Ключевой вопрос здесь связан с брешью — кто и как ее проделал, ведь процесс этот носит не спонтанный характер. Подчеркну: речь не идет об отрицании объективных системных предпосылок и основ Французской революции, но об этом очень много написано и левыми, и правыми, и центристами. Меня интересует то, о чем чаще всего не пишут: объективный субъектный фактор, т. е. подготовка и организация революции на основе использования ее системных предпосылок и закономерностей развития общества в условиях структурного кризиса, превращение этого кризиса посредством целенаправленной деятельности некоего субъекта или неких субъектов в системный посредством анархии, а затем все более управляемого хаоса революции. Именно об этом и пойдет речь ниже — об оставшихся в тени субъектах революции и об управлении ими (большем или меньшем) этим процессом.
Революция, в отличие от бунта, есть предприятие, главным образом финансовое и организационно-политическое. Именно это по наивности или сознательно пытаются скрыть многие историки, акцентирующие стихийный характер революций вообще и французской в частности. Факты разбивают подобные интерпретации полностью, со стеклянной ясностью демонстрируя роль КС, нужно только свети факты в систему, отказавшись от вымыслов профанно-профессорской истории, по поводу которой Гете заметил, что она не имеет отношения к прошлому — это «…дух профессоров и их понятий, / Который эти господа некстати / За истинную древность выдают».
Помимо профессорской профанации, идущей от ученого незнания, имеет место и сознательное искажение истины, в том числе и по Французской революции, на что обратил внимание П. Копен-Альбанселли: «Благодаря принятым масонством предосторожностям, до, во время и после революции, то есть благодаря уничтожению или подмене документов, которые могли бы установить истинный характер и истинное происхождение этой революции, мы… живем в историческом заблуждении, обманутые самым последним образом… Вся наша история искажена в самих своих источниках, и только отсталые и заведомо предубежденные будут верить, что история Французской революции произошла так, как описали ее Мишле и его последователи»[179]. Я все же был бы менее строг по отношению к Мишле, хотя, в отличие от Тэна, он попал-таки в несколько явных ловушек «профессорской истории». Но это к слову.
В канун революции масоны заказали некоему Адриану Дюпору, специалисту, как сказали бы мы сегодня, по истории антисистемных движений и восстаний в Европе, подготовить аналитическую записку, в которой тот должен был ответить на три вопроса: 1) как наилучшим образом начать революцию, чтобы она оказалась скоординированным действием внешне не связанных сил и групп? 2) не вмешаются ли сразу же европейские монархии в ситуацию во Франции для подавления революции? 3) как управлять революционным процессом? На второй вопрос Дюпор сходу ответил отрицательно, предположив, что монархам понадобится два-три года, чтобы разобраться в ситуации — так оно по сути и вышло. Наилучшим, не внушающим подозрений по поводу будущих планов способом начать революцию — ответ на первый вопрос — Дюпор считал созыв средневекового, а потому не способного вызвать подозрения института, а именно Генеральных штатов. При этом, однако, максимальное число депутатов должно привезти идентичные или очень похожие наказы (les cahiers), чтобы ударить в одну точку — и опять же так оно и вышло. У некоторых современников даже возникло впечатление, что наказы написаны одной рукой — подготовкой сходных по всей стране наказов занялась масонская сеть; масонские мотивы звучат в наказах не только дворянства, но и духовенства.
На примере предвыборной (в Генеральные штаты) компании 1789 г. в Бургундии, а кампания эта была типовой для Франции, О. Кошен показал механизм создания единообразного корпуса наказов, решающую роль в подготовке которых сыграли адвокаты из числа «братьев» и сочувствующих им[180]. Стоящие на позициях «объективных» причин революции, вызванной кризисом, Ф. Фюре и Д. Рише пишут о «трех революциях лета 1789 года»[181]. При этом, однако, словно принимая эстафету у О. Кошена, они на первое место ставят «революцию адвокатов», а затем уже идут «парижская революция» и «революция крестьян». «Революция адвокатов» — это масонская революция. «Парижская революция» была инициирована проплаченными (в том числе британцами) агитаторами — так же как Февральская революция 1917 г. в России. «Революция крестьян» стала следствием сознательных действий планировщиков в зерновой и финансовой сферах.
