мировоззрении народа. Например, христианский город представляет микрокосм с центром, в котором находится храм, соединяющий его с небом. А. Леруа-Гуран помещает в своей книге план Москвы как города, отражающего облик всего мира. Вплоть до XX века в ментальной карте русских важную роль играл географический образ «Византия» (и центр ее — Царьград, Константинополь). В нем выражалось цивилизационное чувство русских, их принадлежность к православной цивилизации.
Различные национальные системы землевладения и землепользования и соответствующие правовые установления опираются на разные системы знания, и далеко не всегда люди при этом помнят, что эти системы корнями уходят в религиозные представления о земле. В «Структурной антропологии» К. Леви-Стросс21 посвящает много места этому важному явлению, поныне порождающему и войны, и даже геноцид.
Он пишет: «Когда, например, беднейшие индейские общины в Соединенных Штатах, едва насчитывающие несколько десятков семей, бунтуют против планов экспроприации, которая сопровождается компенсацией в сотни тысяч, а то и миллионы долларов, то это, по заявлениям самих заинтересованных в сделке деятелей, происходит потому, что жалкий клочок земли понимается ими как "мать" от которой нельзя ни избавляться, ни выгодно менять… Это знала в прошлом и наша цивилизация, и это иногда выходит на поверхность в моменты кризисов или сомнений, но в обществах, называемых "примитивными", это представляет собой очень прочно установленную систему верований и практики».
Можно продолжать перечисление тех сторон общественного бытия, которые питаются знанием, порожденным в религиозных системах. Многие типы светского знания восприняли у религии и сохранили развитые в религиозном знании методологические подходы к умозрению и обоснованию. Выдающимся достижением русской общественной мысли было совмещение марксизма и общинного крестьянского коммунизма в одном учении. Ортодоксальные марксисты (меньшевики) не могли этого принять как абсурдное соединение несовместимых концепций. Но именно этот проект победил в революции; его познавательный и творческий потенциал был гораздо выше, чем у всех «чистых» проектов. Однако продолжение этого проекта было сопряжено с большими трудностями, требовало изощренной и творческой идеологической работы, адаптации обоих «заветов», подавления тех, кто пытался разобраться в «истоках». В конце концов эта конструкция не выдержала внутреннего напряжения, и в период мировоззренческого кризиса советского общества, начиная с 60-х годов XX века, стала деградировать. Основной удар в 1980-е годы ей был нанесен как раз ортодоксальными антисоветскими марксистами, которые убедительно показали антагонизм «Ветхого» и «Советского» марксизма. Они следовали требованиям «научности», не понимая структуры того знания, которое хотели «очистить».
Религиозные философы и отцы Церкви выработали важные разделы знания, необходимого для государственной власти и политики. Это — срез обществоведения, знание о людях, их сообществах и способах убеждения и внушения с целью добиться согласия с властью, укрепить или подорвать ее авторитет. Речь идет о знании, причем сложном и развивающемся, хотя исходными постулатами для него служат символы веры.
Как пример можно назвать ключевую для власти функцию создания образа будущего, представления о благой жизни. Это сложная задача социального проектирования, соединяющая способы исторического анализа (рефлексии), изучения настоящего и предвидения возможных вариантов будущего. Для решения этой задачи необходим поток сообщений особого типа — Откровения.
Грамши подчеркивает созидательную силу марксистского догматизма: «То, что механистическая концепция являлась своеобразной религией подчиненных, явствует из анализа развития христианской религии, которая в известный исторический период и в определенных исторических условиях была и продолжает оставаться "необходимостью", необходимой разновидностью воли народных масс, определенной формой рациональности мира и жизни и дала главные кадры для реальной практической деятельности».
Здесь важна не только общая оценка христианской религии с точки зрения ее «земной» организующей роли, но и подчеркнуто ее значение как «формы рациональности мира и жизни», т. е. как системы знания, которая готовила «главные кадры для реальной практической деятельности». Более того, и в 30-е годы XX века эту роль христианской религии Грамши считает «необходимой».
Сказанного достаточно, чтобы понять, насколько обедняются когнитивные ресурсы обществоведения, в котором один тип знания (научный) подавляет или загоняет на обочину знание религиозное. Такой болезненный опыт российское общество получило в советский период, когда под давлением официальной идеологии каналы циркуляции религиозного знания была блокированы.