В томе «Революция» «Истории Франции» издательства «Ашет» Ф. Фюре подчеркнул, что в 1788 г. достиг кульминации старый конфликт между королевской администрацией и парламентским началом, возникший после смерти Людовика XIV,[182] и что к революции привел именно политический кризис. Но этот кризис — и исследования демонстрируют это со стеклянной ясностью, — не развивался стихийно, а подпитывался и направлялся сразу несколькими заинтересованными группами. Но вернемся к вопросам, заданным «братьями» Дюпору, и его ответам на них. Самым главным был третий вопрос — о механизме управления революцией; его задал Мирабо. Дюпор ответил так: «…я много думал… я знаю несколько верных способов, но все они такого характера, что я содрогался при одной мысли о них и не решался вас посвятить. Но раз вы одобряете мой план (внимание: масонский план Французской революции — это план Дюпора. — А. Ф.) и убеждены, что принять его необходимо, ибо иного пути для обеспечения успеха революции (Дюпор говорит именно о революции. — А.Ф.) и спасения отечества нет… я скажу, что только посредством террора можно встать во главе революции и управлять ею… (подч. мной. — А.Ф.). Как бы нам ни было это противно, придется пожертвовать некоторыми известными особами»[183]. По итогам выступления Дюпора на собрании у герцога Ларошфуко был создан «комитет восстания». Все это напугало даже такого прожженного циника, каким был Мирабо, презиравший всех — и народ, и дворян.
Вообще Мирабо играл интересную роль в хитросплетениях многослойного заговора — он был участником сразу нескольких КС, причем различных — масонских, иллюминатских («оперативный псевдоним» — Архесилас) и даже еврейских. Исследователи фиксируют две линии влияния еврейских структур на Мирабо — финансовую (ввиду задолженности еврейским банкирам, о чем пишет автор многотомной истории евреев Гриц) и женско-сексуальную (традиционная схема «Эсфирь»). Есть сведения и о контактах Мирабо и с британской разведкой; короче говоря, он вовремя умер, иначе не миновать бы ему встречи с «машинкой» доктора Гильотена.
Возвращаясь к террору, отмечу: его расширяющаяся воронка во время Французской революции не была проявлением только безумия толпы и кровожадности якобинцев, как это нам нередко пытаются представить, — если это и было безумие, то наведенное, управляемое, то была заранее подготовленная стратегия и технология. Обратим также внимание на использование средневекового института в революционных целях, весьма далеких от заявленных. «Тайной, но истинной целью созыва генеральных штатов, — писал в своих мемуарах Бутильи де Сент-Андре, — являлось ниспровержение существующего строя во Франции. Одни лишь адепты, главы масонства, были посвящены в эту тайну; другие (а их было большинство) думали, что предстояло только уничтожить некоторые злоупотребления и привести в порядок государственные финансы… Чтобы можно было надеяться на помощь народа, надо было внушить ему сознание своей силы, поднять его, вооружить, организовать и восстановить против существующего порядка… наконец надо было дать ему толчок к выступлению… Чтобы достичь всего этого, недостаточно было толковать народу об отвлеченных учениях, провозглашать народовластие, призывать к “освобождению от оков” и к тому, чтобы броситься на своих “тиранов”. Гораздо более действенно было встряхнуть его неожиданным толчком, вложить ему в руки оружие под каким-нибудь правдоподобным предлогом, например — самозащиты ввиду громадной неизбежной опасности, дабы внезапно захватить общую власть над умами и заставить всех действовать одновременно»[184].
Внезапность и одновременность восстания, которая так поразила И. Тэна, автора остающейся до сих пор одной из лучших историй Французской революции («Повсюду в день предвыборных собраний народ восстал как один человек»), была хорошо подготовлена. Кроме того, были применены некоторые формы, которые отдаленно напоминают движение без лидеров а 1а «арабская весна» или флэш-моб. И. Тэн цитирует очевидца, де Монжуа, который говорит о множестве злодеев, «которые, не имея видимых вожаков, тем не менее находятся в соглашении друг с другом и повсюду одинаково предаются тем же буйствам как раз в то время, когда возникают генеральные штаты. Один пароль и один обман поднимают восстание от одного конца страны до другого»[185] — от Нормандии и Бретани на севере до Прованса на юге.
